В темноте львы приблизились к стоянке людей с подветренной стороны и залегли в невысокой траве у самого лагеря.
Они слушали сонные голоса сидящих вокруг костров, чуяли тысячи странных запахов – запах табачного дыма, готовящейся на костре кукурузы, кислый запах зулусского пива. Звери лежали, плотно прижавшись к земле; из травы торчали только их круглые уши с черными кончиками, а ноздри раздувались, втягивая воздух.
Скот поместили в низенький круглый загон из срубленных деревьев с колючими ветками; комли стволов были обращены внутрь, а густые колючие кроны – наружу. От скота шел густой и очень соблазнительный запах.
В загоне находились семьдесят два вола, две полные парные упряжки, принадлежащие «ледибургской сахарной компании»; с помощью этих животных распахивали новые земли к востоку от Чакас-Гейт, после того как рабочие спилили деревья и сожгли их в специальных ямах.
Настороженный и в любую минуту готовый действовать, лев молча и терпеливо ждал, пока серебристая луна не опустится за деревья, а голоса людей не умолкнут. Наконец костры прогорели и превратились в кучку тлеющих красноватых угольков. Только тогда самец бесшумно встал.
Львица не сдвинулась с места, только мощные мышцы на груди и на лапах вздулись и отвердели от напряжения, а уши слегка развернулись вперед.
Лев осторожно обогнул стоянку и зашел с наветренной стороны. С востока тянул прохладный ветерок, и зверь умело этим воспользовался.
Волы сразу учуяли запах льва; слышно было, как они неуклюжими прыжками встают с мест лежки.
Сталкиваясь рогами, они сбивались в плотную кучу мордой к ветру; один из них негромко и заунывно замычал. Его жалобу тут же подхватили другие, и их низкий протяжный рев разбудил людей. Кто-то крикнул и подбросил в костер ветку. Сноп искр поднялся к темной кроне мимозы, ветка загорелась, осветив лагерь желтым пляшущим пламенем. Пахари и мальчишки-поводыри в накидках из шкур на плечах испуганно жались к кострам и таращили встревоженные глаза в темноту.
Лев, прижимаясь к земле, тенью скользнул к загону; почуяв резкий кошачий запах, волы сбились в плотную массу и дико заревели.
Подойдя вплотную к колючей ограде загона с наветренной стороны, лев присел и, выгнув спину, пустил струю мочи. Едкая острая вонь ударила в ноздри испуганных волов, и они совсем обезумели. Плотным гуртом они откачнулись прочь и бросились в противоположную подветренную сторону, прямо на колючую стену временного загона. Не останавливаясь, проломили ее и, с шумом и треском вырвавшись на свободу, бросились врассыпную кто куда в кромешную темноту ночи.
Здесь-то их и поджидала львица; как быстрая тень, она мелькнула наперерез до смерти перепуганным животным и выбрала жертву – крупного молодого вола. Она погнала его вперед, подальше от костров и людей. Подгоняя вола, как овчарка овцу, львица забегала то справа, то слева от обезумевшего животного, а потом, дрожа от возбуждения, зашла сбоку и, догнав, ловко вцепилась в мощно работающую переднюю ногу; кривые желтые когти вонзились чуть повыше коленного сухожилия, достав до самой кости. Затем огромная кошка, присев, рванула ногу вола к себе.
Бык грохнулся на землю как подкошенный и, перекувырнувшись через голову, по инерции проехал по земле на спине; все его четыре ноги судорожно били в звездное небо.
Львица как молния прыгнула к нему на пружинистых лапах, остерегаясь тяжелых копыт, способных одним ударом раскроить ей череп, как, впрочем и острых рогов, которые могли бы пронзить ее насквозь.
Она впилась зубами в основание черепа, вонзив желтые, как слоновая кость, клыки прямо в первый и второй позвонки, и они затрещали, как орех в крепких щипцах.
Лев появился из темноты, торопливо ступая неслышным шагом, когда львица успела вскрыть брюшную полость вола и ее голова вся перемазалась в липкой крови: она уже добралась до печени, селезенки и почек. Львица прижала уши к голове, красной от крови добычи, и грозно зарычала на него, но лев плечом оттолкнул ее в сторону; она снова зарычала, а он властной лапой залепил ей затрещину и, сунув голову в проделанную ею дыру, принялся насыщать желудок.
Секунду она свирепо смотрела на него, потом ее уши встали торчком, и она сладострастно принялась лизать ему плечо длинным розовым языком, при этом негромко мурлыча и прижимаясь к нему длинным холеным телом. Лев старался не обращать на нее внимания и, гнусаво ворча, продолжал рвать и поедать влажную плоть быка.
Но она уже осмелела, пользуясь преимуществом, дарованным ей вечной женственностью, а также своим новым, в высшей степени притягательным для него положением; прежде она не допускала таких вольностей, а если и пыталась, то бывала немедленно и сурово наказана.
Лев отчаянно пытался поставить ее на место: положив ей на голову свою огромную лапу, но при этом предусмотрительно втянув когти, он яростно глотал куски, стараясь пожрать всего быка до того, как она тоже присоединится к пиршеству. Но львица, изогнувшись всем телом, избавилась от его лапы и принялась лизать ему ухо. Дергая ухом, он нерешительно заворчал. Она продвинулась вперед и добралась языком до глаз, и ему пришлось плотно их закрыть; морща брови, он пытался есть вслепую, но в конце концов подчинился неизбежному и позволил ей тоже просунуть голову в окровавленную полость.
Стоя бок о бок, мурлыча и тихонько урча, они продолжали насыщаться.
На широкой веранде в доме десятника, закрытой сеткой от комаров, под светом шипящих керосиновых ламп собралось восемнадцать человек. Бутылки с бренди были выставлены еще на закате. Раскрасневшиеся, с горящими глазами люди слушали Дирка Кортни.
– Не дальше чем в двадцати милях от каждого из вас будут построены школы и больницы, – сулил он, и женщины сразу отрывались от своего шитья и поднимали голову – кто-кто, а они-то знали, каково здесь растить детей. – И это только начало, – обращался он к мужчинам. – Первые, кто встанет в наши ряды, первыми и почувствуют отдачу. Как только я попаду в парламент, вы получите серьезный голос в свою защиту. Вы сразу увидите здесь такие улучшения, каких и представить себе не могли.
– Мистер Кортни, вы человек богатый… – подал голос один из слушателей.
Это был мелкий торговец, его бизнес напрямую не имел отношения к «Ледибургской сахарной компании», но в достаточной степени зависел от нее, и вопрос свой он сформулировал почтительно.
– Вы один из хозяев жизни, – продолжал он. – Интересно, почему же вы так заботитесь о рабочем человеке?
– Я богат потому, что сам много работал и знаю, что без вас мое богатство долго не продержится. Мы связаны вместе, как нитка с иголкой.
Они дружно закивали и что-то забормотали, а Дирк быстро продолжил:
– Одно я вам точно обещаю. Когда я смогу обеспечить приличную зарплату белому человеку, черного не подпущу к ней на пушечный выстрел!
Раздались одобрительные восклицания; все наполнили стаканы и выпили за его здоровье.
– А вот наше нынешнее правительство, – продолжал Дирк, – люди Сматса, попробовали это сделать на золотых приисках. Платят черному два фунта и два пенса в день, а белых выбросили на улицу. А когда рабочие возмутились, они послали в Фордсбург кровавого мясника, которого мне стыдно называть отцом…
Тут кто-то настойчиво забарабанил в кухонную дверь; хозяин, тихонько извинившись, торопливо вышел. Через минуту он вернулся и что-то прошептал Дирку Кортни. Тот усмехнулся, кивнул и обратился к слушателям:
– Ну, джентльмены, а теперь у нас на подходе прекрасная возможность позабавиться – на новом распаханном участке в районе Були лев напал на моего вола. Мне только что доложил об этом пахарь. Это случилось всего час назад, так что готовьтесь, у нас будет славная охота. А пока позвольте завершить наше собрание, встретимся здесь снова в… – он посмотрел на часы, – завтра в пять утра, и каждому прибыть верхом и с винтовкой!
Марк с Пунгушем спали, каждый под своим одеялом, на пропеченной солнцем земле, а Троянец поблизости смирно щипал чахлую травку, высохшую до желтизны. С востока дул прохладный ветерок. Они проснулись в полной темноте еще до рассвета и сели возле костра, молча попивая кофе и покуривая в ожидании утра. Когда посветлело, Пунгуш снова смог взять след.
Сидя верхом на Троянце, Марк с некоторым трудом видел землю, но Пунгуш уверенно бежал впереди, заставляя и мула неохотно переходить на неуклюжую рысь, чтобы не отстать от зулуса.
На краю распаханного поля зулусу пришлось приостановиться, но он почти сразу отыскал львиный след. Они снова двинулись вперед, как раз когда солнце осветило верхушки деревьев, которые на фоне румяно-золотистого неба казались черными и колючими.
Неяркие янтарные лучи совсем не грели, мул со своим всадником отбрасывали на твердую красноватую почву длинные изломанные тени.
В который раз Марк восхищался способностью зулуса на бегу, при таком освещении и на такой почве не терять следа – он сам не видел ничего такого, что говорило бы о прошагавших здесь львах.
Послышался звук выстрела. Такой слабый, что Марк подумал, не показалось ли ему. Но Пунгуш мгновенно остановился и поднял руку, приказывая ему натянуть поводья.
Они стояли на месте и напряженно прислушивались. Вдруг издалека донеслась винтовочная пальба – десять, одиннадцать выстрелов. И снова наступила тишина.
Пунгуш повернулся к Марку и бесстрастно посмотрел на него. Наступила полная тишина, даже утренний птичий хор умолк после такой пальбы.
Прошло какое-то время. Больше ничто не нарушало тишины; на краю распаханного поля снова зачирикала стайка маленьких коричневых птичек.
– Продолжай! – кивнул Марк Пунгушу, стараясь сохранять такое же бесстрастное выражение лица, но голос его дрожал от негодования. Они опоздали. Последние львы к югу от Усуту убиты. Марка душил беспомощный гнев.
Они не замечали Марка, пока он не подъехал к ним совсем близко, – настолько оказались возбуждены и поглощены своей работой.
Их было восемь человек, все белые, вооруженные до зубов, одетые в грубые охотничьи костюмы; с ними находились два конюха-зулуса, которые присматривали за лошадьми.