– О, Марк… простите меня. Я не хотела…
Она замолчала, и он с удивлением увидел, что глаза ее наполнились слезами.
– Это не важно, – быстро сказал он, желая ее успокоить, но она снова отвернулась к окну.
– Вообще-то, отсюда можно увидеть пик Дьявола, если как следует вывернуть голову.
Сторма проговорила это хриплым голосом и немного в нос. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем она снова повернулась к нему.
– Ну что ж, раз для обоих это в первый раз, будем помогать друг другу?
– Думаю, вы должны сказать: «Возвращайтесь скорее».
– Да, наверно… а потом что мне делать?
– Поцеловать меня.
Эти слова вырвались прежде, чем он успел подумать, и его самого потрясла своя смелость.
Услышав эти слова, Сторма застыла на месте. Потом медленно, как сомнамбула, двинулась к нему через всю комнату, глядя на него широко раскрытыми, немигающими глазами.
Она остановилась перед ним и встала на цыпочки. Окутав Марка облаком собственных запахов, она подняла тонкие сильные руки, и они обвились вокруг его шеи. Но изумило его не это, а мягкость и тепло ее губ.
Слегка покачиваясь, Сторма прижалась к нему и, казалось, слилась с ним в одно целое; ее тонкие пальцы художницы нежно гладили его затылок.
Он обнял ее за талию и снова изумился, какая она тоненькая и гибкая; однако мышцы спины были крепки и податливы – она с готовностью изогнулась, прижавшись к нему бедрами.
Почувствовав его, она тихонько охнула, и по ее телу прошла сладострастная дрожь. Она долго не отрывалась от него, прижавшись к нему бедрами и грудью.
Он склонился над ней, и ладони его двинулись к ее небольшой упругой попке; губами он заставил ее губы раскрыться, и они разошлись, как плотные алые лепестки экзотической орхидеи.
Она снова содрогнулась, но тут вдруг ее сладострастный стон превратился в стон протеста, и она вывернулась из его объятий, хотя он отчаянно пытался ее удержать. Однако Сторма оказалась сильна, гибка и непреклонна.
Уже у двери Сторма остановилась и оглянулась. Она вся дрожала, темные глаза ее были широко раскрыты, словно она видела Марка впервые в жизни.
– О-ля-ля! Кто бы говорил о назойливых осах! – съязвила она, усмехаясь, но голос ее звучал порывисто и нетвердо.
Сторма распахнула дверь и попыталась улыбнуться снова, но улыбочка вышла какой-то кривой, она все еще не могла совладать с дыханием.
– Я уже не совсем уверена, что должна сказать вам: «возвращайтесь скорей», – произнесла она. Придержав дверь, набралась мужества и снова улыбнулась, на этот раз убедительнее. – Смотрите не попадите под машину, старый кобель.
Сторма ускользнула в коридор.
Звуки ее легких танцующих шагов скоро затихли в молчащих недрах огромного дома. Ноги Марка неожиданно ослабели, и он тяжело плюхнулся на кровать.
Сосредоточенно глядя на петляющую, ухабистую, коварную горную дорогу, освещаемую трясущимися медными фарами, Марк гнал большой, тяжело нагруженный «роллс-ройс» к перевалу Бейнс-Клуф – за ним по левую руку горный склон круто обрывался прямо в долину. Они промчались мимо Вустера с его виноградниками, аккуратные темные ряды которых выстроились в лунном свете, потом их ждал заключительный подъем в горы Хекс-ривер, плотным щитом закрывающие внутренние районы Африки.
Они миновали перевал, и перед ними открылась обширная территория, карру – сухое и безлесое суглинистое плато, покрытое холмами с плоскими вершинами, чьи странно симметричные очертания проступали на фоне холодного звездного неба.
Наконец-то Марк мог позволить себе немного расслабиться на кожаном сиденье водителя и гнал машину уже почти бессознательно. Бесконечная дорога мчалась навстречу, прямой бледной полосой прорезая темноту, и он имел возможность даже прислушиваться к голосам двух людей на заднем сиденье.
– Послушайте, Шон, старина, они же не понимают… если не предоставлять работу каждому черному, который приходит к нам наниматься… более того, если мы не станем активно привлекать местную рабочую силу – получится так, что для белых не только уменьшатся вакансии, но в итоге белые в Африке вообще останутся без работы.
На дорогу, прямо под свет фар, неторопливо вышел маленький, пушистый, как щенок, шакал, выставив ушки торчком, и Марк осторожно объехал его, после чего навострил собственные уши, слушая ответ Шона.
– Только о сегодняшнем дне и думают, – низкий голос его звучал мрачно. – А мы должны смотреть лет на десять вперед… нет, на тридцать, на пятьдесят лет вперед, чтобы наша страна оставалась крепкой, чтобы не развалилась. Нельзя допустить, чтобы африканеры снова дрались против британцев или, еще того хуже, белые против черных; мы не можем себе позволить это. Мы вместе живем в одной стране, но этого мало, мы должны научиться работать вместе.
– Полегче, полегче, старина Шон, – усмехнулся премьер-министр. – Размечтался… а мечты не должны далеко убегать от реальности.
– Да какие тут мечты, Джанни, это и есть реальность. Ты сам прекрасно это знаешь. Если мы не хотим быть разорванными на куски собственным народом, мы всем должны дать место под солнцем и долю в жизни – и черным, и белым, и всем остальным.
Они мчались вперед по бесконечным просторам, и свет в окошке одинокой фермы у далекого горного кряжа во тьме говорил о том, насколько обширна и насколько пуста эта земля.
– Тот, кто громче всех кричит, требуя поменьше работы и побольше денег, может вдруг обнаружить, что выгода, которую они получат сейчас, когда-нибудь обернется тысячекратным убытком. Платить придется нищетой, страданиями и голодом, – снова заговорил Шон. – Если нам удастся миновать риф национальной катастрофы, то людям снова придется учиться работать и серьезно относиться к требованиям цивилизованного, правильно организованного общества.
– А ты никогда не задумывался, Шон, как много людей в наше время зарабатывают на хлеб насущный только тем, что ищут поводы для разногласий между работодателями и работниками, между трудом и органами управления?
Шон кивнул и подхватил мысль Сматса там, где тот остановился.
– Да-да, словно это не две стороны одного процесса – ведь они неразрывно связаны. И те и другие идут по одной дороге и к одной и той же цели, сама судьба тесно связала их вместе. Когда один спотыкается, он тащит за собой и другого, а когда падает, другой падает вместе с ним.
Время шло, звезды на небе совершали свой величественный кругооборот, и разговор на заднем сиденье постепенно затих.
Марк посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, что Шон спит, пледом укутав плечи и опустив черную бороду на грудь.
Он спал и слегка похрапывал во сне, дыша ровно и глубоко. Волна теплого чувства к этому человеку поднялась в груди Марка. Он ощутил и уважение, и преклонение, и гордость, и привязанность. «Наверно, нечто подобное испытываешь к отцу», – подумал он и, сам смущенный силой этого самонадеянного чувства, снова сосредоточил все внимание на дороге.
Ночной ветер словно посыпал небо тонкой пылью: приближался рассвет. Вот уже полнеба охватила невероятная, великолепная утренняя заря. От горизонта до горизонта полыхало трепещущее огненное зарево. И наконец над кромкой земли показался пылающий край солнца.
– Марк, в Блумфонтейне останавливаться не будем, да и в других более-менее крупных городах тоже. Нельзя, чтобы кто-нибудь видел премьер-министра, – сказал Шон, наклоняясь к Марку.
– Нужно где-то заправиться, генерал.
– Найдем придорожную заправку. Причем такую, где нет телефона.
Они остановились возле крохотного магазинчика с железной крышей, приютившегося в стороне от дороги под двумя чахлыми зонтичными эвкалиптами. Других строений в зоне видимости не наблюдалось, вокруг до самого горизонта расстилался пустой, выжженный солнцем вельд. Штукатуренные стены магазина потрескались и давно требовали побелки; их покрывали щиты с рекламой разных сортов чая. Окна прятались за закрытыми ставнями, а дверь выглядела запертой; телефонных проводов, соединяющих это одинокое здание с проводами, висящими вдоль дороги, видно не было. Зато в пыльном дворе, недалеко от веранды, по стойке смирно стояла выкрашенная красной краской бензиновая колонка.
Марк долго сигналил, без устали нажимая на кнопку клаксона. Скоро с дороги свернул и встал рядом черный «кадиллак» премьер-министра, ехавший позади. Из него, потягиваясь и разминая мышцы, вышли водитель и три члена министерского штаба.
Наконец появился и владелец магазинчика, заросший щетиной, с красными глазами, радостно застегивая штаны. По-английски он не понимал ни слова.
– У вас можно заправить обе машины? – спросил Марк на африкаансе.
Пока хозяин работал ручкой насоса и топливо по очереди набиралось в два стеклянных галлоновых резервуара, закрепленные сверху насоса, вышла его жена с подносом, на котором стояли кружки с дымящимся кофе и большая тарелка, а на ней – только что поджаренные гренки с золотистой хрустящей корочкой. Все с удовольствием перекусили и уже через двадцать минут готовы были отправиться в дальнейший путь.
Хозяин магазинчика стоял во дворе, скреб щетину и смотрел вслед двум поднимающимся в небо над дорогой столбам красноватой пыли. На веранду вышла жена. Он повернулся и, сощурившись, посмотрел на нее.
– Ты знаешь, кто это был? – спросил он.
Она покачала головой.
– Это был Хитрый Джанни, а с ним его английские бандиты. Ты что, не видела на самом молодом военную форму?
Он сплюнул в красную пыль, и его хладнокровие как ветром сдуло.
– Хаки! Проклятые хаки!
Он произнес это слово с горечью и отправился за угол дома, где располагалась пристроенная к дому маленькая конюшня.
Он уже затягивал подпругу на старой кобыле серого цвета, когда в конюшню вошла жена:
– Это не наше дело, Хендрик. Не суйся туда.
– Не наше дело? – возмущенно повторил он. – А разве не я дрался с этими хаки во время войны против англичан? Разве не дрался снова в тысяча девятьсот шестнадцатом году, когда мы бились с ними вместе со старым Деветом? Разве мой брат не работает на камнедробилке на шахте Симмера и Джека и разве не туда держит путь Хитрый Джанни со своими вешателями?