Октавиан усиленно думал. «Он знает, что командир из меня никакой, он хочет, чтобы мне задали трепку. Ну что ж, думаю, Сальвидиен мог бы взять командование на себя. Но надо ли это мне? Нет, не надо. Я не могу сняться с места. Если я сделаю это, сенат увидит во мне еще одного молодого Помпея Магна, самоуверенного и чрезмерно амбициозного. Один неверный шаг – и у меня отнимут не только армию, но и жизнь. Что же мне делать? Как сказать Дециму „нет“?»
– Я отказываюсь выступить против Публия Вентидия, – спокойно сказал он.
– Почему? – воскликнул пораженный Децим.
– Потому что этот совет дал мне убийца отца.
– Ты, наверное, шутишь! В этой борьбе мы с тобой на одной стороне!
– Я никогда не буду на одной стороне с убийцами моего отца.
– Но Вентидия необходимо остановить в Этрурии! Если он соединится с Антонием, все начнется сначала!
– В таком случае пусть будет так, – сказал Октавиан.
Вздохнув с облегчением, он смотрел, как Децим уходит, глубоко возмущенный. Зато у него теперь есть идеальный повод остаться на месте. Убийцам не доверяют, и армия это поймет.
Он не доверял и сенату. Слишком многие там ждали случая объявить наследника Цезаря врагом народа. И вторжение этого наследника в пределы Италии даст им такой шанс. «Как только я войду в Италию с армией, – думал Октавиан, – это расценят как мой второй марш на Рим».
Спустя один рыночный интервал он получил подтверждение, что интуиция его не подводит. От сената пришло сообщение, в котором победа при Мутине объявлялась замечательным ратным подвигом. Но триумф за эту победу предоставлялся Дециму Бруту, который не дрался! Дециму вменялось взять на себя верховное командование в войне против Антония, ему отдавали все легионы, включая принадлежавшие Октавиану, заслужившему лишь овацию – унизительный малый триумф. Фасции погибших консулов надлежало вернуть в храм Венеры Либитины до выборов новых консулов, но о дате выборов ничего не было сказано. Октавиан понял, что никаких выборов вообще не планируется. Чтобы еще больше унизить Октавиана, сенат отменил выплату премий всем его солдатам и сформировал комитет, призванный, выслушав представителей легионов, решить, кому что-то дать, кому нет. Ни Октавиан, ни Децим в состав комитета не входили.
– Ну и ну! – сказал он Агриппе. – Зато теперь мы знаем, каково наше истинное положение!
– Что ты намерен делать, Цезарь?
– Nihil. Ничего. Сидеть на месте. Ждать. Я вот думаю, – добавил он, – почему бы тебе и кому-то еще тихо и спокойно не проинформировать представителей легионов, что сенат произвольно присвоил себе право решать, какую сумму получат мои солдаты? И подчеркнуть, что сенаторские комиссии скупы.
У легионов Гирция был отдельный лагерь, а три легиона Пансы стояли вместе с тремя легионами Октавиана. В конце апреля Децим прибрал к рукам людей Гирция и потребовал, чтобы Октавиан передал ему свои подразделения вместе с войском Пансы. Октавиан вежливо, но твердо ему отказал. Сенат дал ему большие полномочия, лишить которых не может простое письмо.
Придя в ярость, Децим приказал шести легионам перейти к нему, но их представители заявили, что они верят молодому Цезарю и предпочитают быть с ним. Молодой Цезарь платит приличные премии. Кроме того, почему они должны перейти к человеку, который убил их старика? Они останутся с молодым Цезарем и не хотят иметь ничего общего с убийцей.
Таким образом, Децим вынужден был идти на запад, преследуя Антония, только с более или менее надежной частью своего рыхлого войска и тремя легионами Гирция из италийских рекрутов, слегка понюхавших крови. Ничего лучшего у него не было. Все опытные солдаты остались с Октавианом!
Тот вернулся в Бононию и там осел, в надежде, что Децим себя погубит. Пусть Октавиан и не полководец, но в политике и в борьбе за власть он кое-что понимал. Если Децим не будет разбит, тогда Октавиану не выкарабкаться, слишком многое в ситуации против него. Антоний, соединившись с Вентидием, без труда привлечет на свою сторону Планка и Лепида, и в этом случае Децим запросто может счесть за лучшее войти с ним в соглашение. После чего вся эта свора накинется на Октавиана и уничтожит его, порвет на куски. Можно было лишь надеяться, что гордость и близорукость не позволят Дециму понять, что отказ присоединиться к Антонию означает его конец.
Как только Марк Эмилий Лепид получил дерзкое письмо Цицерона с советом ни во что не соваться и заниматься делами своей провинции, он со всеми легионами подошел к западному берегу реки Родан, границы Нарбонской Галлии. Что бы ни происходило в Риме и в Италийской Галлии, он хотел занять позицию, которая позволяла бы ему продемонстрировать выскочкам вроде Цицерона, что и наместники провинций могут влиять на ход гражданской войны. В конце концов, это сенат Цицерона объявил Марка Антония врагом, а не сенат Лепида.
Луций Мунаций Планк в Дальней Галлии еще не решил, чей сенат он будет поддерживать, но внезапно вспыхнувшая гражданская война дала ему повод собрать все свои десять легионов и двинуть их к тому же Родану. Подойдя к Аравсиону, он остановился, и его разведчики доложили, что Лепид с шестью легионами стоит милях в сорока от него.
Лепид послал Планку дружеское письмо, в котором фактически предлагал присоединиться к нему.
Хотя осторожный Планк и знал, что Антоний потерпел поражение под Мутиной, ему ничего не было известно ни о Вентидии, идущем к нему на помощь, ни об отказе Октавиана сотрудничать с Децимом Брутом. Проигнорировав дружеское предложение, он отошел на север и стал ждать.
Тем временем Антоний, достигнув Дертоны, пошел от нее по дороге Эмилия Скавра к берегу Тусканского моря и возле Генуи встретил Вентидия с тремя пиценскими легионами. Они обманули Децима Брута, направив его по Домициевой дороге в Дальнюю Галлию, а сами двинулись вдоль берега. Хитрость сработала. Децим пересек Плаценцию и перевалил через Альпы, оказавшись намного севернее Антония и Вентидия.
А те пошли по прибрежной дороге и остановились в Форуме Юлия, одной из новых колоний Цезаря, где тот селил отслуживших свое ветеранов. Лепид, покинув реку Родан, разбил временный лагерь на берегу местной речушки. Находясь в непосредственном соседстве друг с другом, обе армии стали брататься – не без помощи двух легатов Антония. Десятый легион Лепида был набран из солдат, которых когда-то в Кампании Антоний подстрекал к мятежу. Они симпатизировали ему, и Антоний чувствовал себя в Форуме Юлия очень вольготно. Лепид смирился с неизбежным, и две армии слились в одну.
Приближалась вторая половина мая, и даже в Форуме Юлия появились слухи, что Гай Кассий начал отвоевывать Сирию. Интересно, но не так уж важно. Перемещения Планка с огромной армией вверх по Родану были гораздо важнее.
Планк вел свои легионы к Антонию, в Форум Юлия, но, когда разведчики сообщили, что Лепид уже там, он вдруг запаниковал и ушел на север – к Куларону, откуда послал письмо Дециму Бруту, все еще находившемуся на Домициевой дороге. Получив эту весточку, Децим кинулся к Планку и в начале июня пришел в Куларон.
Там они решили соединить свои армии и встать на сторону правящего сената, сената Цицерона. В конце концов, Дециму вернули его полномочия, а Планка никто не лишал законного наместничества. И когда Планк услышал, что сенат объявил врагом и Лепида, он не преминул поздравить себя с правильным выбором, довольный, что интуиция его не подвела.
Проблема заключалась в том, что Децим сильно переменился, растеряв всю боевитость, отличавшую его в годы Галльской войны. Он не хотел и слышать об уходе из Куларона. В армии много зеленых рекрутов, не стоит пока обострять конфронтацию. Четырнадцати легионов для драки с Антонием мало!
Итак, все заняли выжидательную позицию, все сомневались в успехе, если дело дойдет до масштабных боев. Это не было идеологическим противостоянием, когда солдаты обеих сторон всем сердцем верят, что правда за ними, так что опасность внезапного нападения не грозила ни тем ни другим.
Однако в начале секстилия баланс сил изменился в пользу Антония. Изменил его Поллион. Он с двумя легионами прибыл из Дальней Испании, чтобы соединиться с Антонием и Лепидом. Поллион ухмылялся: почему бы и нет? Что ему делать в Дальней Испании, когда сенат Цицерона отдал Наше море на откуп Сексту Помпею, – ужасная глупость!
– Воистину, – сказал он, грустно качая головой, – они идут от плохого к худшему. Любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, понимает, что Рим теперь будет вынужден платить бешеные деньги за перевозку зерна. Для историка моего ранга это неинтересно. Нет, Антоний, с тобой у меня появится гораздо больше материала. – Он восторженно огляделся по сторонам. – Ты умеешь выбирать места для своих лагерей! Рыбалка, купание… Приморские Альпы намного лучше Кордубы!
Если Поллиону жизнь улыбалась, то у бедного Планка дела обстояли вовсе не так хорошо. Во-первых, его изводило вечное нытье Децима Брута. Во-вторых, тот, пребывая в апатии, отказывался сноситься с сенатом, и ему приходилось писать в Рим самому, объясняя, почему он и Децим не пошли против Антония и Лепида, тоже объявленного inimicus. Своей главной мишенью ему пришлось сделать Октавиана, которого Планк винил в том, что он не остановил Вентидия и отказался отдать все войско.
Как только прибыл Поллион, оба inimici послали Планку приглашение присоединиться к ним. Предоставив Децима Брута его судьбе, Планк с облегчением принял приглашение и направился к Форуму Юлия, где так прекрасно жилось. Но, спускаясь по восточным склонам долины Родана, он не обратил внимания на то, что кругом неестественно сухо и что посевы на этой плодородной земле не пошли еще в колос.
Ужасная депрессия, в которую Децим Брут погрузился после гибели Цезаря, вновь охватила его. После ухода Планка он в отчаянии воздел руки к небу, отказываясь от своих полномочий и от обязанности выполнять воинский долг. Оставив недоумевающие легионы в Кулароне, Децим с небольшой группой друзей отправился в Македонию – искать пристанища у Марка Брута. Не самый плохой замысел для человека, бегло говорившего на многих галльских наречиях и не предвидевшего особых проблем в пути. Стояла середина лета, все альпийские перевалы были открыты, и чем дальше на восток они забирались, тем ниже делались горы и тем легче становилось двигаться.