уло человек десять ополченцев). Я в это время сильным боковым ветром сбивал прицел у азианских лучников, и они вконец разозлились и стали осыпать мою гондолу стрелами: штук пять пробили ее насквозь, но, к счастью, застряли в корпусе оперением. Все, я достиг скалы на восточном краю ущелья, закрываю журнал… Пользуясь прикрытием, я развеял над ставкой Ферреля свой коронный состав и чуть ли не выкрикнул свое самое мощное заклятие. Опасаясь зацепить эвранских гвардейцев, с мечами в руках пробивающихся по узкому проходу между скал (к этому времени все лучники уже были выведены из строя), я породил вихрь в задних рядах врага и на западном, пологом склоне, где ожидали сигнала Ферреля свежие отряды оборонявшихся. Ни Бекк, ни Дадденк, ни Таккульн со своей магией не вступали в дело, опасаясь причинить ущерб нашим же воинам, но добавили силы моему прямому вихрю. Тот смел вниз сотни оборонявшихся (в том числе и конный магический отряд противника), многие из азианцев потеряли свое оружие и были искалечены. Мы заняли господствующую высоту на перевале всего за полчаса до наступления темноты. Я возвращаюсь в ставку Хесстальна, потому что прозвучал сигнал отбоя: атаковать во тьме бессмысленно, зря потеряем людей. Думаю, маневренность моей «корзины» явилась для Веннтина неприятным сюрпризом. Любопытно, что ни Ферреля, ни Хесстальна я со своей высоты так за все время кампании и не увидел: лишь адъютанты мечутся по позициям, отдавая приказания сотникам…»
Валлент вспомнил о красочном портрете азианского наместника, восседающего на коне в горделивой позе, и сумрачно усмехнулся.
«25 августа. Вот уже несколько часов, как гондолу несет в каких-то странных сумерках, но, как это ни удивительно, почти не трясет – видимо, я нахожусь на слишком большой высоте. Солнце скрыто непроглядными тучами (кажется, скоро оно и вовсе скроется за горизонтом), из которых еще недавно хлестал почти сплошной поток воды – если бы у моей «корзины» было непроницаемое дно, я бы уже, наверное, захлебнулся (пришлось сорвать с нее плотные шкуры). Характер туч такой, что они не содержат небесной энергии (представляю, как несладко бы мне пришлось при ударе молнии в гондолу). И внизу, и со всех сторон – такая же беспросветная пелена, только подо мной она еще и клубится, вяло обтекая едва заметные возвышенности. Из «подъемной» мази очень быстро вытекает ее сила, и приходится каждый час подновлять «покрытие» на парусе: видимо, вокруг меня незримо бушует такой мощный магический шторм, что он в одночасье «размывает» все мои заклятия… Около получаса пытался рассмотреть хоть что-нибудь, но безуспешно, так что куда меня несет, непонятно. Однако не на север, в этом я почему-то уверен. Увы, мы не смогли уничтожить магический корпус врага (их осталось трое, я видел) во главе с Веннтином, и они соединились и вызвали сплав трех стихий. Скала перед ними стала рушится, рассыпаясь на колючие осколки и формируя плотное и горячее, насыщенное кипящим паром облако, в нижней части которого, словно живая, шевелилась огромная куча потрескавшихся от жара камней. Оно медленно поползло по направлению к нашим позициям, и я в отчаянии вскинул руки к небу (чуть не выпав из гондолы) и прокричал самое страшное заклятие, чтобы остановить этот ужас… Лучше бы я дал ему убить половину наших солдат. Мой прямой вихрь, пущенный навстречу каменному облаку, встретился с ним и пробил небо от земли до звезд, и я вспомнил, что читал о таком явлении в каком-то древнем фолианте. Автор текста (не помню, кто) предостерегал всех от соединения самых мощных порождений четырех стихий, грозя страшной карой. Он оказался прав. Мы, все четверо, призвали темную часть мироздания, саму смерть, невольно, не желая того, сплавив свои способности и свою мощь и обратив ее вовне. Я раньше не верил забытому магу, не верил, что эта процедура может дать какой-то эффект, а теперь знаю – он говорил правду, указывая на опасность подобных опытов. Только кому теперь поможет это знание? Скала в месте столкновения черного облака и моего прямого вихря стала вспучиваться, образовалась воронка, из которой хлынула какая-то мутная субстанция. Она потекла вниз по ущелью, в обе стороны. Даже со своей высоты я почувствовал, какая она холодная – камни мгновенно покрылись изморозью и стали рушиться. Обвалился и уступ, на который взобралось командование азианским воинством, и Веннтин со своими людьми с нечеловеческими криками исчез в пылевой мгле. Но я все же решил спуститься, пока еще что-то было видно, хотя ужасный мутный туман стал так силен, что закрыл все небо. Гигантская воронка крутилась в сотне локтей от меня, размалывая камень под собой и с воем выбрасывая его из своего чрева. Наша ставка сильно пострадала – твердое основание горы сдвинулось, повсюду лежали трупы курьеров, военачальников, гвардейцев, кто-то из моих коллег в красном плаще, а край шатра Хесстальна вообще торчал из-под огромного валуна. Я привязал гондолу к какой-то палке и побежал к нашему фургону, стоявшему немного ниже по склону, между двух огромный камней. Там был только Эннеллий, он лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал: изо рта у него шел пар, тут же оседавший на седой бороде каплями льда. Мои силы убывали слишком быстро, я опасался, что не успею вернуться в гондолу, чтобы покинуть убивающий все живое серый туман. Я подхватил Эннеллия (еще четверть часа назад он показался бы мне легким) и с трудом дотащил его до «корзины», а уж как я затолкал Мастера в нее, и не помню. Да только мощи моих вещества и заклятия не хватило, чтобы поднять нас в небо… Я чувствовал, как проклятая воронка посреди бывшего тракта, зияющая всего в сотне локтей от меня, высасывает из меня последние силы. И я оставил еще живого Мастера на белых от изморози камнях».
Пятая тетрадь Мегаллина выпала из рук магистра и мягко скользнула по коленям. Меллен, как живой, лежал перед его мысленным взглядом, а сверху на него стекала пронизывающая холодная мгла. И он не мог, не имел сил встать и подняться выше, чтобы не замерзнуть… Или ему все же повезло и он погиб раньше, от стрелы или удара азианского клинка?
«26 августа. Кажется, раннее утро – довольно светло здесь, наверху, и полная темень внизу, так что пока неясно, где я нахожусь. Но я твердо решил приземляться: тут, под облаками – и голодно, и холодно (в чернилах плавают кристаллики воды)… Повсюду ужасная сырость. Но по крайней мере видимость увеличилась и достигла нескольких тысяч локтей, так что спускаться к земле для ориентировки нет никакого смысла – можно смело лететь вперед. Мази осталось на донышке (как одной, так и другой). Жутко хочется есть, но вокруг голая пустыня: ни единого деревца, не говоря уж о домах. Подозреваю, что меня отнесло на восток, и продвинься я прежним курсом еще немного, угодил бы в дюны. И почему я не осмотрел фургон? Там наверняка должна была лежать хотя бы одна котомка с походным пайком. Но на самом деле я почти хочу заблудиться и умереть от голода, а еще лучше – попросту упасть прямо в «корзине» с большой высоты. Но я должен выжить, хотя бы для того, чтобы предостеречь магов от таких смертельных игр со стихиями.
12 ноября. Долго же я не решался записать то, что случилось после моего спасения! Но время лечит раны, и сейчас душа моя болит уже не так сильно, как в начале осени. В сентябре прошли выборы нового главы Ордена: им стал Деррек (по традиции, у нас принято оценивать человека по способностям, а не по возрасту), хотя поначалу совет магов склонялся к тому, чтобы выбрать меня. Но во время катаклизма погибли не все, и нашелся солдат, который видел меня с Мастером на руках. Он лежал на взгорке, над «текущим» под ним туманом, но так обессилел и замерз, что не смог окликнуть меня. Когда ледяная смерть схлынула в долину, он подкрепился из найденных в лагере припасов и (вместе с другими выжившими) пошел на юг. От него-то и стало известно, что я выгрузил умирающего Мастера из гондолы, которая не смогла взлететь, и в одиночку покинул Гайерденский перевал. Меня, конечно, никто и не подумал осудить (все-таки я честно попытался спасти Эннеллия, хотя он и так явно находился при смерти), но на пост Мастера я уже не мог претендовать. Поначалу хотел написать прошение о переводе в провинцию (хотя бы в Хайкум), но Геббот сказал, что это бесполезно – в столице и так острая нехватка магов, и Канцелярия меня не отпустит. Спасибо учителю: он поддержал меня в трудные дни.
18 ноября. Что ж, азианцы могут утешиться хотя бы тем, что «независимость» они получили. Кстати, отзвуки нашей магической битвы прозвучали по всей стране – в конце августа повсюду прокатилась волна ледяных дождей и ночных заморозков (а также «обычного» дневного похолодания), многие овощные и садовые посадки пострадали. Погибли томаты (и немного морковь, свекла и тому подобное) и озимые злаки – рожь, овес и пшеница, про чай и цитрусы я и не говорю, пришлось все срывать и перерабатывать в недозрелом виде. Похоже, в Империи ожидается голод: уже сейчас на рынке очень мало предложений, а от цен (особенно на фрукты) волосы встают дыбом.
813. 23 марта. Наконец-то подошла к концу эта жуткая голодная зима: сегодня с полей сошел последний снег, поля в Империи скоро будет засеяны злаками. Государственное зерно специально не пускали в продажу, ожидая весны. Выжившим остается с нетерпением ожидать лета, чтобы перейти, как в старину, на «природную» пищу. Уже сейчас повсеместно можно встретить продавцов «молодой» коры и почек. Подозреваю, что деревья в этом году будут стоять наполовину голыми – листья сохранятся только на верхушках. Не знаю, как справились бы родители, если бы не моя постоянная помощь – и углем, и продуктами. С разбоями все еще не удалось совладать как следует: какой может быть энтузиазм на голодный желудок? Сотрудники Отдела частных расследований и Криминальной стражи, кажется, сами готовы выйти на «промысел».
30 апреля. Я заметил, что «Храм Бога» заметно усилил свое влияние на толпу. Сектанты теперь уже не просто призывают народ «жертвовать» деньги, но и проповедуют свои воззрения (надо, мол, молиться о спасении рода человеческого, причем именно в Храмах, которых «должно быть» множество по всей стране). Нагло пользуются тем, что значительная часть членов Ордена погибла в Пятидневной войне. Надо признать, что для толпы их аргументы всегда будут звучать убедительно, какую бы ахинею они ни городили. А все потому, что сектанты открыто поддержали Народный совет и выступили против войны с Азианой, призывая гвардейцев дезертировать из армии, а ополченцев сдать оружие.