Ей пришлось кое-где заштопать спальный мешок, и Руфь так его заштопала, что он стал похож на произведение искусства. Потом занялась книгами – единственной роскошью, которую обязательно следовало уложить в багаж. Что именно следует взять, они с Марком обсуждали долго и обстоятельно, поскольку огромную роль тут играли вес груза и его объем; к тому же существенную важность представляло то, чтобы каждую книгу можно было не только читать, но и многократно перечитывать. Выбор у них имелся богатый: сотни видавших виды старых томов, носящих на себе следы дождя, грязи, пролитого чая, а в отдельных случаях и пятна засохшей крови; страницы пожелтели от времени, в старой брезентовой сумке для книг все они вместе с Шоном проделали огромные расстояния по этой земле.
После тщательного осмотра и обсуждения членами отборочной комиссии заняли в багаже свое место Маколей и Гиббон, Киплинг и Теннисон, Шекспир и даже Библия в кожаном переплете. Марк, который, в последний раз отправляясь в те места, брал с собой лишь одеяло, котелок да ложку, чувствовал себя так, будто ему предоставили постоянный номер люкс в гостинице «Дорчестер»[34].
Шон, со своей стороны, предоставил Марку другие необходимые вещи для экспедиции: винтовку «манлихер» в кожаном футляре и двух мулов. Это были крупные, мускулистые животные, оба трудяги, каких поискать, обладающие смиренным нравом, и оба с постинфекционным иммунитетом к укусам мухи цеце. Процедура выработки иммунитета влетела Шону в копеечку, но, с другой стороны, среди животных смертность от сонной болезни составляла девяносто процентов. Обладающие иммунитетом мулы в такой экспедиции являлись незаменимыми. Животных без иммунитета легче сразу пристрелить, чем брать их с собой по ту сторону Чакас-Гейт, где мухи цеце кишмя кишат.
Каждый день Шон проводил с Марком семинар, на котором около часа обсуждались наиболее важные задачи экспедиции. Они составили список дел, который с каждым днем увеличивался, а вместе с ним увеличивался и энтузиазм Шона Кортни.
– Эх, повезло же тебе, парень! – ворчал он, то и дело качая головой. – Чего бы я только не отдал, чтобы снова стать молодым и отправиться в буш.
– Заезжайте хоть в гости, – улыбался в ответ Марк.
– А что, отличная идея! Может, и заскочу как-нибудь, – соглашался Шон, снова водружал на нос очки и переходил к следующему пункту.
Первая задача Марка состояла в том, чтобы определить, какие виды диких животных все еще обитают на той территории, и сделать приблизительную оценку популяции каждого вида. Оба не сомневались, что сейчас любая попытка, направленная на защиту и сохранение существующей популяции, имеет первостепенное значение. Чтобы такие попытки увенчались успехом, нужно лишь достаточное количество уцелевших животных.
– Не исключено, что уже слишком поздно, – заметил Шон.
– Нет-нет! – горячо отозвался Марк; он не хотел даже слышать подобных предположений. – Там еще есть дикие звери. Достаточно, чтобы у нас появился шанс. Я в этом не сомневаюсь.
Следующая важная задача – вступить в контакт с людьми, обитающими в районе Чакас-Гейт: зулусами, пасущими скот в пограничных районах ареала, где водится муха цеце, с местными охотниками и собирателями, живущими в самом ареале, с каждой кочующей группой людей, с каждой деревней, с каждым главой поселения, с каждым вождем. Необходимо обсудить с ними ситуацию, выяснить настроения и позицию зулусов по отношению к более строгим правилам, установленным для данной территории, и предупредить их, что земля, которую многие годы они и их предки считали общей, где они пасли свои стада и охотились, теперь находится под особым контролем. Теперь уже нельзя будет свободно рубить деревья и тростник, самовольно и бесконтрольно заниматься собирательством и охотой. Отличное знание Марком зулусского языка сослужит там хорошую службу.
Он также должен будет построить себе временное жилище, а потом обследовать всю территорию, чтобы окончательно выбрать место для постоянного проживания в качестве ее смотрителя. Кроме того, в списке значилось еще не меньше пятидесяти уже не столь важных, хотя и не менее сложных пунктов.
Этот проект будоражил воображение Марка, которому не терпелось поскорее начать его осуществление. С приближением дня отъезда лишь одно темное облачко маячило на сияющем горизонте впереди. Ему придется расстаться со Стормой. Но Марк утешал себя уверенностью, что это совсем не надолго. Он отправляется в рай, чтобы подготовить там место для прибытия своей Евы.
С теплой и мягкой улыбкой матери, что склонилась над лежащим у ее груди ребенком, Сторма смотрела на Марка, спящего на лесном травяном покрове. Он лежал на спине, крестом раскинув руки в стороны, и между ним и природой сейчас не оставалось даже хлопчатобумажных трусов.
Ее саму тоже совсем ничего не прикрывало. Вся одежда валялась на земле вокруг, как лепестки розы, облетевшие под порывом ветра: ее разбросал бешеный вихрь страсти, которая теперь улеглась и тихо дремала.
Примостившись на уголке пледа и скрестив ноги, Сторма сидела над Марком и внимательно изучала его лицо, удивляясь, как молодо он выглядит во сне; от нежности к нему у нее перехватывало дыхание, и она прислушивалась к остаточному жару в глубинах своего тела, где он только что побывал.
Она склонилась к нему, и груди ее, налитые новой тяжестью, свесились над ним, их кончики потемнели и сморщились, как маленькие упругие изюминки. Опустив плечи, она легко провела сосками ему по лицу и снова улыбнулась, когда он сморщил нос, сжал во сне губы и фыркнул, словно хотел прогнать надоедливую муху.
Проснулся Марк неожиданно. И потянулся к ней, а она тихонько взвизгнула и, слегка отпрянув, шлепнула его по рукам.
– Не смейте трогать меня, сэр, вы слышите? – приказала она.
Но он поймал ее и притянул к себе на грудь; Сторма, прижавшись к ней ухом, услышала, как бьется его сердце. Она уютно устроилась у него на груди, негромко мурлыча от удовольствия. Он глубоко вздохнул – грудь его поднялась и расширилась у нее под щекой, и она услышала, как в легкие ему влился поток воздуха.
– Марк… – начала она.
– Я здесь, – отозвался он.
– Ты никуда не едешь. И ты это сам знаешь, правда?
Он задержал выдох; ладонь его, которой он поглаживал ее от попки до затылка, застыла на месте. Она почувствовала, как напряглись его пальцы.
В таком положении прошло несколько долгих секунд. Потом он шумно выдохнул.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он. – Куда я не еду?
– Ну, туда… в то место в этом твоем буше, – ответила она.
– Чакас-Гейт?
– Вот-вот. Ты туда не поедешь.
– Почему это?
– Потому что я тебе запрещаю.
Он резко сел, сразу отстранив ее от своей груди.
Они сидели друг против друга, и он смотрел на нее такими глазами, что она вдруг пригладила волосы и скрестила руки на груди, прикрывая ее, словно хотела защитить от неведомой опасности.
– Сторма, ты хоть понимаешь, черт возьми, о чем ты говоришь? – спросил он.
– Я больше не хочу, чтобы ты тратил время попусту, – сказала она. – Ты немедленно должен подумать о своей карьере, если вообще собираешься пробить себе дорогу и чего-то достичь в жизни.
– Но это и есть моя дорога… это наша с тобой дорога, – ошарашенно глядя на нее, сказал он. – Мы же обо всем с тобой договорились. Я отправляюсь на Чакас-Гейт и построю там для нас дом.
– Дом! – с искренним ужасом воскликнула она. – Где, в буше? Соломенную хижину? Марк, ты что, сошел с ума?
– Но я думал…
– Тебе пора уже начинать зарабатывать деньги, – решительно заявила она.
Схватив блузку, Сторма просунула в нее голову, и ее взъерошенная голова снова возникла над воротом.
– И забыть все эти детские забавы, – добавила она.
– Я буду зарабатывать деньги, – сказал он; выражение его лица стало холодным, почти враждебным.
– Какие деньги? – таким же ледяным тоном спросила она.
– У меня будет жалованье.
– Жалованье? – переспросила она и, запрокинув голову, звонко и презрительно расхохоталась. – Ах, в самом деле, жалованье! И сколько же?
– Не знаю, – признался он. – На самом деле это не так уж важно.
– Ты еще совсем ребенок, Марк. Ты знаешь об этом? Жалованье… каких-нибудь двадцать фунтов в неделю, да? Ты можешь себе представить, чтобы я жила на твое жалкое жалованье? – она вложила в это слово максимум пренебрежения. – Ты хоть знаешь, кто живет на жалованье? Мистер Сматерс живет на жалованье!
Прыгая на одной ножке, она отчаянно пыталась надеть панталоны.
– Папины рабочие на лесопилках живут на жалованье. Слуги, которые стоят у стола у тебя за спиной, конюхи – вот кто живет на жалованье.
Она уже натягивала на себя бриджи для верховой езды, и вместе с ними к ней возвращалось все ее чувство собственного достоинства.
– Настоящие мужчины не получают жалованья, Марк, – говорила она пронзительно-громким голосом. – Ты ведь знаешь, что делают настоящие мужчины, да?
Марк молча покачал головой; вынужденный последовать ее примеру, он тоже уже застегивал пуговицы на гульфике бриджей.
– Настоящие мужчины не получают жалованья, они сами платят его другим, – заявила она. – Ты знаешь, что мой отец в твоем возрасте уже был миллионером?
Марк так и не понял, почему он сорвался; возможно, его разозлило упоминание в эту минуту Шона. Но он вдруг не выдержал и вспылил. Словно какой-то горячий туман застлал его глаза.
– А я не твой отец, черт бы его побрал! – крикнул он.
– Не смей оскорблять моего отца! – закричала она в ответ. – Ты мизинца его не стоишь!
Оба раскраснелись и, тяжело дыша, стояли друг против друга в измятой, кое-как надетой одежде, непричесанные, с горящими, как у двух враждебных животных, глазами, потерявшие дар речи от обиды и злости.
Сторма первая сделала шаг к примирению. Судорожно сглотнув, она протянула к нему руки ладонями вверх:
– Послушай, Марк… Я все придумала. Ты займешься продажей пиломатериалов на шахты, папа отдаст тебе это агентство, а жить мы будем в Йоханнесбурге.