— Прошу прощения, но газета только вчерашняя.
— А что случилось?
— Мне неизвестно, господин, но фургон, что привозит каждое утро газеты из типографии при парламенте, сегодня не приехал.
— Понятно… тогда давайте вчерашнюю и еще пару пачек вон того табака.
— Пожалуйста.
Перебежав на другую строну площади, уступая дорогу мчащимся моторным повозкам, Кинт оказался на стороне дома с пекарней и медленно, наслаждаясь хорошей погодой, пошел по тротуару к кафе. Восходящее яркое солнце светило прямо в глаза, зима отступала и, похоже, капитулирует на две недели раньше обычного. Несколько рабочих, идущих навстречу, одеты уже не в пальто, а в овчинные безрукавки поверх рубах… за последние два дня значительно потеплело. Не доходя до двери кафе несколько шагов, Кинт вдруг резко остановился… «Что–то не так» — подумал он, и медленно поворачиваясь к площади, осмотрелся. Как же давно у Кинта не было этого ощущения — засосало под ложечкой, немного онемели ребра с правого бока… Нет, это не страх, это предчувствие и отнюдь не хорошие… Ни одного жандарма, ни одного конного патруля, да и когда Кинт ехал в центр, вроде, тоже не попадались… еще раз внимательно осмотрелся, не обнаружил ничего подозрительно, кроме отсутствия городовых и пошел дальше.
— Доброе утро, — войдя в кафе, Кинт поздоровался со всеми присутствующими, снял плащ, шляпу и повесил их на вешалку у двери.
В ответ старик — отставной военный, молча, но учтиво кивнул, а стоящая за стойкой мадам Шодэ расплылась в улыбке и сказала:
— И вам доброе утро… Погода просто отличная, правда? — показала она на окно пухлой ладошкой испачканной в муке, глубоко вдохнула, отчего ее необъятная грудь высоко поднялась, рискуя выпрыгнуть из корсета, — садитесь за свой столик… Как всегда?
— Да, будьте добры, — улыбаясь, кивнул Кинт.
— Вот! Вот таким я вас и помню, улыбающимся, — ответила мадам Шодэ и исчезла за низким дверным проемом в пекарню.
— Что, тоже вчерашняя? — отставник указал мундштуком трубки на газету в руке Кинта.
— К сожалению, да, — ответил Кинт и сел за столик.
— Никакого сожаления, — поморщившись, отставник отложил свой номер вчерашней газеты, — уже давно одно и то же, одно и то же… как в болоте… даже эта крысиная возня между гильдиями затихла.
— Ну почему же, я вчера побывал на выставке…
— Ну, вот разве что выставка, действительно, событие, я третьего дня тоже побывал… А знаете что, — отставник оглянулся, хотя кроме него и Кинта в зале никого не было, — у меня плохое предчувствие… я знаю… я понимаю это чувство… в такие моменты…
— Хочется держать руку на рукояти револьвера, а большой палец на курке?
— Верно, юноша! Именно так! — обрадовавшись, что его поняли, старик откинулся на высокую спинку стула и внезапно, погрузившись в какие–то свои мысли, продолжил пыхтеть трубкой, глядя на балку на потолке.
— Вот, ваши булочки и какао, — с подносом в руках, немного присела в поклоне юная Вьен и покраснела.
— Спасибо, — улыбнулся ей Кинт.
Вьен засмущалась, быстрым шагом и, придерживая подол длинной юбки, она удалилась в пекарню, откуда через пару секунд вышла мадам Шодэ, облокотилась на стойку локтями и мечтательно уставилась в окно.
Пара выстрелов совсем рядом отвлекли Кинта от газеты, когда он, уже проглотив вкуснейшие булочки и выпив какао, погрузился в чтение заметки о путешественниках.
— Что это? — охнула мадам Шодэ.
Кинт быстро встал из–за стола, переместился к стене и осторожно выглянул в окно. На площади была драка, кто–то уже лежал на мостовой и не шевелился, дрались человек пять, рядом стояла конная повозка… нет, человек пять били ногами еще одного, лежащего на мостовой.
— Что же, что же происходит? — прикрыв рот пухлой ладонью и с испугом в глазах, сказала мадам Шодэ, — Где же городовые?
— Вы знаете, на протяжении всего пути от Ткацкого квартала до площади я не встретил ни одного городового.
— Они же его сейчас забьют!
— Похоже, уже, — старик тоже подошел к окну.
— Вы не вмешаетесь? — обратилась Шодэ к Кинту.
— А зачем? Я же не знаю, что там происходит.
— Да, пожалуй, лучше не вмешиваться, — поддержал старик Кинта.
— Где же городовые? — продолжая смотреть на избиение, качала головой мадам Шодэ.
Тем временем люди с площади начали разбегаться, как по команде, а из арки одного из проулков выскочила толпа, человек двадцать с дубинками, ножами и кастетами, они начали избивать всех подряд, бить стекла в лавках и магазинах.
— Закрывайте ставни, мадам Шодэ, идемте, я постою рядом.
Кивнув и сотрясая телесами, мадам Шодэ выскочила на улицу и принялась закрывать большие и тяжелые ставни, окованные полосами железа. Ее руки тряслись, она с трудом попадала дужками замков в проушины…
— Смотрите! Толстуха хочет прикрыть свою лавку! — выкрикнул кто–то из толпы, громящей газетный киоск.
Человек десять сразу побежали к булочной, бранясь и размахивая тем, что было в руках… кто–то швырнул булыжник в сторону Кинта.
Бах! Бах! — двое в толпе сникли и повалились на мостовую, а остальные замерли, но не надолго.
— Нас больше чем у него патронов в барабане! Бей толстосума! Убейте его, отомстите за наших братьев! — кричал какой–то умник, причем откуда–то из–за толпы.
Кинт со злой улыбкой на лице разрядил барабан, стреляя по ногам и успокоив еще четверых, а затем вложив револьвер в кобуру, выхватил из–за спины пистолет и, стреляя уже прицельно в головы, пошел на погромщиков, удерживая пистолет двумя руками. Позади Кинта кто–то выстрелил как из пушки, быстро оглянувшись, Кинт увидел отставника стоящего в дверях со старым пехотным револьвером в руке, все ставни уже были закрыты. Погромщики онемели, не ожидая такой «перезарядки» от «толстосума» и появившейся поддержки, в лице старика с карманной артиллерией в руке.
— Сюда! — крикнул старик Кинту и махнул рукой.
Кинт быстро осмотрелся, в разных местах площади орудовали группы погромщиков, били окна, били людей, не успевших убежать… Беспорядки чинили человек двести. Дюжина погромщиков с лицами полными ненависти и в то же время, страха, стояли от Кинта шагах в десяти.
— Сюда! Я прикрою! — снова крикнул старик.
Кинт сделал пару шагов назад, погромщики дернулись, но не решались, им было неизвестно, сколько еще прерванных жизней может таиться в пистолете «толстосума»…
— Что вы стоите? Трусы! — опять закричал кто–то из–за толпы.
Кинт побежал первым, боком, выстрелив еще три раза опустошив магазин и тут в дело вступил пехотный револьвер старика, адски грохоча и изрыгая облака дыма револьвер «сломал» группу погромщиков и они бросились врассыпную, ища укрытия. Кинт вбежал в кафе и тут же, достав из кармана магазин, перезарядил пистолет и опустился на стул, а старик, закрыв толстую и тяжелую дверь, лязгнул засовом.
Глава четырнадцатая
— Что же теперь будет? — бледная, зажав уже намокший носовой платок в руках, спросила мадам Шодэ.
— Теперь они либо продолжат погромы там, где это легко сделать, не получив пулю в лоб, либо наберутся смелости и будут ломать дверь, что маловероятно. Но если городская жандармерия протянет время еще час… — Кинт откинул барабан револьвера, вытряхнул на пол гильзы и, вынув из пояса шесть патронов, начал вставлять их в каморы.
— Стреляют, слышите? — старик припал ухом к двери, — далеко… с западной стороны, похоже, в казармах жандармерии что–то творится.
— А эти что? — сунув заряженный револьвер в кобуру, Кинт кивнул на закрытые окна.
— Сейчас, — чуть пригнулся старик и начал искать подходящую щель в двери, но бесполезно — дверь отличная, из толстой и крепкой доски, в четырех местах перехваченной железной полосой. Эта дверь закрывается только на ночь, а днем кафе обходится тонкой дверью со стеклом.
— Я с пекарни посмотрю, — подала голос перепуганная Вьен, хлопая ресницами и держа в руках масляный светильник.
— Сходи, посмотри, — ответил Кинт и обратился к мадам Шодэ, — я надеюсь, черный выход у вас есть?
— Да.
— И он закрыт?
— Конечно.
— А куда он выходит?
— Во внутренний двор.
— Из двора есть выход?
— Да, через арку ну или через парикмахерскую… она напротив.
— Хорошо.
— Что хорошо?
— А сварите, пожалуйста, какао, — улыбнулся Кинт мадам Шодэ.
— Да… конечно…
— Они там тащат на площадь всякий хлам, нагромождают и перегораживают выходы с площади… и вот еще что, там некоторые с оружием… ну, которое стреляет.
— С каким?
— Не знаю, — пожала плечиками и вздохнула Вьен, — с винтовками троих видела.
— А около кафе и пекарни что делается?
— Ничего, все заняты… говорю же, волокут всё из разбитых магазинов и салонов и перегораживают улицы.
— Похоже, бунт…
— Бунт — это действо спонтанное, а тут все как–то… — сказал Кинт, принимая от мадам Шодэ чашечку какао на блюдце, — благодарю.
— Спланировано? — предположила Шодэ.
— Верно. Вьен, ты иди, наблюдай из пекарни за тем, что происходит на улице.
— Да… — крутанулась на месте Вьен и выскочила в пекарню.
— Мадам Шодэ, а у вас здесь есть какая–нибудь мужская одежда?
— Конечно, у меня каждый вечер работает подсобник… и его рабочая одежда висит на вешалке в чулане.
— Принесите.
— Эм… а, ну хорошо.
— Разведка, это верно, сынок, — сев на стул и положив на колени револьвер, отставник пыхтел трубкой, — ты ведь не военный?
— Отставной жандарм корпуса охраны дорог.
— Я ведь примерно так и понял… ну, еще думал, может, наемник.
— Крайние полтора года я действительно в качестве наемника кое–кого охранял.
— Хорошо, — удовлетворенный своей проницательностью старик кивнул, выдохнул табачный дым и улыбнулся.
— Вот, — с масляным фонарем в одной руке и с ворохом одежды в другой вернулась мадам Шодэ.
— А почему так пахнет рыбой?
— Тэле, работник наш, он еще и в порту днем работает, на рыбном рынке.