Происходили и другие вещи. Руфрий ликвидировал лагерь в Ракотисе, выселил всех горожан из обступавших Царскую улицу зданий и заселил в них солдат. Пока эти ставшие вдруг бездомными люди бегали по Александрии, плача, причитая и грозясь отомстить, римляне занимали бани, гимнасии и государственные конторы. Пришли они и в храм Сераписа, на глазах у перепуганных александрийцев вырвали там все балки из потолков и унесли их на Царскую улицу. Другие легионеры разбирали береговые постройки – причалы, пристани, торговые точки. Все куски дерева им казались полезными, все они уносили, прибирали к рукам.
К ночи бóльшая часть Александрии лежала в руинах.
– Это возмутительно! Это насилие! – вскричал Потин, когда в его владения вторгся непрошеный гость в сопровождении центурии солдат, своей свиты и очень довольной собой Клеопатры.
– Ты! – взвизгнула Арсиноя. – Что ты здесь делаешь? Я тут царица! Птолемей развелся с тобой!
Клеопатра сильно пнула сводную сестру в голень и расцарапала ей ногтями лицо.
– Я – царица! Заткнись, иначе умрешь!
– Сука! Свинья! Крокодил! Шакал! Гиппопотам! Паук! Скорпион! Крыса! Змея! Вошь! – кричал маленький Птолемей Филадельф. – Обезьяна! Жалкая грязная обезьяна!
– И ты тоже заткнись, злобный гаденыш! – разъяренно крикнула Клеопатра, колотя ребенка по голове, пока тот не заревел.
Пораженный такими яркими проявлениями внутрисемейного единения и любви, Цезарь молча стоял, скрестив на груди руки. Ей двадцать один год, она фараон – и, как ребенок, дерется со своими младшими сестрой и братом. Интересно, что ни Филадельф, ни Арсиноя не отвечали ей какими-то действиями. Старшая сестра пугала их. Потом он устал от этой непристойности и ловко развел троих скандалистов.
– Ты, девочка, ступай со своим воспитателем восвояси, – строго приказал он Арсиное. – Молоденьким царевнам давно пора спать. Ты тоже ступай, Филадельф.
Потин продолжал разоряться. Ганимед с непроницаемым лицом увел Арсиною. Этот, подумал Цезарь, намного опаснее остальных. Его воспитанница, несомненно, в него влюблена, и ей все равно, евнух он или нет.
– Где царь Птолемей? – спросил он. – И Теодат?
Царь Птолемей и Теодат находились на рыночной площади, еще не тронутой солдатами Цезаря. Они развлекались в личных апартаментах царя, когда вбежал раб и сказал им, что Цезарь занял большой дворец и что с ним царица Клеопатра. Теодат тут же развил бурную деятельность. Его и мальчика облачили в парадное одеяние, Птолемей надел пурпурную шляпу, перевязанную диадемой. Потом они оба спустились в подземный туннель, прорытый еще по приказу Птолемея Авлета. Туннель пролегал под защитной стеной и выходил наверх у театра. Оттуда можно было спокойно добраться до гавани, но Теодат повел маленького царя на агору.
Эта площадь легко вмещала около ста тысяч человек, и уже к полудню она начала заполняться. Солдаты Цезаря выдирали из зданий балки, а возмущенные александрийцы спешили к агоре. Ибо делали так всякий раз, когда их что-нибудь не устраивало. К тому времени, как появилась пара из дворца, агора была набита битком. Теодат зажал мальчика в угол. Свистящим шепотом он вдалбливал ему, что́ нужно будет сказать, когда придет подходящее время. С наступлением темноты, когда толпа забила проулки и забралась на крыши аркады, он провел царя к статуе Каллимаха-библиотекаря и помог ему взобраться на постамент.
– Александрийцы, идет война! – громко крикнул маленький царь. Лицо его в пламени тысячи факелов сделалось неестественно-красным. – На нас напали римляне, и весь Царский квартал в их руках! Но я хочу вам сказать не только об этом! – Он помолчал, чтобы убедиться, что правильно произносит заученный текст, и продолжил: – Да, не только! Моя сестра Клеопатра, изменница, возвратилась! Она снюхалась с Цезарем! Это она привела сюда римлян! Вся ваша еда ушла в римские животы, а Цезарь спит с Клеопатрой! Они опустошили казну и убили всех во дворце! А также убили всех, кто живет на Царской улице! Ненужную им пшеницу они вываливают прямо в море! Римские солдаты разбирают общественные постройки! Александрия разрушена, ее храмы осквернены, ее женщин и детей насилуют!
Была уже ночь, и в глазах мальчика словно бы полыхал гнев толпы, разгоравшийся с его словами. Это была Александрия, единственное место в мире, где толпа сознавала свою силу и благодаря этой силе держала в руках власть. Сила эта была политическим инструментом и не тратилась на бездумные разрушения. Толпа свалила не одного Птолемея. Она могла свалить и римлянина, разорвать на куски и его самого, и его шлюху.
– Я – ваш царь, но меня свергли с трона римский пес и изменница Клеопатра!
Толпа зашевелилась, окружила царя Птолемея и взяла его на плечи, где он всем был виден в своем пурпурном одеянии. А он подгонял ее, как игрушечную лошадку, скипетром из слоновой кости.
Передние ряды возмущенных александрийцев докатились до стены, отгораживающей мыс Лохий от Александрии. В воротах, ведущих в Царский квартал, стоял Цезарь. С двумя шеренгами ликторов по бокам, в тоге с пурпурной каймой, с corona civica на голове и с жезлом на правом предплечье. Возле него стояла Клеопатра, все еще в своем желто-коричневом платье.
Толпа остановилась, непривычная к виду противника, который грозно смотрел на них.
– Зачем вы здесь? – спросил Цезарь.
– Мы пришли выкинуть тебя отсюда и убить! – крикнул маленький Птолемей.
– Царь Птолемей, послушай меня: ты не можешь сделать ни того ни другого. Ни выбросить нас, ни убить. Но я уверяю тебя, что в этом необходимости нет.
Определив зачинщиков в передних рядах, Цезарь теперь обращался лишь к ним:
– Если пошел слух, что мои солдаты опустошили александрийские зернохранилища, то все могут воочию убедиться в обратном. Сходите туда, там нет ни единого римского легионера. И если вы платите за продовольствие слишком много, вините в том свои власти, а не Цезаря. Я привез в Александрию собственное зерно, – бесстыдно лгал Цезарь.
Одной рукой он выдвинул Клеопатру вперед, другую простер в сторону мальчика в тирском пурпуре.
– Сойди с шестка, царь Птолемей, и встань туда, где должен стоять правитель, – лицом к своим подданным, а не среди них, в их власти. Я слышал, что граждане Александрии могут разорвать на куски царя, и в таком положении дел виноват ты сам, а не Рим. Давай иди ко мне!
Завихрения, вполне естественные в людской гуще, отделили мальчика от Теодата. Птолемей Тринадцатый остался один. Светлые брови нахмурены, в глазах – страх и недоумение. Умом он не блистал, но был достаточно сообразителен, чтобы понять, что Цезарь выставляет его в неправильном свете, что звонкий, далеко слышный голос Цезаря поворачивает передние ряды толпы против него.
– Опустите меня! – приказал он.
И, подойдя к Цезарю, нерешительно встал рядом с ним.
– Вот и правильно, – добродушно сказал ему Цезарь. – Посмотрите на вашего царя и царицу! – крикнул он, обращаясь к толпе. – У меня при себе завещание покойного Птолемея, отца этих детей, и я здесь, чтобы выполнить его волю. Египтом и Александрией должны править его старшая дочь, Клеопатра Седьмая, и его старший сын, Птолемей Тринадцатый Эвергет. Как муж и жена, в соответствии с вашим законом!
– Убейте ее! – взвизгнул Теодат. – Арсиноя – царица!
Но Цезарь и этот выкрик обернул в свою пользу.
– Царевну Арсиною ждут другие обязанности! – прогремел он. – Как диктатор Рима, я наделен полномочиями вернуть Египту Кипр! – В его голосе появились сочувственные нотки. – Я знаю, как тяжело вам пришлось, когда Марк Катон аннексировал этот остров. Вы потеряли медные рудники, дешевое зерно и кедровую древесину. Но сената, который узаконил эту аннексию, теперь нет. А мой сенат намерен восстановить справедливость! Царевна Арсиноя и царевич Птолемей Филадельф поедут на Кипр как сатрапы. Клеопатра и Птолемей Эвергет будут править в Александрии, Арсиноя и Птолемей Филадельф – на Кипре!
Толпа была побеждена, но Цезарь еще не закончил.
– Я должен добавить, почтенные александрийцы, что это старания вашей царицы возвращают вам Кипр! Как вы думаете, почему она отсутствовала? Потому что она ездила ко мне на переговоры о возвращении Кипра! И она добилась успеха. – Он сделал пару шагов вперед, улыбаясь. – А теперь, может быть, вы поприветствуете вашу царицу?
И замолчал, ожидая, когда новость докатится до задних рядов. Как хороший оратор, Цезарь говорил очень коротко, не вдаваясь в детали, но именно это и импонировало толпе. Александрийцы, удовлетворенные и радостные, оглушительно приветствовали Клеопатру.
– Все это очень хорошо, Цезарь, но ты не можешь отрицать, что твои войска разрушают наши храмы и общественные постройки! – выкрикнул кто-то.
– Да, это прискорбно, – согласился Цезарь и развел руками. – Но согласитесь, что даже римляне имеют право себя защищать. Вам ведь известно, что неподалеку от ворот Луны стоит огромная армия командующего Ахиллы. Он почему-то решил объявить мне войну. Я готовлюсь отразить нападение, и только. Если вы хотите остановить разрушение, пойдите к Ахилле и посоветуйте ему распустить свое войско.
Толпа развернулась, как солдаты на плацу, и через миг ее уже не было. Теперь ее целью, видимо, сделался Ахилла.
Не зная, что предпринять, дрожащий Теодат смотрел на мальчика-царя со слезами на глазах, потом, крадучись, подобрался к воспитаннику, чтобы облобызать его руку.
– Очень умный ход, Цезарь, – насмешливо заметил из темноты сада Потин.
Цезарь кивнул ликторам, и те перестроились, чтобы идти впереди него во дворец.
– Да, Потин, пора бы тебе понять, что я умен. Могу кое-что посоветовать и такому интригану, как ты. Перестань мутить в городе воду и поскорее вернись к своим прямым обязанностям, в том числе и к управлению царской казной. Если ты пустишь еще хоть слушок обо мне и царице, я предам тебя римской казни. То есть выпорю и обезглавлю. Если ты распространишь два ложных слуха, это будет смерть раба – распятие. Три ложных слуха – распятие без ломки ног.