Он вскочил на кобылу и пришпорил ее. Она прыжком бросилась вскачь, и он направил ее к горному кряжу. До железнодорожной ветки было восемь миль, а в домике бригадира путевых рабочих имелся телеграфный аппарат, и сам бригадир приходился ему кузеном. Из солидарности с шахтерами профсоюз железнодорожных рабочих тоже прекратил работу. И не позже полудня исполнительный комитет в Йоханнесбурге получит известие о том, что к ним едет Хитрый Джанни.
Когда Марк Андерс пил кофе у придорожного магазинчика, Фергюс Макдональд лежал под живой изгородью в дальней части сада, пылающего бутонами алых канн на опрятных клумбах, и, приставив к глазам бинокль, всматривался вниз, где у самого склона холма стояло здание полицейского участка Ньюлендса. Окна и двери в нем были заложены мешками с песком.
Хозяйка дома еще накануне вечером, сидя на веранде за чашкой кофе, насчитала сорок семь полицейских, прибывших на участок в грузовике для подкрепления. Ее сын работал начальником смены на шахте Симмера и Джека. Кто бы там ни командовал, но полицейские в Ньюлендсе не солдаты, решил Фергюс и оскалился хищной, язвительной ухмылкой.
Мертвое пространство он увидел сразу, любой солдат с первого взгляда может определить его.
– Пошлите гонца за ручными гранатами, – прошептал он лежащему рядом товарищу, и тот крадучись отправился исполнять поручение.
Фергюс перевел бинокль вдоль дороги туда, где она поднималась на холм, и удовлетворенно промычал. Телефонные провода были обрезаны, как и электрические. Виднелись свисающие со столбов концы.
Итак, полицейский участок полностью изолирован от внешнего мира.
Посланный ползком вернулся к Фергюсу, таща за собой тяжелый рюкзак. Во рту у него, в верхнем ряду, не хватало зуба; он улыбнулся Фергюсу щербатой улыбкой:
– Дадим им прикурить, товарищ.
Лицо Фергюса покрывала копоть, ресницы обгорели. Фордсбургский полицейский участок они сожгли еще до полуночи.
– По свистку прикроете меня огнем.
– Будет тебе огонь, не волнуйся.
Фергюс открыл рюкзак и взглянул на стальные шары с глубоко прорезанными квадратиками для образования осколков, а затем закинул ремень на плечо, приладив рюкзак сбоку, чтобы не очень мешал.
– На-ка, пригляди за ней, – он вручил щербатому свою винтовку. – Сегодня она еще нам понадобится.
Он пополз по неглубокой дренажной канаве, ведущей к проложенной под дорогой бетонной трубе большого диаметра.
Трубопровод под дорогой был выложен изнутри ржавыми гофрированными трубами круглого сечения. Фергюс осторожно втиснулся в него и скоро уже выполз с другой стороны дороги.
Лежа на боку, он слегка приподнялся и выглянул за край канавы. До полицейского участка оставалось где-то ярдов сто пятьдесят. Белые буквы на синей лампе, закрепленной над входом, гласили: «Полиция». Лампа не горела, флаг на древке бессильно повис – утро выдалось безветренное.
До склона с мертвой зоной под выходящими на восток окнами кирпичного здания было ярдов пятьдесят, и Фергюс видел торчащие сквозь отверстия между мешками с песком винтовочные стволы защитников.
Из заднего кармана он достал серебряный свисток на шнурке и встал на колени, приготовившись, как спринтер на старте.
Он набрал в легкие побольше воздуха и изо всей силы дунул в свисток; послышалась длинная заливистая трель. Тут же из-за изгородей, из канав, окружающих здание полиции, поднялся ураганный огонь.
Синяя лампа от попадания пули разлетелась на множество мелких осколков. От стен поднимались облачки красной кирпичной пыли, словно там раскрывались коробочки окрашенного хлопка.
Фергюс выскочил из канавы и короткими перебежками бросился вперед. Пуля ударила в ближайший камень, и осколки его больно ужалили ногу, еще одна пуля, словно чья-то нетерпеливая рука, дернула за полу пальто – но вот он уже в мертвой зоне, вне досягаемости огня.
Он продолжал бежать, все так же пригнувшись, пока не достиг полицейского участка. Между двумя окнами, заложенными мешками с песком, прижался к стене, чтобы отдышаться.
Из левого окна высунулся ствол винтовки, и раздался выстрел, пославший пулю вверх по склону холма. Открыв рюкзак, Фергюс левой рукой достал гранату. Зубами выдернул чеку, а правой нащупал заткнутый за ремень револьвер.
Одной рукой он сдвинул в сторону не представляющий для него опасности ствол полицейской винтовки, шагнул к окну и, продолжая удерживать винтовку, заглянул в узкую бойницу.
На него, вытаращив изумленные глаза и слегка раскрыв рот, смотрело лицо безбородого юнца в низко надвинутом на глаза шлеме.
Фергюс выстрелил ему прямо в переносицу, между перепуганных глаз; голову юнца отбросило, и она исчезла.
Фергюс швырнул гранату в бойницу и пригнулся. Взрыв в ограниченном пространстве получился оглушительный и великолепный. Выпрямившись, Фергюс бросил туда вторую гранату.
Из окон полетели осколки стекол и повалил дым, послышались крики и вопли попавших в ловушку полицейских, жалобные стоны раненых.
Фергюс бросил третью гранату.
– Нате вам, получайте, проклятые штрейкбрехеры! – крикнул он.
Граната взорвалась, выбив дверь, и из всех окон снова повалил дым.
– Хватит! – послышался вопль изнутри. – Хватит! О господи, мы сдаемся!
– Выходите по одному, сволочи, лапки кверху!
Из проема выбитой двери, пошатываясь, вышел полицейский в чине сержанта. Одну руку он держал над головой, а другая висела как плеть вдоль туловища, весь рукав был пропитан кровью.
Последний звонок из полицейского участка в Ньюлендсе перед тем, как забастовщики перерезали провода, был криком о помощи. Идущий на выручку отряд из Йоханнесбурга в составе трех грузовиков перевалил хребет и смог добраться только до гостиницы на главной улице, где был остановлен винтовочным огнем. Тут же позади отряда на дорогу выскочили забастовщики и бутылками с зажигательной смесью подожгли грузовики.
Полицейские как горох посыпались из кузовов и попытались укрыться в стоящем поблизости домике. Оборонительная позиция здесь оказалась неплохая, крепкая, подходящая для того, чтобы выдержать даже самые решительные атаки. Но на дороге возле пылающих грузовиков осталось трое убитых полицейских и еще двое тяжелораненых, которые могли только кричать о помощи.
На другой стороне дороги кто-то стал размахивать белым флагом, и командир отряда полицейских вышел на веранду дома.
– Чего вы хотите? – крикнул он.
На дорогу, все еще махая белым флагом, вышел Фергюс Макдональд, худенький человечек в поношенном костюме и помятой кепке, с виду совершенно невоинственный.
– Вы что, собираетесь оставить этих людей здесь? – крикнул он в ответ, указывая на лежащие тела.
С двадцатью полицейскими без оружия командир вышел на дорогу, чтобы подобрать убитых и раненых. Пока они работали, забастовщики по приказу Фергюса с черного хода проникли в дом.
Фергюс неожиданно выхватил из-под пиджака револьвер и приставил его к голове полицейского командира:
– Скажи своим, чтобы подняли лапки кверху, или вышибу твои чертовы мозги на дорогу.
В доме люди Фергюса выбили оружие из рук полицейских, а на дороге вооруженные забастовщики окружили безоружных полицейских во главе с командиром.
– У вас ведь в руках белый флаг, – с горечью проговорил командир.
– А мы тут с вами не в бирюльки играем, понял, сволочь? – прорычал Фергюс. – Мы сражаемся за построение нового мира.
Командир открыл было рот, чтобы протестовать, но Фергюс размахнулся и сплеча ударил его револьвером в зубы, выбив из верхней челюсти передние, а верхнюю губу превратив в кровавое месиво. Тот упал на колени, а Фергюс обернулся к своим:
– Теперь захватим Брикстон[30] – и Йоханнесбург в наших руках. К вечеру красные флаги будут развеваться над каждым общественным зданием города. Вперед, товарищи, нас уже никто не остановит!
Тем же утром на станции Дансуорт высадился трансваальский отряд шотландских стрелков и походным маршем двинулся на шахтерский городок Бенони, который находился в руках сил исполнительного комитета. Но стрелков уже поджидали там забастовщики.
По наступающему отряду с флангов и тыла был открыт перекрестный огонь с сотен заранее подготовленных позиций, и стрелкам пришлось пробиваться с боем. Только к вечеру под снайперским огнем противника им удалось закрепиться в Дансуорте.
С собой они унесли троих убитых офицеров и девятерых рядовых стрелков. Еще тридцать бойцов было ранено, многие из них серьезно, и позже они скончались от ран.
Забастовщики яростно сражались по всему Витватерсранду. Исполнительный комитет контролировал все города и шахты, расположенные вдоль золотоносной жилы в открытом всем ветрам африканском вельде, а это шестьдесят миль от Крюгерсдорпа до Вентерсдорпа с Йоханнесбургом посередине.
Здесь залегали богатейшие золотоносные пласты, когда-либо открытые человеком в недрах земли, – поистине великолепная сокровищница, залог процветания государства. А теперь шахтеры повсюду беспрепятственно водружали красные флаги, а силы закона и порядка откатывались назад.
Командиры полицейских подразделений с большой неохотой отдавали приказ открывать огонь, а их подчиненные с той же неохотой подчинялись таким приказам. Ведь стрелять приходилось по своим друзьям, землякам, братьям.
В подвалах фордсбургского Дома профсоюзов вершилось судилище: судили предателя и речь шла о его жизни.
Гарри Фишер натянул на себя обтягивающий его крупное тело полувоенный френч с застегнутыми на пуговицы накладными карманами, поверх которого надел патронташ. На правом рукаве красовалась алая тряпичная повязка, нечесаные черные волосы оставались непокрыты, в глазах бушевала свирепая ярость.
Вместо стола перед ним стоял упаковочный ящик. За табуреткой, на которой он сидел, стояла Хелена Макдональд. Волосы ее были обстрижены коротко, по-мужски, бриджи заправлены в сапоги, такая же красная повязка охватывала рукав гимнастерки. Бледное лицо Хелены хранило угрюмое выражение, глаза глубоко ввалились в потемневших глазницах, и плохое освещение подвала почти скрадывало их; исполненная нервной энергии, она напружинилась всем телом, как борзая на поводке, почуявшая зайца.