– С Долабеллой можно иметь дело, – сказал Децим Брут. – А Антоний – дикарь.
Тут его управляющий постучал в дверь кабинета.
– Господин, пришел Гай Кассий.
Децим Брут и Требоний тревожно переглянулись.
– Приведи его, Бокх.
Вошел Кассий, явно нервничая, что показалось странным. Обычно в нервозности его нельзя было упрекнуть. Все, что угодно, только не это.
– Я не помешал? – спросил он, что-то почуяв.
– Нет-нет, – ответил Децим Брут, придвигая третье кресло. – Вина? Или сначала поешь?
Кассий тяжело опустился в кресло, свел вместе руки, сплел пальцы.
– Спасибо, ничего не нужно.
Воцарилось молчание, которое почему-то трудно было прервать. Первым заговорил Кассий:
– Что вы думаете о нашем пожизненном диктаторе?
– Что мы сами сделали палку для наших спин, – ответил Требоний.
– И что мы больше никогда не будем свободными, – добавил Децим Брут.
– Я думаю так же. И Марк Брут тоже, хотя он не верит, что из этой ситуации есть выход.
– А ты, Кассий, значит, считаешь, что есть? – спросил Требоний.
– Конечно! – воскликнул Кассий. – Его надо убить.
Он поднял янтарно-карие глаза на Требония и увидел в его унылом лице нечто такое, что заставило его затаить дыхание.
– Да я сам с удовольствием расколол бы этот жернов, висящий у нас на шеях!
– Как же ты сделал бы это? – спросил Децим Брут, напуская на себя озадаченный вид.
– Я не… я не… я пока не знаю, – заикаясь, ответил Кассий. – Вы понимаете, эта мысль появилась у меня только сейчас. Пока мы все не проголосовали за его пожизненное диктаторство, мне было как-то все равно, сколько он проживет. Но время ведь над ним не властно! Он будет таскаться на заседания сената даже в девяносто! У него фантастическое здоровье, а его ум всегда будет ясным.
По мере того как Кассий говорил, голос его становился громче. Две пары светлых сочувственных глаз внимательно следили за ним. Он понял, что попал к единомышленникам, и расслабился. Но все же решил уточнить:
– Я единственный, кто так думает?
– Ни в коем случае, – ответил Требоний. – Фактически ты можешь вступить в клуб.
– Клуб?
– Клуб «Убей Цезаря». Мы так назвали его, чтобы в случае чего выдать все за шутку. Просто люди, которым Цезарь не нравится, собираются для заочных диспутов с ним. Убивают его, так сказать, в политическом смысле, – объяснил Требоний. – Пока в клубе двадцать один человек. Ты хочешь вступить?
Кассий решил этот вопрос с той же скоростью, с какой удрал от реки Билех в Сирию, оставив Марка Красса на произвол судьбы.
– Считайте меня членом вашего клуба, – сказал он, откидываясь на спинку кресла. – А теперь я с удовольствием выпью вина.
Двое основателей с вполне понятной охотой принялись знакомить Кассия с историей клуба: когда зародилась идея его создания, как она воплощалась, чего удалось достичь на текущем этапе борьбы за голову жертвенного коня. Кассий слушал с большим интересом, пока ему не перечислили имена.
– Мелочь, – откровенно прокомментировал он.
– Ты прав, – согласился Децим, – но играющая свою роль. Важно количество вовлеченных в игру. Причем политически важно. К примеру, boni никогда не было много, и они проиграли. А мы возьмем числом, чтобы наши действия не походили на тайный заговор. Мы этого не хотим.
Заговорил Требоний:
– Твое участие – как награда, которую мы уже отчаялись получить, Кассий, потому что ты обладаешь реальным влиянием. Но даже Кассия и патриция Сульпиция Гальбы может не хватить для того, чтобы наше дело выглядело актом… э-э-э… героизма, как это задумано нами. Я хочу сказать, мы – тираноубийцы, а не просто убийцы! Вот кем мы должны выглядеть, когда все будет сделано, когда все кончится. Мы должны подняться на ростру и объявить всему Риму, что проклятие тирании снято с нашей любимой родины, чтобы нас чествовали, чтобы о судебном расследовании, наказании или порицании и речи бы не зашло. Людей, которые освобождают свою страну от тирана, не подвергают гонениям, а прославляют. Рим и раньше сбрасывал тиранию, и те, чьими руками это делалось, были прославлены. Взять Брута, который прогнал последнего царя и казнил собственных сыновей, когда они пытались восстановить монархию! Или Сервилия Ахалу, убившего Спурия Мелия, когда тот попытался сделаться царем Рима…
– Брут! – прервал его Кассий. – Брут! Теперь, когда Катон мертв, мы должны заполучить в наш клуб Брута! Прямого потомка первого Брута и, через свою мать, наследника Сервилия Ахалы! Если мы сумеем убедить Брута присоединиться к нам, мы будем в безопасности, никто и не подумает судить нас.
Децим Брут напрягся, в его глазах блеснул холодный огонь.
– Я тоже прямой потомок первого Брута. Ты полагаешь, мы уже не подумали об этом? – возразил он.
– Да, но ты не потомок Сервилия Ахалы, – сказал Требоний. – Марк Брут превосходит тебя, Децим, тут бесполезно сердиться. Он самый богатый в Риме, поэтому его влияние колоссально. Он одновременно и Брут, и патриций Сервилий. Кассий прав, он нужен нам! Тогда у нас будут два Брута, и мы не проиграем!
– Хорошо, я понял, – сказал Децим, успокаиваясь. – Но, Кассий, как мы сможем втянуть его в нашу игру? Признаюсь, я недостаточно хорошо его знаю, но, судя по тому, что мне о нем известно, он не примет участия в тираноубийстве. Он покорный, пассивный, анемичный.
– Ты прав, он такой, и не только, – мрачно согласился Кассий. – Его мать имеет над ним полную власть. – Он помолчал и вдруг просиял. – Точнее, имела, пока он не женился на Порции. О, это были такие битвы! Нет сомнений, что с тех пор Брут стал решительнее. А декрет о пожизненном диктаторстве привел его в ужас. Я поработаю с ним, попробую убедить, что его моральный и этический долг как потомка Юния Брута и Сервилия Ахалы избавить Рим от тирана.
– А мы не рискуем, обращаясь к нему? – устало спросил Децим Брут. – Он может сразу побежать к Цезарю.
Кассий очень удивился:
– Брут? Нет, никогда! Даже если он решит не присоединяться к нам. Голову даю на отсечение, что он будет молчать.
– И дашь, дашь, если что-то пойдет не так, это уж точно, – сказал Децим Брут.
Когда пожизненный диктатор собирал на Марсовом поле центурии, чтобы «выбрать» Публия Корнелия Долабеллу старшим консулом в свое отсутствие, он полагал, что голосование пройдет быстро и гладко. При одном только кандидате иначе и быть не могло, но голоса каждой центурии все равно следовало сосчитать. По крайней мере, выборщиков первого класса и, возможно, второго в том случае, если мнения разделятся, чего тоже не ожидалось. Ибо на выборах в центуриях огромный перевес был на стороне первого класса, так что никто из представителей третьего, четвертого или пятого классов туда даже и не ходил.
Пришли Цезарь и Марк Антоний. Цезарь как магистрат-наблюдатель, а Антоний как авгур. Младшему консулу потребовалось очень много времени на истолкование знаков. Первую овцу забраковали как нечистую, у второй не хватало зубов, и только когда привели третью овцу, он решил, что она отвечает всем требованиям. Ему надо было осмотреть печень жертвы, сверившись с подробным описанием и трехмерной бронзовой моделью. Ничего мистического процедура в себе не таила, поэтому на должность авгура не было необходимости искать людей, обладавших даром прорицания.
Как всегда нетерпеливый, Цезарь приказал начать голосование, но Антоний все мялся.
– В чем дело? – подойдя к нему, спросил Цезарь.
– Печень. Она ужасна.
Цезарь посмотрел, перевернул печень палочкой, сосчитал доли и проверил их форму.
– Она идеальна, Антоний. Как великий понтифик и авгур, я объявляю знаки благоприятными.
Пожав плечами, Антоний отошел в сторону и остановился, глядя вдаль, пока служители все прибирали. Улыбаясь, Цезарь вернулся на свое место.
– Не дуйся, Антоний, – сказал он. – Ты же впервые выполняешь обязанности авгура. Все хорошо.
Половина необходимых голосов уже была зарегистрирована, когда Антоний вдруг подпрыгнул и пронзительно закричал, потом побежал к наблюдательной вышке со стороны Септы, где одетые в белое фигуры продвигались к корзинам для голосования.
– Огненный шар! Знак неблагоприятный! – громогласно крикнул он. – Как официальный авгур, на сегодня я приказываю центуриям разойтись по домам!
Блестящий ход. Застигнутый врасплох, Цезарь не успел даже спросить, кто еще видел пронесшийся по небу метеор, как люди начали разбегаться, страстно желая в этот момент очутиться где угодно, но только не здесь.
Прибежал багровый от гнева Долабелла, тщетно упрашивая выборщиков продолжить голосование.
– Cunnus! – бросил он в лицо ухмыляющемуся Антонию.
– Ты зарываешься, Антоний, – сквозь зубы процедил Цезарь.
– Я видел огненный шар, – упрямо повторил Антоний. – Слева от меня, низко над горизонтом.
– А я думаю, это твой способ сказать мне, что нет смысла проводить выборы и в другой раз. Что они также провалятся.
– Цезарь, я просто говорю тебе о том, что видел.
– Ты неисправимый дурак, Антоний. Ведь есть другие способы, – сказал Цезарь, резко повернулся и сошел вниз с наблюдательной вышки.
– Защищайся, мерзавец! – крикнул Долабелла, вставая в стойку.
– Ликторы, уймите его! – гаркнул Антоний, следуя за Цезарем.
Сияющий Цицерон подошел с важным видом.
– Это было глупо, Марк Антоний, – произнес он. – Ты действовал незаконно. Ты должен был наблюдать за небом как консул, а не как авгур. Авгуру необходимо официальное поручение наблюдать за небом, а консулу – нет.
– Благодарю тебя, Цицерон, за то, что ты подсказал Антонию правильный способ, как помешать будущим выборам! – огрызнулся Цезарь. – Но я бы напомнил тебе, что Публий Клодий ввел закон, по которому консулам тоже требуется официальное поручение следить за небом. Прежде чем открывать рот, просмотри законы, принятые, пока ты был в ссылке.
Цицерон фыркнул и пошел прочь, смертельно оскорбленный.
– Я сомневаюсь, Антоний, что у тебя хватит наглости помешать назначению Долабеллы консулом-суффектом.