Празек и Датенар? Да, они командуют на флангах. И сейчас — мне донесли — даже они молчаливы. Солдаты-поэты онемели, оглушенные горем железа. О, какой звук! Из шлема пронизывает череп, бунтует в мозгу — нет, не боевой клич! Не обещание славной победы. Гадающие по костям прокляли всех до одного, бедных дураков, самозваных Хастов».
— Но вы не знаете, — шепнул он. — Вас там не было. Ведьмы обещали истину, и мы были на грани. Там, в тот миг. Ощутили. Задрожали пред ней. А железо? Его ужасный скулеж? Да, это звук понимания.
«Железо Хастов скорбит. По нам».
Он поглядел на ряды врагов и ощутил жалость.
Ренарр с Урусандером подъехали туда, где стояли Хунн Раал и капитаны, перед центром Легиона. Она натянула поводья, следя, как Урусандер подъезжает к краю откоса, глядя на противника.
— Они готовы дать бой, — провозгласил Хунн Раал. — Или хотят произвести такое впечатление? Я еще не решил.
Урусандер мельком глянул на Раала и промолчал, возвращая внимание рядам на той стороне низины.
— Вижу знамя лорда Аномандера! — сказала Инфайен Менанд, привстав в стременах. — Он отверг Мать! Смертный Меч, прошу поставить мои силы против него!
Хунн Раал засмеялся: — Как хотите, капитан. Скачите к когорте. Вдохновите их смелой речью. Посулите славу и грабеж. Давайте, Инфайен, возвысим вновь величие рода Менанд!
Та посмотрела недоверчиво, как бы не оценив тона. Развернула коня и ускакала.
Не теряя улыбки, Раал торопливо сделал три глотка из фляги. — Владыка Урусандер, — сказал он, — рад, что вы присоединились. В обычных обстоятельствах я, конечно, положился бы на ваш гений и все такое. Увы, нас ждет не битва умелых маневров. Даже ваша легендарная хитрость, командир, не поможет.
— По-прежнему желаете начать битву с волшебства, Хунн Раал?
— Так точно, владыка. Это уже не гражданская война. Нет, готовы столкнуться две веры. Какой лагерь приготовился лучше? Ну, скоро узнаем.
— А если вашей магии ответят достойно, капитан?
Хунн Раал пожал плечами: — Превратите веру в стену, пусть враг скребется и ломится, отчаянно и неистово ища малейшей щели. Сила воли станет защитой. — Он изогнулся в седле, чтобы видеть Урусандера. — Сомневаетесь во мне, сир?
— Признавшись в сомнениях, я окажусь лежащим в грязи на поле брани?
Хунн Раал дернулся. — Не предвижу вашей скачки в гущу битвы, сир. Если вы поедете туда, всякое может случиться.
— И вина будет лишь на мне.
— Превратите волю свою в стену.
Урусандер ответил не сразу, словно обдумывая всё, что таилось за речами Раала. Наконец он, похоже, отмел сомнения. — Стены могут защищать, но они и ослепляют вас, Хунн Раал. Решили сделать веру синонимом невежества? Если так, буду созерцать битву с великим удовольствием и, дабы успокоить вас, останусь здесь.
Смех Хунна Раала был легким, почти беззаботным. Он махнул рукой, и несколько членов личной стражи двинули коней, фактически окружая Урусандера. — Признаю за вами мужество, сир. Вы обещаете одно, но подозреваю: вы способны поехать туда в одиночку, не ради битвы, но ради переговоров с лордом Аномандером. Ища путь мира, способ завершить битву до начала.
Урусандер помедлил, прежде чем шевельнуть плечами. — Вижу, мир давно не входит в число наших возможностей.
— Не здесь. Не сейчас. Мир, господин мой, лишь оттянет неминуемое. Мы сейчас в силе. Через год каждый капитан будет отстраивать имение и распахивать земли, и мы станем уязвимы. Нам нужна эта битва. Нужна эта победа, ошеломляющая победа. Лишь тогда будет доступен настоящий мир. Еще важнее, — добавил он после паузы, — посадить вас на трон рядом с Матерью Тьмой.
— Итак, я должен сдать командование своим легионом вам, Хунн Раал?
— Ради вашей безопасности, сир. И я лишь замещаю вас.
Золотое сияние окружало офицеров; Ренарр увидела, как подходит жрица Синтара. От нее исходил ослепительный свет. Она шествовала в окружении жриц с яркими фонарями на шестах, и солдаты расступались, сражаясь с нервными лошадьми. Не обращая внимания на суету, Синтара подошла к Раалу, потом мимо, занимая позицию рядом с лордом.
— Отец Свет, — начала она. — Я останусь рядом. Стану щитом против любого волшебства.
— На такое она вполне способна, — кивнул Хунн Раал. И подобрал поводья. — Ну, жалкий день уже гаснет. Пришло время. Капитаны, к когортам. — Он послал коня вперед, на край долины. И спустился по пологому склону.
На противоположной стороне Ренарр различила две фигуры, пешие; они тоже спустились и разделились, заняв положение перед двумя проходами меж главными частями войска.
Это казалось странным способом начать битву. Память вдруг выложила перед мысленным взором сцену: окровавленная девчонка с камнем преследует мальчишку. Ренарр видела, как та догоняет его, швыряет камень обеими руками, круша череп.
А где сейчас шлюхи? Встав в стременах, он озиралась, пока не обнаружила далеко справа неровный ряд шатров. И направилась туда.
«Лишь шлюхи сумеют выбрать лучший пункт наблюдения».
Она клялась оставаться рядом с лордом Урусандером, но это было невозможно. «И что? Он в полной безопасности. Синтара позаботится».
Она прошла полпути к обозу, когда первая волна магии воспламенила сумерки.
Широкая спина коня скрипела под ней, соря пылью и семенами, пролетавшими насквозь травяное брюхо. Сержант Тряпичка тихо выругалась, стараясь не дрожать. Големы из травы и корней, сучков и веток — лошадь мертвее зимы, но шевелятся ноги, голова качается, тракт быстро скользит мимо.
Они мчались к низине Тарн. Т'рисс снова одела необычные доспехи из тростника и травы. Едва ли они защитят от холода, однако Азатеная кажется равнодушной к мелочам. Длинные белокурые волосы давно не знали расчески, став спутанными дикими космами, придавая ей вид безумицы. Тряпичка начала верить, будто клочковатый ореол отражает сумятицу мыслей в голове.
Пещера-убежище осталось далеко позади. Нетерпение Тряпички сумело победить отвлеченное равнодушие Азатенаи. Путешествие стало своего рода согласием; хотя Тряпичка почти ничего не понимала, но сумела уловить достаточно, чтобы ощущать растущую нужду, как будто скоро случится что-то ужасное.
— Скажи снова, — крикнула она, возобновляя атаки на спутанное сознание спутницы, — что такого важного есть в низине Тарн?
— Духи шепчут это слово.
— Да, ты уже сказала.
— Ты знаешь, где это место. Потому мы едем бок о бок.
— Точно. — Тряпичка подумала и сказала: — Видишь ли, Азатеная… Не спорю против идеи о существовании духов. Хотя ни одного не видела. Но есть места, где люди гибли дурной смертью, и они смердят, как бы давно ни случилось убийство. Такой запах ты и унюхала. А твои духи — это что, привидения?
— Твои слова мучают их. Мир стареет. На месте гор остались лишь холмы. Реки изменили русла. Утесы крошатся, леса растут и пропадают. Есть разные виды жизни, иные движутся так медленно, что тебе не заметить. Но если уедешь и вернешься, поймешь: все не так как раньше.
— Как удивительно, — отозвалась сержант. — Но вернемся к духам и привидениям. Видишь ли, я верю, что им нечего сказать, ничего доброго и приятного. Полагаю, это жалкие существа, пойманные на полпути из одного места в другое. Ну, то есть… не хотелось бы следовать советам из этого угла.
— Возвращение, — сказала женщина, — порождает кризис. Точно ли всё изменилось? Реки, леса и старые утесы? Или сменился мир внутри того, кто вернулся? И начинается спор души со скалами, холмами и деревьями. Колдовская ночь так сильна, что уничтожает день. Гнев растет, разочарование копится. Отрицание терзает лихорадкой, и лихорадка родит пламя.
День завершался. Где-то на юге рокотал гром — странное дело для этого сезона. Тряпичка мельком заметила тусклую вспышку, но тяжелые тучи стали лишь темнее. — Какое дело духам до долины Тарн? Что там случится?
— Они говорят о старике в канаве. С ним мальчик, оловянные солдатики сражаются в грязи. Старик бросает жребий. Солдаты умирают. Самая жестокая битва, но рассудок мальчишки не может уловить всех подробностей. Он слышит стоны раненых и умирающих. Видит на лицах страх, боль или горе. А вот старик хохочет при любом выигрыше, хотя слезы текут по впалым щекам.
— Тебе все это духи рассказали?
— Они следят. Ничего иного не могут. Далекие события разбудили их. Они бредут по миру, беспомощные. Время собственной войны еще не пришло.
Первые уколы слякотного дождя ужалили лицо Тряпички. Облака испускали полотнища серебристого ливня и града, косые колонны мели землю. Она ткнула пальцем в южную сторону: — Азатеная, это естественно? Гром и молнии — там, над долиной?
Т'рисс резко остановилась, задирая лицо к небу… и Тряпичка увидела трех драконов — вылетели из прорехи в тучах так низко, что всадницы почувствовали биение ветра от крыльев.
Тряпичка вертела головой, следя за драконами. Они летели к югу, в бурю. Во рту пересохло, грудь сдавило. Она метнула Т'рисс дикий, испуганный взгляд: — Куда мы скачем — прямо в Бездну?
— Слышишь смех? — спросила Азатеная, удивленно поднимая брови. — Мертвецы смеются, хотя плачут. Почему же так? Я удивлена.
— Удивлена? Так тебя! Да что творится, черт!
Т'рисс пожала плечами: — О, Свет и Тьма никогда не любили друг друга. Хуже, чем Земля и Небо. Но любому, кто задумывается, очевидно: правят нами Жизнь и Смерть. Конечно, пока Смерть не забывает себя. Боюсь, это и случилось. Смерть забыла себя. Призраки здесь, еще здесь, ибо не могут отыскать врата. — Она возбужденно потрясла головой. — Какая путаница.
— Что в долине Тарн!?
— Битва. Идет битва. Ее многие ожидали, но немногие желали. Да, говорили, будто не желают, но жажда крови стала заразой, охватившей ваш народ. Вот так.
Выбранившись, Тряпичка развернула коня и, прищурившись, постаралась увидеть юг сквозь дождь и клубящиеся тучи. Вогнала каблуки в бока голема так сильно, что затрещали сучья, но существо прыгнуло вперед, переходя в галоп.