Марк зверски устал, нервы его были напряжены и измотаны от всего, что он видел и испытал в этот день, и он находился не в том состоянии, чтобы терпеть гневные вспышки генерала.
Строптивое выражение его лица не укрылось от его начальника.
– Сэр… – начал было Марк.
Но Шон тут же оборвал его:
– Не сметь говорить со мной таким тоном, молодой человек!
Безотчетная, совершенно безответственная, черная ярость охватила Марка. Ему уже было плевать на последствия; бледный от злости, он подался вперед и высказал все, что у него накипело на душе.
Полк построили прямо на дороге – шестьсот человек в три шеренги правильными прямоугольниками взводов. Громкими криками сержанты по очереди отдавали каждому взводу команды «равняйсь!» и «смирно!», а потом скомандовали «вольно».
С верхушки копра в желтоватом освещении раннего утра зрелище выглядело незабываемым.
– Готово, милая, – прошептал Фергюс Макдональд.
Хелена молча кивнула. Для нее реальность поблекла, она погрузилась в состояние зыбкой, призрачной дремы. Плечи были натерты лямками тяжелого рюкзака с коробками патронов, которые глубоко врезались в мягкую женскую плоть, но боли она не чувствовала, все тело ее словно онемело. Руки, казалось, распухли и плохо слушались, под неопрятно обломанными ногтями, словно темные полумесяцы, скопилась черная грязь; грубый холст лямок под пальцами казался ей мягким как шелк, медные гильзы патронов были прохладны, и ей хотелось прижать их к сухим потрескавшимся губам.
Почему Фергюс так на нее смотрит, с раздражением подумала она; но это чувство длилось недолго, ее снова охватила все та же призрачная дрема.
– Теперь можешь спускаться, – тихо сказал Фергюс. – Тебе здесь больше делать нечего.
Он очень постарел в эти дни, высохшее лицо сильно осунулось. Тускло блестела серебристая щетина на впалых морщинистых щеках, кожу покрывали пятна дыма, грязи и пота. Лишь глаза под козырьком матерчатой кепки все так же горели темным фанатичным пламенем.
Хелена покачала головой. Ей хотелось, чтобы он замолчал; звуки раздражали ее, и она отвернулась.
Люди внизу продолжали стоять в ровных шеренгах, плечом к плечу. Солнце висело низко, их фигуры отбрасывали длинные тени на красноватую пыль дороги.
Фергюс еще секунду смотрел на нее. Чужая, поблекшая, истощенная баба с испитым лицом и торчащими скулами, на голове платок, повязанный, как у цыганки, покрывал черные стриженые волосы.
– Как хочешь, – пробормотал он. И, похлопав по казеннику пулемета, повел ствол слегка влево.
На правом фланге построения стояла группа офицеров. Один, крупный, выделялся среди остальных мощной фигурой и темной бородой. Погоны его блестели на солнце. Фергюс нагнулся и посмотрел на него через прицел пулемета. Рядом с ним стоял офицер помоложе и фигурой поменьше. Фергюс два раза быстро моргнул, и что-то шевельнулось в его памяти.
Подцепив рычажок предохранителя, он поднял его, зарядил пулемет и большими пальцами коснулся кнопок гашетки.
Фергюс снова прищурился. Лицо молодого офицера о чем-то ему напомнило, и решимость его сникла. Он безжалостно подавил это чувство и двумя пальцами нажал на гашетку.
Пулемет затрясся на треноге; щель казенной части жадно глотала ленту, патрон за патроном, а маленькие бледные руки Хелены аккуратно направляли ее. Откуда-то снизу пулемет плевался пустыми медными гильзами, и они, со звоном и бряканьем отскакивая от стальных ферм копра, летели вниз.
Оглушительный грохот пулемета, казалось, заполнил собой череп Хелены и бился изнутри прямо в глаза, как крылья обезумевшей, попавшей в ловушку птички.
Даже самый опытный, искусный стрелок при стрельбе сверху вниз должен остерегаться склонности слишком задирать ствол. Фергюс бил под острым углом сверху, а мягкий желтоватый свет раннего утра создавал дополнительные помехи. Первая его очередь прошла слишком высоко, не на уровне пояса, основной убойной линии пулеметного огня, а на уровне плеча.
Первые пули пролетели мимо еще до того, как Марк услышал выстрелы. Одна из них попала в большую, мощную фигуру Шона Кортни, прямо в грудь. Удар ее отбросил генерала прямо на Марка, и оба повалились на дорогу.
Фергюс постучал по затвору, опустил прицел на деление ниже, как раз на уровень живота, и дал длинную неторопливую очередь по шеренгам застывших, словно в параличе, солдат, кося их пулями, как траву.
Поток трассирующих пуль поливал их, и они валились один на другого кучами, убитые и раненые; слышались громкие крики, а пулемет продолжал разить их ураганным огнем.
Шон попытался перевернуться и скатиться с Марка, но ему это удалось лишь наполовину. С гримасой злобы и боли на лице он пытался подняться на колени, но одна рука у него висела как плеть и не слушалась. Кровь Шона заляпала обоих, и он беспомощно бился на земле, не в силах встать.
Марк, извиваясь всем телом, выбрался из-под генерала и посмотрел на верхушку копра. Трассирующие пули, словно светляки, летели прямо к заполненной людьми дороге под торжествующий, трепещущий, словно от нетерпения, грохот пулемета. Даже в состоянии отчаянного замешательства Марк успел заметить, что позицию пулеметчик выбрал очень удачную. Подобраться к нему будет не так-то просто.
Потом Марк бросил взгляд на дорогу, и сердце его сжалось от боли, когда он увидел безжалостный, кровавый расстрел беззащитных солдат. Шеренги совершенно расстроились, люди разбегались кто куда, ища спасения за автомобилями или прячась в неровностях почвы, но на дороге еще оставалось много людей. Одни лежали рядами, как скошенная трава, или кучами, а другие отползали с криками или извивались от боли в пыли, и кровь их на глазах превращалась в грязь шоколадного цвета. А пулеметчик продолжал водить стволом из стороны в сторону, превращая дорогу в кровавое месиво, поднимая пыль, дробя гравий в мелкие осколки и добивая раненых.
Марк перевернулся на живот; встав на корточки, он просунул руку под грудь генерала. Вес того был громаден, но Марк нашел в себе силы, о которых и сам прежде не подозревал, подгоняемый волнообразным рокотом рыскающего по дороге пулеметного огня. Шон Кортни с усилием приподнялся, как бык, попавший в зыбучий песок, и Марк помог ему встать на ноги.
Взяв на себя половину его веса, Марк привел генерала в более или менее устойчивое положение, стараясь не дать ему снова упасть. Шона качало, как пьяного, он сгорбился, истекая кровью, и громко дышал через рот, но Марк заставил его кое-как, неуклюже, на полусогнутых ногах побежать.
Огонь пулемета гнался за ними по пятам. Вот очередь прошла совсем рядом и прошила спину молодого лейтенанта, который полз к канаве, волоча за собой бесполезные ноги. Он уронил голову и затих.
Они добрались до дренажной канавы и укрылись в ней. Она была совсем неглубокая, дюймов восемнадцать, не больше, и не могла полностью укрыть крупную фигуру генерала, даже когда он лег пластом на живот. А пулемет не затихал, продолжая свою охоту.
Но теперь, после первой длинной очереди, когда он косил и кромсал всех подряд как бог на душу положит, пулеметчик бил короткими, точными очередями на выбор, и теперь его огонь стал еще более губителен; кроме того, приходилось беречь ствол от перегревания и экономить патроны.
Прикинув все это в уме, Марк понял, что они имеют дело с опытным солдатом.
– Куда вас зацепило? – спросил он.
Шон раздраженно отмахнулся и приподнял голову, глядя на верхушку стальной конструкции.
– Сможешь его достать, а, Марк? – прохрипел он, прижимая руку к плечу, откуда лилась темная и густая, как патока, кровь.
– Отсюда вряд ли, – сразу ответил Марк, успевший оценить обстановку и условия стрельбы. – Он там крепко засел.
– Боже милостивый! Бедные мои парни…
– Он там устроил отличное пулеметное гнездо.
Марк присмотрелся повнимательнее. Помост под колесами лебедок был сделан из толстого деревянного бруса, незакрепленного, просто положенного на стальные конструкции. Пулеметчик перетаскал брус наверх и соорудил там себе еще и четыре деревянные стенки фута в два толщиной. Сквозь просветы в настиле Марк видел его укрепленное гнездо и смог прикинуть его форму и размеры.
– Так он может продержать нас тут весь день! – проговорил Шон.
Он тоскливо посмотрел на кучи валяющихся на дороге тел; оба отдавали себе отчет, что среди них много истекающих кровью раненых, которые за это время непременно погибнут. Никто просто не осмелится прийти к ним на помощь – это верная смерть.
Снова раздалась короткая очередь – она хлестанула по земле совсем рядом с их головами, и они уткнулись лицом в дно канавы, пытаясь вжаться в землю как можно глубже.
По направлению к стальному копру местность шла под уклон, но почти незаметно, разве только если смотреть, как сейчас, на уровне почвы.
– Надо подобраться либо под копер, либо как-нибудь сзади, – быстро проговорил Марк, размышляя вслух.
– Да как тут подберешься, ему же все видно как на ладони, – промычал Шон.
По другую сторону дороги примерно в пятидесяти ярдах по заросшему травой открытому склону к копру подходила узкоколейка. По ней вывозили из шахты отработанную породу к расположенному в полумиле отвалу.
А почти напротив места, где они залегли, стояло шесть опрокидывающихся вагонеток, брошенных с самого начала забастовки. Эти небольшие четырехколесные вагонетки были соединены друг с другом попарно и все нагружены большими кусками голубой скальной породы.
Марк внезапно вспомнил, что у него за спиной все еще висит ранец; продолжая обдумывать, как незаметно добраться до вагонеток, прикидывая углы и направление стрельбы, он освободился от лямок и полез в ранец, а когда нащупал индивидуальный перевязочный пакет – протянул его Шону.
– Возьмите-ка вот это для начала, – сказал он.
Шон разорвал пакет и приложил вату к ране под гимнастеркой. Пальцы его были липкие от крови.
Винтовка Марка валялась на дороге, где он ее бросил, когда началась стрельба, но на ремне висела патронная сумка, а в ней пять полных обойм с патронами.