– Это место было объявлено священным еще самим царем Чакой.
– Нет, – возразил Пунгуш. – Оно было объявлено местом царской охоты. – Голос его яростно зазвенел. – А в моих жилах течет царская кровь. Я охочусь здесь по праву рождения, это мой долг, как и всякого мужчины.
– Охотиться здесь никто не имеет права.
– А как же белые, которые вот уже сотню лет ходят сюда со своими исибаму — винтовками? – спросил Пунгуш.
– Они такие же злодеи и преступники, как и ты.
– Почему же тогда их не хватают и не ведут в гости в крааль к королю Георгу, почему только я удостоился такой чести?
– Теперь станут брать и их тоже, – заверил его Марк.
– Хо! – отозвался Пунгуш, на этот раз с презрением и насмешкой.
– Когда я их поймаю, они тоже туда отправятся, – упрямо повторил Марк.
Зулус устало, но весьма выразительно махнул рукой – мол, знаем мы ваши законы: одни для богатых, другие для бедных, одни для белых, другие для черных. Они снова замолчали. Оба не произнесли ни слова, пока не стало совсем темно. Марк остановился на ночевку и привязал Троянца к дереву на длинном поводу, чтобы тот пощипал травки.
Он развел костер и стал готовить ужин на двоих. Тут из темноты, лежа на своей волокуше, Пунгуш заговорил снова:
– Интересно, для кого ты охраняешь сильване — диких животных? Неужели король Георг приедет сюда охотиться?
– Здесь никто и никогда не будет больше охотиться – ни король, ни простой человек.
– Тогда зачем нужно охранять сильване?
– Затем, что, если этого не делать, придет день, когда на этой земле совсем не останется диких животных. Ни буйволов, ни львов, ни антилоп – никого. Только одна огромная пустыня.
Пунгуш молчал, а Марк тем временем положил в миску маисовой каши с мясными консервами и отнес ее зулусу.
– На, ешь, – приказал он и сам уселся напротив, скрестив ноги и установив свою миску на колени.
– В твоих словах есть правда, – задумчиво проговорил Пунгуш. – Когда я был еще маленький… примерно твоего возраста…
Марк сразу заметил шпильку, но пропустил ее мимо ушей.
– …в этой долине водились слоны, у крупных самцов бивни были длинные, как копья… встречались и львы, и буйволы, большие стада, не меньше, чем у самого царя… – Пунгуш помолчал. – И все исчезли, а скоро исчезнут и те, что остались.
– Разве это хорошо? – спросил Марк.
– Это ни хорошо ни плохо.
Пунгуш пожал плечами и принялся за еду.
– Так уж устроен мир, – добавил он, – и лучше об этом не думать, все равно без толку.
Они закончили ужинать в молчании. Марк почистил миски и принес кофе. От кофе Пунгуш отказался, отмахнувшись рукой.
– Пей! – строго сказал Марк. – Ты должен это выпить, надо очистить твою жидкость от крови.
Потом он угостил Пунгуша сигаретой; зулус аккуратно отломил коричневый ободок на кончике и только потом сунул ее между губ. Он сморщил широкий плоский нос; вкус этого табака показался ему пресным по сравнению с крепким местным черным табаком, к которому он привык, но зулус не стал принижать радушие Марка праздными замечаниями.
– Что станет с тобой, о Шакал, когда это все исчезнет и долина превратится в пустыню? – спросил Марк.
– Я не понимаю твоего вопроса.
– Ты человек сильване, человек дикой природы. Ты великий охотник. Вся твоя жизнь крепко связана с сильване, как жизнь пастуха связана с его стадами. Что станет с тобой, о могущественный охотник, когда вся твоя дичь исчезнет?
Марк понял, что он задел сердце зулуса. Ноздри у того раздувались, по лицу было видно, что он расстроился. Но Марк молча ждал, когда Пунгуш как следует обдумает его заявление и даст свой ответ на его вопрос.
– Я пойду к Иголди, – сказал наконец Пунгуш, – на золотые прииски и там разбогатею.
– Там тебя заставят работать глубоко под землей, где не видно солнца и нет ветра, и там ты тоже будешь долбить камень, как и в краале короля Георга.
Лицо зулуса выразило отвращение.
– Тогда я пойду к Текуени, – сказал Пунгуш. – Я пойду в Дурбан и стану там влиятельным человеком.
– В Текуени ты станешь дышать дымом заводов, а когда толстый бабу-надсмотрщик заговорит с тобой, ты будешь отвечать: «йехбо, нкози» – «да, хозяин!»
На этот раз отвращение на лице зулуса проступило еще сильнее. Он докурил сигарету до самого кончика, который погасил между пальцев.
– Джамела, – сурово сказал он, – ты говоришь слова, которые тревожат сердце человека.
Марк понимал, что рана зулуса куда более серьезна, чем можно было подумать, глядя, как стоически тот переносит страдания. Показывать людям, как тебе больно, – удел женщин.
Должно пройти время, пока раненый будет готов перенести путешествие в мотоциклетной коляске по ухабистым тропам и разбитым пыльным дорогам до полицейского участка и мирового судьи в Ледибурге.
Марк поместил зулуса в сарайчике для инструментов с односкатной крышей, пристроенном к дальней стенке конюшни. Здесь было сухо и прохладно, крепкая дверь закрывалась на висячий замок. В сундуке Марион он нашел одеяла и матрас, которые она берегла для детской, и отнес Пунгушу – несмотря на ее горячие протесты.
– Но он же дикарь, дорогой! – возмущенно восклицала она.
Но Марк оставался непреклонен. Каждый вечер он приносил своему пленнику еду в жестяной миске, осматривал рану и менял перевязку.
Потом, поджидая, когда Пунгуш управится с едой, он сидел на верхней ступеньке возле открытой двери, они выкуривали по сигарете и разговаривали.
– Если долина сейчас принадлежит королю Георгу, то как вышло, что тебе пришлось построить себе дом здесь, сажать здесь свой огород и пасти своих мулов?
– Я служу королю.
– Так ты у него – индуна? – спросил Пунгуш, не донеся ложки до рта и недоверчиво глядя на Марка. – Ты – королевский советник?
– Я – хранитель королевской охоты. – Марк использовал старинное зулусское слово, означающее определенный титул.
Пунгуш печально покачал головой:
– Отец моего отца был когда-то хранителем царской охоты. Он был очень влиятельным человеком, имеющим две дюжины жен; он сражался в дюжине войн и убил так много врагов, что его щит был покрыт бычьими хвостами так густо, как растет трава на склонах холмов весной.
Бычьи хвосты являлись наградой, которой царь удостаивал своих воинов за храбрость в бою, и те украшают хвостами свой боевой щит.
– Царь Чака был не настолько глуп, чтобы посылать ребенка делать мужскую работу, – простодушно добавил Пунгуш, покончив с едой.
На следующий вечер Марк обратил внимание, что рана зулуса быстро заживает, избежав воспаления. Так происходило благодаря крепкому здоровью и физической силе этого человека. Теперь Пунгуш уже мог сидеть скрестив ноги, и голову он держал гордо и весело, не то что прежде. Пунгуш окажется готов проделать путешествие в Ледибург гораздо раньше, чем рассчитывал Марк, который испытывал странное щемящее чувство сожаления по этому поводу.
– Без сомнения, король Георг – великий и мудрый король, все понимает, – начал Пунгуш ежевечернюю дискуссию. – Почему же тогда он ждет до захода солнца, чтобы приступить к работе, которую следовало начинать еще на рассвете? Если бы он не хотел, чтобы здесь, в этой долине, возникло великое запустение, эту работу должен был начать еще его отец.
– У короля много дел в самых разных концах света. Он должен полагаться на советы своих индун, а они не столь мудры и не все видят, в отличие от него, – ответил Марк.
– Абелунгу – белые люди – подобны жадным детям, загребающим полные руки еды, которую не смогут съесть. И только пачкают ею свои лица.
– Черные люди тоже встречаются жадные и невежественные, – парировал Марк. – Те, например, кто убивает леопарда стальным капканом ради его шкуры.
– Да, чтобы продать жадным белым, которые потом одевают в нее своих невежественных женщин, – согласился Пунгуш.
«Счет пока равный», – думал Марк, забирая пустые миски.
На следующий вечер лицо Пунгуша казалось печальным, словно пришло время расставаться.
– Ты рассказал мне много такого, о чем я должен хорошенько подумать, – сказал он.
– У тебя на это окажется достаточно времени, – согласился Марк. – В перерывах, когда станешь дробить камень.
На последнее замечание Пунгуш не обратил внимания.
– Хотя ты еще молод, чтобы пасти стадо, но в твоих словах есть вес, – сказал он, сопроводив комплимент оговоркой.
– Устами младенца глаголет истина, – перевел Марк на зулусский, и Пунгуш серьезно кивнул в ответ.
А наутро его и след простыл.
В задней части пристройки он разобрал тростниковую крышу и через небольшое отверстие вылез наружу. С собой он взял только свою накидку, а одеяла аккуратно сложил и оставил на матрасе. Он попытался найти свой капкан, но Марк запер его на кухне, так что зулус ушел без него. Ушел еще ночью и двинулся прямо на север.
Марк пребывал в ярости на себя за то, что недооценил степень выздоровления своего пленника; мрачно бормоча ругательства, он оседлал Троянца и бросился в погоню.
– В следующий раз пристрелю скотину на месте, – пообещал себе он.
И тут он обнаружил, что зулус сделал петлю и сдвоил след. Пришлось спешиться и тщательно распутывать хитрость Пунгуша.
Через полчаса Пунгуш привел его к реке. Но лишь далеко за полдень Марк нашел наконец то место, где зулус вышел из воды, легко ступив на поваленный ствол дерева.
Но в конце концов след привел его к каменистой почве в дальней части долины, и здесь Марк его потерял. Домой он вернулся, измотанный вконец, почти в полночь. Марион уже приготовила ужин, и на огне булькало десять галлонов воды для ванны.
Через полтора месяца Пунгуш неожиданно вернулся. Ошеломленный Марк сидел на веранде дома и смотрел, как он подходит все ближе.
Пунгуш шагал широким скользящим шагом, который говорил о том, что рана его совсем зажила и он совершенно здоров. На нем была украшенная бусами набедренная повязка, плечи прикрывала накидка из шкуры шакала. В руке он держал два ассегая с короткими древками и острыми, широкими наконечниками. На почтительном расстоянии за ним следовали его жены.