Разведчики Фергюса Макдональда заметили их еще до того, как они добрались до железнодорожного переезда, и три мили следили за ними, незаметно отступая, а лучшие бегуны каждые несколько минут докладывали о том, что происходит, Фергюсу, в доме которого расположилась его штаб-квартира.
– Отлично! – резко бросил Фергюс, когда очередной связной нырнул сквозь живую изгородь за домом и доложил ситуацию через открытое окно. – Все силы противника движутся по главной дороге. Остальные пикеты снять и направить сюда. Выполнять!
Связной пробормотал согласие и исчез. Фергюс заранее расставил пикеты на всех возможных направлениях, по которым можно попасть в центр города, потому что полицейские могли разбиться на несколько отрядов. Но похоже, его осторожность оказалась излишней. Уверенные в том, что нападение произойдет совершенно внезапно, а также в своих превосходящих силах, они не стали затрудняться и устраивать отвлекающие маневры или обходы с флангов.
Двадцать девять полицейских насчитал Фергюс, и вместе с четырьмя водителями они представляли собой и вправду внушительную силу. Более чем достаточно, если бы его заранее не предупредил какой-то таинственный союзник.
Фергюс поспешил в переднюю часть дома. Еще до полуночи он заставил всех покинуть свои жилища. Отцы несли на плечах визжащих детишек в ночных пижамках, женщины с белыми перепуганными лицами, освещая дорогу лампами, тащили с собой немногие ценные вещи.
Теперь домики по всей улице казались заброшенными: в окнах ни огонька, да и по всей низине не слышалось ни звука, и только дворняга печально выла где-то на задворках. Однако в каждом доме возле окон, выходящих на улицу, молча сидели мужчины и ждали гостей.
Фергюс шепотом обратился к одному из них. Тот указал на утонувшую в тумане ложбину, сплюнул и передернул затвор лежащей на подоконнике винтовки, загнав патрон в патронник.
Клацанье затвора вызвало в памяти Фергюса воспоминание, от которого волоски на шее встали дыбом. Как это все знакомо: тишина, туман и ночь, исполненная угрозы грядущего кровавого боя.
– Стрелять только по моему приказу, – тихо предупредил Фергюс. – Спокойно, ребята. Пусть подойдут прямо к двери, и тогда мы им врежем.
В разгорающемся утреннем свете уже виднелись передние всадники; до них оставалось не менее полумили, но приближались они быстро. Света еще не хватало, чтобы бить наверняка, но небо за темными холмами шахтных отвалов бледнело, становясь синевато-прозрачным, как яйцо чайки. Еще несколько минут, и можно будет уверенно стрелять.
Фергюс оглянулся на дорогу. Туман – это хорошо, туман – дополнительное преимущество. Он и не рассчитывал на такое природное подспорье; такое часто бывает: удачи не ждешь, а она сама приходит без спроса. Туман рассеется при первых лучах утреннего солнца – не раньше чем через полчаса.
– Надеюсь, приказ всем понятен. – Фергюс повысил голос, и все посмотрели в его сторону, на секунду забыв про оружие и про надвигающегося врага.
Все они были крепкими мужчинами, ветеранами, понюхавшими пороха, как говорили жизнерадостные французские генералы. В голове у него снова пронеслась забавная мысль, что хозяева жизни учили этих людей драться и убивать, а вот теперь те же люди собираются разрушить мир, который были призваны защищать.
«Разрушим до основанья и новый построим, – думал он, и его охватило ликование. – Мы их уничтожим их собственным оружием, придушим и отберем награбленное добро».
Прервав мечты, он надвинул на глаза темно-серую кепку и поднял воротник пиджака.
– Удачи вам, братья, – тихо сказал он и выскользнул через парадную дверь.
– У старого мошенника хватает пороху, – признал один из бойцов у окна.
– Точно… ничего не боится, – согласился другой.
Оба наблюдали, как быстро передвигается Фергюс – сначала под прикрытием живой изгороди, потом бегом вперед – и скрывается в придорожной канаве.
В канаве уже залегло с десяток его людей, и когда Фергюс упал рядом с ними, один из них протянул ему рукоятку кирки.
– Хорошо натянул провод, туго? – спросил Фергюс.
– Туже не бывает, – по-волчьи ощерился тот, сверкнув зубами в тусклом утреннем свете. – Лично проверил колья; слона на бегу остановит.
– Отлично, братья, – сказал Фергюс. – Действуем по моей команде.
Он высунулся из канавы, чтобы видеть поверх тумана. Шлемы полицейских, продвигаясь вверх по склону, плясали, как поплавки; теперь можно было разобрать блестящие медные кокарды и темные стволы карабинов над правым плечом каждого.
Фергюс лично измерил шагами дистанции стрельбы и обозначил их кусочками материи, привязав их к телеграфным столбам на обочине дороги.
Когда полицейские поравнялись с маркированным столбом на расстоянии в сто пятьдесят ярдов, Фергюс встал. Выйдя на середину дороги, он поднял над головой деревянную рукоятку от кирки.
– Стой! – крикнул он. – Ни с места!
Его люди поднялись быстро и четко, как хорошо обученный отряд, выстроившись в тумане у него за спиной. Их темные зловещие фигуры стояли плечом к плечу, перекрывая дорогу от одной обочины до другой; каждый обеими руками держал наготове у бедер такие же деревянные рукоятки, пряча лица за козырьками головных уборов и поднятыми воротниками.
Офицер, ехавший в центре эскадрона, поднял руку. Его подчиненные молча остановились, сгрудившись в кучу. Офицер поднялся на стременах.
– Кто вы такие? – крикнул он.
– Забастовочный комитет! – прокричал в ответ Фергюс. – И среди нас нет ни предателей, ни штрейкбрехеров!
– У меня приказ комиссара полиции, полученный согласно решению Верховного суда!
Офицер, обладающий мощным телосложением, держался в седле прямо и горделиво, кончики его темных нафабренных усов грозно торчали в стороны.
– Вы штрейкбрехеры! – заорал Фергюс. – И вы не ступите на эту землю, она принадлежит нам!
– Прочь с дороги! – угрожающе крикнул офицер.
Теперь уже стало совсем светло, и Фергюс разглядел на нем капитанские погоны; лицо полицейского было красное от солнца и пива, из-под шлема торчали густые темные брови.
– Вы препятствуете действиям полиции! – добавил офицер. – Если не подчинитесь приказу, мы вас атакуем!
– Попробуйте, черт вас побери, марионетки империализма, сторожевые псы капитализма!..
– Эскадрон, слушай мою команду! – крикнул капитан. – Растянуться в шеренгу!
Первая шеренга расступилась, а вторая заполнила образовавшиеся бреши. Всадники выровнялись и образовали один плотный ряд, сидя на встревоженных лошадях колено к колену.
– Штрейкбрехеры! – снова заорал Фергюс. – Сегодня ваши руки будут запятнаны кровью невинных рабочих!
– Дубинки! – грозно скомандовал капитан.
Полицейские достали из футляров длинные палки, сделанные из дуба, и теперь держали их, как кавалерийские сабли.
– История припомнит вам все ваши зверства! – прокричал Фергюс. – Кровь невинного Агнца Божия…
– Рысью – марш! Вперед!
Темная шеренга всадников двинулась вперед сквозь вьющийся вокруг их сапог туман.
– Галопом – в атаку! – пропел капитан.
Всадники рванули вперед, подпрыгивая в седлах и вытянув вперед дубинки. Грохоча по дороге копытами, они сближались с цепью стоящих на дороге фигур.
Капитан скакал в центре шеренги всадников, на корпус лошади впереди остальных, и врезался в провода первый.
Люди Фергюса тяжелыми девятифунтовыми кувалдами заранее вогнали глубоко, на четыре фута, в землю железные ломы; над землей торчало только два фута. А потом туго натянули поперек дороги три ряда колючей проволоки.
Проволока подсекла передние ноги скачущей впереди лошади; в утренней тишине кости животного сломались с поразительно громким хрустом, и на полном скаку лошадь перевернулась в воздухе и всей тушей грохнулась на землю.
Через мгновение в проволоку врезались и остальные всадники, повторив тот же кульбит; только трое из них вовремя успели свернуть в сторону. Человеческие крики и жалобное лошадиное ржание смешались с ликующими воплями Фергюса и его команды, которые бросились вперед, размахивая своими палками.
Одна из лошадей поднялась уже без всадника; на ней болтались пустые стремена, но задние ноги ее были изранены колючкой, и от боли она била и сучила по воздуху сломанными передними и пронзительно, жалобно ржала, покрывая крики валявшихся на земле людей.
Фергюс выхватил из-за пояса револьвер; пробежав вокруг обезумевших и кричащих животных, он схватил капитана и поставил его на колени.
С лошади тот упал, ударившись о землю плечом и щекой. Плечо оказалось сломано, рука висела под каким-то несуразным углом, вывернутая и безжизненная. Кожу лица словно срезало, слой мяса оказался содран камнями и гравием, и из раны торчала кость челюсти.
– Вставай, сволочь! – гаркнул Фергюс, сунув в лицо офицеру, прямо в кровоточащую рану, ствол пистолета. – Вставай, проклятый штрейкбрехер! Мы тебя сейчас кое-чему поучим.
Трое полицейских, которым удалось избежать ловушки, успокоили своих лошадей и, кружа на месте, старались подбодрить упавших товарищей, окликая их по именам.
– Эй, Гейнтжи, хватайся за стремя!
– Давай-давай, Пол! Вставай!
В тумане смешались лошади и люди, они кричали, вопили, визжали, сойдясь в жестоком, сумбурном противостоянии. Фергюс возвысил голос, покрывая остальные звуки.
– Остановите их, не дайте уйти этим гадам! – закричал он.
Его люди, размахивая палками, бросились вперед, под дубинки верховых полицейских, намереваясь отогнать всадников, но не успели.
Вместе с товарищами, висящими на каждом стремени, всадники отступили, оставив только тяжело раненного офицера и еще одного полицейского, который неподвижно лежал среди страшно покалеченных животных. Но на подходе уже оказался эскорт полицейских, двумя колоннами бежавших вперед по дороге; они стремительно приближались.
Фергюс увидел их и закипел от ярости, пытаясь заставить пленного встать на ноги, но тот и сидеть без посторонней помощи мог едва ли.
Двадцать полицейских остановились в пятидесяти ярдах; первая шеренга встала на колено, а вторая выстроилась за их спинами с винтовками на изготовку.