Всадники осадили коней в двенадцати шагах от троицы.
— Весьма приятная, — возгласил в ответ Празек. — По зрелом размышлении я заключаю, что вы рекруты Легиона Хастов но, похоже, странствуете без офицера. Наверное, заблудились так далеко от лагеря. Повезло вам, что нас повстречали.
— Ибо, — добавил Датенар, — сегодня вы познаете нашу снисходительность. Многоногая толпа, не нужно истощать себя невыносимыми ментальными усилиями ради постижения правильной маршировки — можете бежать в лагерь, подобно стаду баранов.
— Баранов, Датенар? — удивился Празек. — Но ведь, судя по явленной нам наглости, твое сравнение неаккуратно. Лучше считать их козлами.
— Послушайте этих говнюков! — сказал вожак, остальные засмеялись. — Вы и потеете духами, а?
— Козлиный юмор, — объяснил Празек Датенару. — Вечно обгрызают не то дерево. Пот, славный господин, свойственен немытым массам, лишенным цивилизованной гигиены и умения скрывать панику. Если ищете духов, суньте нос в собственную задницу и вдохните глубже.
— Празек! — вскрикнул Датенар. — Ты опустился до дурных манер.
— Ну, не более чем наш славный господин, любитель стоять задом кверху.
— Заткните пасти, — рявкнул мужчина с крюками, уже не улыбаясь. — Мы берем ваших коней. О, и доспехи с оружием. И, если проникнемся этой… как вы сказали? нисходительностью, можем бросить те шелковые сумки, чтобы вам хоть какая мелочь осталась.
— И ни разу не поперхнулся, Датенар. Чудо?
— Я скорее внимал течению его мыслей, нежели словесам, Празек — клянусь, он едва не смешался.
— Давай же покажем снисходительность, Датенар. Разумеется, Легион Хастов простит нам урок дисциплины, столь здесь надобной.
Кто-то из толпы подал голос: — Оставь их, Бискин. Сплошь в гребаных доспехах, да пусть валят.
— Вот это мудрые слова, — просиял Датенар.
— Неужели? — спросил Празек. — Откуда знаешь?
Ответа не последовало, потому что трое напали, за ними бежала еще дюжина или больше.
Мечи покинули ножны. Скакуны рванулись, жаждая схватки.
Копыта мелькали, мечи рубили, кололи и выдергивались из тел. Тела падали на обочины, другие пропадали под ногами коней. Мелькало оружие. Слышались вопли.
Через несколько мгновений дом-клинки оказались на свободе, разворачивая коней. Позади стояла дюжина дезертиров. Еще шестеро извивались на земле, остальные уже не двигались. Кровь залила дорогу, кровь сверкала на тонком насте обочин.
Датенар стряхнул меч, избавляясь от алой жижи. — Мудрые слова, Празек, редко бывают поняты.
Празек взглянул на дезертиров. — Думаю, теперь их слишком мало, чтобы разучивать правила перестроения.
— Марш хромых, да.
— Хромые выверты, неуклюжая трусца.
— Ты описываешь походку побежденных и посрамленных, избитых и раненых.
— Описываю всего лишь то, что вижу, Датенар. Так кто из нас вернется и поучит их?
— Ты ведь должен был толкнуть вдохновляющую речь?
— Я? Ну, я думал, что ты!
— Спросим Бискина?
Празек вздохнул: — Увы, Бискин пытался проглотить левую подкову моего жеребца. Остатки мозга несут печать конской ноги, вот невезение.
— Видим ли мы двоих других? Тот, кого я запомнил, отстранил голову с пути моего меча.
— Какой ты неловкий.
— Ну, только голову. Тело не успел.
— А, хорошо. Мы показали себя грубиянами: со второго шляпа слетела.
— Он был без шляпы.
— Значит, шапочка из волос и макушки.
Датенар вздохнул. — Когда вожди ведут не туда, лучше другим занять их место. Мне и тебе, может быть? Гляди, они очнулись — те, что смогли — и смотрят на нас униженными взорами униженных.
— Ах, вижу. Не козлы, значит.
— Нет. Овцы.
— Станем для них овчарками?
— Почему нет? Они видели, как мы кусаемся.
— И готовы повиноваться лаю?
— Склонен думать.
— Я тоже склонен.
Бок о бок офицеры поскакали к дезертирам. Над головами уже собрались вороны, кружа и крича от нетерпения.
КНИГА ВТОРАЯ. ОДНИМ ЛЕГКИМ ДЫХАНИЕМ
ДЕВЯТЬ
Под полом секретного кабинета отца был гипокауст, скопище свинцовых труб с горячей водой, служащих для подогрева помещения сверху. Высоты хватало, чтобы ползать на коленях, избегая раскаленных труб.
Зависть и Злоба сидели скрестив ноги, глядели одна на другую. Они стали грязными, кожа чесалась, одежда покрылась пятнами сажи, сала и пыли. Питание уже давно составляли крысы, мыши и пауки, иногда голубь, слишком долго мешкавший на доступном насесте. Девицы превратились в поклонниц охоты с тех пор, как прибыл новый кухонный персонал, как полчище незнакомцев заполнило домохозяйство. Красть в кладовых стало невозможно; коридоры охранялись днем и ночью.
Горечь бедствий могло бы скрасить общение, однако две дочери лорда Драконуса смотрели друг на дружку скорее с ненавистью, нежели дружелюбно. Но обстоятельства были таковы, что обе осознавали необходимость продолжения союза. Пока что.
Говорили они чуть слышным шепотом, хотя вокруг журчали трубы.
— Снова, — прошипела Злоба, блестя широко раскрытыми глазами.
Зависть кивнула. Сверху слышались тяжелые шаги, хотя комната была закрыта для всех, кроме самого Драконуса. Раз за разом Злоба с Завистью забирались в сухой подпол, ища тепла — зима все сильнее вгрызалась в камни особняка — и слышали всё те же тихие шаги, словно некий пленник кружил по камере, постепенно входя в середину комнаты, только чтобы начать движение по обратной схеме.
Отец их был еще в Харкенасе. Вернись он, свобода завершилась бы для Злобы и Зависти самым грязным и решительным образом. После убийства могут порваться даже кровные узы.
— Скучаю по Обиде, — почти прохныкала Злоба.
Зависть фыркнула. — Да, милая, нужно было ее беречь. Плоть слезает, волосы выпадают, ужасные глаза не моргают. Всего хуже эта вонь. Все потому, что ты сломала ей шею, а она вернулась.
— Случайность. Отец понял бы. Разобрался бы, Зависть. Сила, говорил он, имеет пределы, их нужно испытать.
— Еще он нам говорил, что мы наверняка безумны, — взвилась Зависть. — Проклятие матери.
— То есть его проклятие. Западать на безумных женщин.
Зависть легла на спину, вытянув ноги по теплым плитам. Ее уже тошнило от одного вида уродливого лица сестрички. — Их вина, обоих. Перед нами. Мы не просили делать нас такими, верно? Нам не дали шанса стать невинными. Нами… пренебрегали. Нас унижали равнодушием. Мы смотрели, как служанки тешатся меж собой, и оттого свихнулись. Вина на служанках.
Злоба скользнула под бочок к сестре и вытянулась. Они смотрели вверх, на изнанку плит пола и балки черного дерева, на которых те держались. — За Обиду он нас не убьет. Убьет за остальных. За Атран и Хилит, Хайдеста и Грязнулю Рильт, и остальных девушек.
Зависть вздохнула: — Но ведь то была самая лучшая ночь, верно? Может, нужно повторить.
— Они знают, что мы здесь.
— Нет. Подозревают, и всё.
— Знают, Зависть.
— Может быть, раз ты разрушила мозги той гончей, которую они привезли нас вынюхать. Она выла всю ночь, пришлось перерезать горло. Они не могли нас найти, а мы не показывались. Были просто догадки. А ты испортила собаку и родила подозрения.
Злоба засмеялась, хотя тихонько, отчего звук показался сухими и дребезжащим. — Волшебство — повсюду. Ты ведь чувствуешь? Все эти дикие энергии под рукой. Знаешь, — она перекатилась лицом к Зависти, — можно бы устроить снова, как ты говоришь. Но не с ножами, с магией. Просто убить всех огнем и кислотой, пусть плавятся кости и гниют лица, и кровь станет чернее чернил. А потом мы всё отчистим, и когда отец вернется — ну разве не будет удивлен?
Голос стал чуть громче, и шаги наверху вдруг затихли.
Девицы с ужасом смотрели одна на другую.
Там что-то было, что-то демоническое. Какой-то страж, наколдованный Драконусом.
Через миг шаги возобновились.
Зависть вытянула руку и впилась в левую щеку сестры так сильно, что слезы брызнули у Злобы из глаз. Подползла ближе, шипя: — Не делай так снова!
Сверкая глазами, Злоба царапала и терзала руку Зависти, пока та не отпустила.
Они расползались, неистово суча ногами, пока не оказались вне прямого касания. Усилия заставили девиц задыхаться.
— Хочу бутылку вина, — сказала вскоре Зависть. — Хочу напиться, как новый лекарь. Что такое с этими лекарями? Смотрит на стену целый день. Руки трясутся и так далее. Да, общение с больными здоровью не на пользу. — Она легла на живот и начала ногтями чертить рисунки на грубом камне. — Допьяна, чтобы бормотать непонятно. Шататься и писать на пол. А потом стану демоном огня, и все, кто рядом, сгорят. Даже ты. А если убежишь, я тебя выслежу. Заставлю стоять на коленях и молить о пощаде.
Злоба поймала под туникой блоху. — Я стану демоном льда. Твои огни замигают и погаснут без пользы. И я тебя заморожу, а когда надоест — разобью на кусочки. Но всех убивать не стану. Сделаю рабами и заставлю делать друг с дружкой такое, чего они не делали, а придется.
Нацарапанный Завистью рисунок давал слабое янтарное свечение. Она провела ногтем, и свет заморгал, угасая. — Ох, мне нравится. Ну, рабство. Хочу служанок — ты бери прочих, но я хочу новых служанок. Они не верят рассказам. Смеются и визжат, пытаются пугать друг дружку. Такие толстые и мягкие. Когда я закончу, они уже никогда не засмеются.
Над Злобой встала слабая голубая аура. — Можешь забирать. Я хочу остальных. Сетила, Вента, Айвиса и Ялада. И особенно Сендалат — о, ее сильнее прочих. Вот так и сделаем, Зависть. Магией. Лед и огонь.
Зависть подползла к сестре. — Давай составим план.
Сверху снова замерли шаги. В мгновение ока горячий воздух подпола словно задрожал, сильный холод полился сквозь плиты. Яростнее дыхания зимы, воздух обжигал всё, чего касался.
Заскулив, Зависть полезла в дымоход, Злоба карабкалась позади.
Они не знали, что таится в секретном кабинете отца. Но знали достаточно, чтобы бояться.