Он невольно повернул в ту сторону бинокль и медленно провел им с севера на восток.
С невысокого гребня открывался широкий вид через редколесье к открытым просторам распаханной земли.
Марку показалось, что он видит там какое-то движение; сощурившись, он поточнее навел резкость. Прямо к ним медленно ехали три всадника, и даже на таком расстоянии Марк разглядел бегущих впереди собак.
Он торопливо навел бинокль на переднего наездника. Глядя на его горделиво сидящую в седле, прямую фигуру, Марк понял, что Дирк Кортни не сдался и решил продолжить охоту. Вернулся домой, собрал свору охотничьих собак, и теперь они быстро идут по следу раненой кошки.
Марк положил руку на мускулистое плечо Пунгуша, а другую вытянул вперед. Зулус встал и целую минуту вглядывался в даль, наблюдая за приближающимися всадниками.
– Джамела, – наконец быстро заговорил он, – я могу попытаться позвать львицу за собой и увести ее…
Марк открыл рот, чтобы задать вопрос, но Пунгуш резко остановил его:
– А ты можешь увести собак или хотя бы придержать их?
Марк секунду подумал и кивнул.
– Дай-ка мне твой нюхательный табак, – сказал он.
Пунгуш снял висящий на шее рожок с табаком и молча вручил его Марку.
– Иди, – сказал Марк. – Уведи от них мою львицу как можно дальше.
Пунгуш бесшумно направился по гребню вниз, а Марк поспешил к Троянцу.
В сумке с едой у Марка оставались три черные палочки сухого мяса. Он нашел два плоских камня и растолок между ними это мясо в муку, каждые несколько секунд поднимая голову: охотники приближались быстро.
Потом он собрал эту муку в миску, добавил в нее унцию нюхательного табака, перемешал как следует и бегом бросился к тому месту, где они оставили след львицы.
Добежав до бровки гряды, где раненая кошка обогнула скальный козырек, он опустился на колени и тремя аккуратными кучками выложил смешанный порошок прямо на пути приближающихся собак.
Они не устоят перед искушением попробовать сухого мясца и обязательно с жадностью понюхают его.
Он уже слышал их возбужденный лай, они находились уже совсем близко, а за ними галопом поспешали всадники. Мрачно улыбнувшись, Марк побежал обратно к Троянцу. Собачка, отведавшая жгучего зулусского табачку, как минимум на двенадцать часов полностью потеряет нюх.
Львица лежала на боку с открытой пастью. Она тяжело дышала, легкие ее работали как мехи кузнеца, глаза были плотно закрыты.
Пуля прилетела к ней справа. Этот кусочек мягкого свинца попал ей в плечо, прошел сквозь толстую мышцу, задел большой плечевой сустав, разорвал сухожилие и раздробил крохотную плавающую косточку, которая бывает только у львов и высоко ценится среди охотников как талисман.
Пуля прошла мимо артерии и застряла в шее, прямо под кожей: кусочек размером с верхний сустав большого пальца мужчины.
Вокруг раны, весело жужжа, вились мухи; львица подняла голову, щелкнула на них зубами и сразу тихонько мяукнула – это движение вызвало острую боль; длинным шершавым языком она принялась тщательно вылизывать пулевое отверстие, ловко подбирая розовые струйки свежей водянистой крови. Потом устало опустила голову и снова закрыла глаза.
Пунгуш чувствовал ветер не хуже штурвального на парусном судне, поскольку и для него это умение являлось жизненно важным. В любое время дня и ночи он точно знал силу ветра и его направление, заранее предчувствуя любое его изменение, и он не нуждался в том, чтобы таскать с собой коробочку с пеплом или слюнявить палец, ему хватало одной интуиции.
Сейчас он осторожно продвигался к раненому животному, заходя с подветренной стороны. Ему и в голову не приходило благодарить провидение за то, что задувает восточный ветерок, благодаря которому он будет находиться на одной линии между кошкой и границей Чакас-Гейт.
Точно рассчитав крайний предел ее тонкого слуха, Пунгуш бесшумно, как тень облака по земле, подходил к кошке все ближе; когда до нее оставалось около трехсот ярдов, зулус опустился на колени лицом к ней.
Раз десять, глубоко дыша, он вентилировал легкие; раз десять его огромные грудные мышцы поднимались и опадали, пока кровь не насытилась достаточным запасом кислорода. Вот он вдохнул полной грудью в последний раз, вытянул шею под определенным углом и приложил рупором ладони к раскрытому рту.
Из самой глубины напрягшейся груди вырвалось низкое дробное урчание, которое в естественном ритме то усиливалось, то стихало и вдруг закончилось негромким резким кашлем.
Львица сразу же вскинула голову и настороженно подняла уши торчком, глаза ее вспыхнули желтым огнем. Как ни страдала она от боли, страха и смятения, львица уловила зов ее старого кота, то низкое, далеко слышное призывное урчание, которым он так часто указывал ей направление во время охоты и которым звал ее к себе в густых зарослях кустарника.
Преодолевая невыносимую боль, она встала; ее раненая мышца закоченела от долгого лежания, шею, плечо и грудь ломило, словно от удара о камень. Но тут вдруг она в первый раз услыхала далекий лай собачьей своры. На них с ее самцом и раньше спускали охотничьих собак, и, заслышав этот звук, она почувствовала прилив свежих сил.
Секунду, тяжело дыша, она постояла на трех лапах, стараясь не тревожить переднюю правую. И двинулась вперед, поскуливая от боли. Львица высоко держала больную ногу и при каждом шаге припадала на левую, чтобы не потерять равновесия.
Марк наблюдал за ней сверху. Он видел, как желтая кошка наконец поднялась и медленно заковыляла на запад. А далеко впереди от нее, стараясь держаться вне поля ее зрения, бежал рысью крупный зулус; всякий раз, когда она спотыкалась и припадала к земле, он останавливался и снова призывно звал ее голосом самца, и всякий раз львица отвечала ему страстным ворчливым мяуканьем, снова поднималась и ковыляла за ним на восток, прямо к дремлющим в голубой дымке скалам, стоящим на страже долины реки Бубези.
Марк и раньше слышал охотничьи байки; его дед Андерс, например, утверждал, что его оруженосец-зулус, погибший в 1884 году от слоновьего бивня на реке Саби, может подражать голосу львов. Но лично Марк никогда не видел, как это делается, и считал его рассказ красочной, но маловероятной легендой, хотя старику в этом не признавался.
Теперь это происходило у него на глазах, но Марк все равно не хотел верить в то, что видит. Он зачарованно наблюдал за происходящим – с его высокого места зрелище открывалось как на ладони; только изменившийся тон собачьего лая заставил его снова повернуть бинокль на восток.
Свора остановилась у скалистой бровки горного кряжа, где Марк оставил свою приманку, и беспорядочно мельтешила на месте. Собак было восемь или девять, все нечистокровные терьеры, бурские гончие и риджбеки.
Решительный и дружный лай уверенно идущих по следу собачек сменился какофонией из жалобного визга и тявканья, а догнавший их Дирк Кортни вертелся между ними на лошади, яростно раздавая направо и налево удары плеткой.
Взяв Троянца под уздцы, Марк повел его вниз по склону, стараясь идти так, чтобы его прикрывали деревья и камни; словом, прятался за чем только можно, хотя оставался вполне уверен, что охотники слишком заняты своими проблемами, чтобы поднять голову и заметить его.
Он добрался до того места, где только что лежала львица, срезал ножом ветку погуще и, орудуя ею, как метлой, стал уничтожать следы, которые могла оставить львица.
Марк медленно двигался на запад, к Чакас-Гейт, каждые несколько минут останавливаясь, чтобы прислушаться в ожидании, когда донесется призывное урчание льва, после чего снова шел дальше, внимательно глядя в землю и сметая веткой любой оставленный львицей след.
Уже в сумерках они поднялись на невысокую седловину между холмами и медленной растянутой цепочкой вышли к реке Бубези.
В последний раз Пунгуш позвал львицу уже в темноте, а затем, сделав широкий круг, оставил ее в сотне ярдов от реки, прекрасно понимая, что из-за раны у нее начался жар и ее мучает жажда.
Марка он нашел по огоньку сигареты.
– Садись, – сказал Марк и протянул ему руку.
Пунгуш спорить не стал. С самого рассвета он бежал почти без остановки и сейчас безропотно запрыгнул на мула за спиной Марка.
Сидя на широкой спине Троянца, они потрусили в сторону дома. Оба всю дорогу хранили молчание, пока не увидели свет лампы в окне.
– Знаешь, Джамела, – сказал Пунгуш, и в голосе его звучало неподдельное, трепетное удивление, – у меня сейчас такое чувство, как в тот день, когда родился мой первый сын. Раньше ведь я и подумать не мог, что человек может чувствовать подобное по отношению к зверю, который убивает и скот, и людей.
Лежа в темноте на широкой кровати рядом с Марион, Марк рассказал ей обо всем, что произошло за этот день. Он старался передать ей охватившее его ощущение свершившегося чуда, совершенного ими подвига. Сообщил ей, что сказал Пунгуш, подыскивал слова, чтобы описать собственные чувства, и говорил долго и сбивчиво, пока наконец не замолчал.
– Очень хорошо, дорогой, я рада за вас. А когда ты теперь поедешь в город? Надо купить занавесочки для кухни. Думаю, в клеточку будет в самый раз, как ты считаешь, дорогой?
Львица родила детенышей в густых зарослях кустарника в одной из узеньких боковых впадин, отходящих от нагорья.
Детенышей оказалось шестеро, и Марк впервые увидел их, когда им исполнилось уже почти три недели. На рассвете, когда львица вела их с берега реки, они с Пунгушем лежали вниз животом на краю скалы, выходящей на долину. Детеныши следовали за ней вразброд, растянувшись на добрую сотню ярдов. Сухожилие на передней лапе львицы срослось неровно и слегка укоротилось, и поступь ее замедлилась, она шла по лощине слегка раскачиваясь, как моряк по палубе. Один детеныш, самый непоседливый, все хотел пососать из ее тяжелых сосков, болтающихся при ходьбе, как маятники. Он то и дело неуклюже подпрыгивал, пытаясь поймать сосок, но чаще всего промахивался и падал, и мать наступала на него задней лапой; один раз попытка все же увенчалась успехом, и он повис, вцепившись в сосок, как толстый коричневый клещ. Львица развернулась, надавала ему затрещин справа и слева, потом принялась вылизывать языком, таким длинным, что он полностью оборачивался вокруг его маленькой головы и бедняга падал на спину.