– Ты отменил диктаторство, – тихо напомнил Октавиан.
– Правильно, и не жалею об этом! – огрызнулся Антоний. – Я только хочу сказать, что Римом не могут управлять сменяющиеся каждый год консулы, пока мы не покончим с освободителями. Но один диктатор слишком оскорбителен для всех, кто ратует за демократию. Если мы трое будем делить диктаторский пост, тогда мы сможем и контролировать друг друга, и управлять Римом разумно, в чем он очень нуждается в данный момент.
– Триумвират, – сказал Октавиан. – Три человека. Triumviri rei publicae constituendae. Три человека объединяются, чтобы навести порядок в Республике. Да, в этом есть смысл. Это успокоит сенат и очень понравится плебсу. Весь Рим знает, что мы приготовились к драке. Представляете, как великолепно это будет выглядеть, когда мы трое вернемся в Рим лучшими друзьями и все узнают, что наши солдаты живы и здоровы! Мы всем покажем, что римляне могут решать разногласия, не прибегая к мечу, что благополучие римского народа для нас превыше личных амбиций.
Они посмотрели друг на друга с огромным удовлетворением. Да, это замечательно! Новая эра.
– Это также покажет народу, – добавил Антоний, – что мы – законное правительство Рима. Когда мы пойдем на Брута и Кассия, гражданская война уже не вызовет неудовольствия. Это была хорошая идея – обвинить освободителей в измене, Октавиан. Мы можем заявить, что боремся не против равных нам римлян, а против людей, которые отреклись от отечества.
– Мы сделаем больше, Антоний. Мы разошлем агентов по всей Италии, чтобы подпитывать в народе возмущение убийством их любимого Цезаря. И когда экономическое положение ухудшится, мы обвиним Брута и Кассия, которые присвоили доходы Рима.
– Экономическое положение ухудшится? – испуганно переспросил Лепид.
– Оно уже ухудшается, – решительно ответил Октавиан. – Ты наместник, Лепид. Ты должен был заметить, что посевы в твоих провинциях в этом году не взошли.
– Я не появлялся в своих провинциях с начала лета, – смутился Лепид.
– А я обратил внимание, что стало очень дорого кормить легионы, – сказал Антоний. – Засуха?
– Везде, включая Восток. Значит, у Брута и Кассия тоже.
– Ты хочешь сказать, что у нас закончатся деньги, – проворчал Антоний, зло посмотрев на Октавиана. – Ты украл военные деньги Цезаря, значит ты сможешь профинансировать нашу кампанию.
– Я не крал этих денег, Антоний. Я потратил все свое наследство на содержание моих легионов, когда прибыл в Италию, и был вынужден взять еще денег в казне, чтобы частично выплатить премии. Я все еще должен моим людям и долго буду им должен. Я не имею понятия, кто взял деньги, но не вини в этом меня.
– Тогда это Оппий.
– Вряд ли можно быть в этом уверенным. Скорее, тут хорошо нагрел руки какой-нибудь хитрый самнит. Но не это сейчас важно, Антоний. Необходимо, чтобы у римлян было вдоволь хлеба и зрелищ, а это стоит очень дорого. К тому же нам нужны легионы для войны. Как думаешь, сколько нам их понадобится?
– Не менее сорока. Двадцать пойдут с нами, еще двадцать останутся в гарнизонах. На западе, в Африке, по ходу марша. Плюс десять – пятнадцать тысяч кавалеристов.
– Считая нестроевых солдат и не говоря уже о лошадях, это свыше четверти миллиона ртов. – Большие серые глаза остановились и словно остекленели. – Задумайтесь о количестве зерна, нута, чечевицы, бекона, масла. Миллион с четвертью модиев пшеницы в месяц… по пятнадцать сестерциев за модий… это… это семьсот пятьдесят талантов в месяц только за зерно. Другие продукты удвоят эту сумму, а может быть, и утроят… при этакой засухе.
– Каким фантастическим снабженцем ты был бы, Октавиан! – заметил Антоний с усмешкой в глазах.
– Шути, если хочешь, но я говорю, что нам это не по карману. Рим и Италию надо кормить. Ответьте мне – как?
– Я знаю способ, – нарочито небрежно сказал Антоний.
– Я весь внимание, – сказал Октавиан.
– Давно бы так!
– Ты закончил с шутками?
– Да, потому что остальное серьезно. Мы введем проскрипции.
Последнее слово упало в полнейшую тишину, нарушаемую только слабым плеском реки, шорохом тополиных золотых листьев, ожидающих зимних ветров, чтобы устлать собой землю, дальним гомоном тысяч солдат и ржанием лошадей.
– Мы введем проскрипции, – эхом откликнулся Октавиан.
Бледный, трясущийся Лепид чуть не потерял сознание.
– Антоний, мы не посмеем! – выкрикнул он.
Рыжевато-карие глаза свирепо уставились на него.
– Успокойся, Лепид, не будь дураком еще большим, чем тебя сделали папаша с мамашей! Как по-другому во время засухи мы можем добыть денег для государства и армии? Да и без засухи тоже?
Октавиан погрузился в раздумье.
– Мой отец, – сказал он наконец, – был знаменит своим милосердием, но именно оно и погубило его. Большинство заговорщиков в свое время получили от него прощение. Если бы он их убил, где были бы Кассий и Брут? Определенно не там, где сейчас, причиняя нам беспокойство. Рим имел бы все восточные деньги и мог бы спокойно посылать транспорты через Эвксинское море в Киммерию в тех случаях, когда зерна больше негде купить. Я согласен с тобой, Марк Антоний. Мы введем проскрипции, как это делал Сулла. Награда в один талант для доносчика. Для раба еще и свобода. Но мы не сделаем ошибки, не будем документировать наши выплаты. Зачем давать какому-нибудь честолюбивому плебейскому трибуну шанс пойти по следу наших осведомителей? Проскрипции Суллы дали казне шестнадцать тысяч талантов. Вот наша цель.
– Мой дорогой Октавиан, ты постоянно меня удивляешь. Я думал, что мне придется тебя уговаривать, – улыбнулся Антоний.
– Прежде всего я здравомыслящий человек, – улыбнулся Октавиан. – Проскрипции – единственный выход. А еще они дадут нам возможность отделаться от врагов, как от реальных, так и от потенциальных. Тех, что симпатизируют республиканцам или убийцам.
– Я не могу согласиться! – простонал Лепид. – Мой брат Павел – ярый республиканец!
– Значит, мы внесем в списки твоего брата Павла, – сказал Антоний. – У меня тоже есть несколько родичей, которых придется внести в эти списки. Некоторые – родня и Октавиану. Например, Луций Цезарь, мой дядя. Он очень богат, но мне он не помогал.
– И мне, – кивнул Октавиан. Он нахмурился. – Однако я предлагаю не делать слишком уж одиозных шагов. Ни Павел, ни Луций не представляют для нас опасности. Мы лишь конфискуем их имущество. А пожертвуем самыми дальними из наших родственников.
– Решено! – воскликнул довольный Антоний. – Но Оппий умрет. Он украл деньги Цезаря. Я теперь знаю.
– Мы не тронем ни одного банкира, ни одного богатейшего плутократа, – безапелляционно заявил Октавиан.
– Что? Но у них же огромные деньги! – возразил Антоний.
– Именно, Антоний. В том-то и суть. Пожалуйста, подумай. Проскрипции – это кратковременная мера, направленная на то, чтобы пополнить казну, они не могут длиться вечно. Последнее, чего мы хотим, – это лишить Рим финансовых гениев. Они всегда ему будут нужны. Если ты считаешь, что какой-нибудь грек-вольноотпущенник вроде Хрисогона Суллы заменит Оппия или Аттика, значит у тебя с головой не в порядке. Посмотри на вольноотпущенника Помпея Магна, Деметрия, купающегося в деньгах. Он состоятелен, но не стоит ремня на башмаке Аттика, если сравнить их коммерческую деятельность. Поэтому мы внесем в списки Деметрия, а Аттика – никогда. Мы не тронем ни Аттика, ни Секста Перквитиния, ни Бальбов, ни Оппия, ни Рабирия Постума. Первые двое просто нейтральны и делают деньги, но остальные держали сторону Цезаря еще в те времена, когда он не представлял реальной политической силы. Какими бы огромными ни были их состояния, они наши люди. Их деньги постоянно прокручиваются, обогащая в первую очередь Рим. Мы можем внести в списки Флавия Гемицилла и, например, Фабия – оба прислужники Брута. Но финансовые столпы Рима должны быть неприкосновенны.
– Он прав, Антоний, – еле слышно проговорил Лепид.
Антоний слушал. Теперь он думал, губы его шевелились, светлые брови хмурились. Наконец он произнес:
– Я понял, что ты имеешь в виду. – Он втянул голову в плечи и притворно затрясся. – Кроме того, если я трону Аттика, Фульвия меня убьет. Он поддерживает ее с тех пор, как меня объявили изгоем. Но Цицерона необходимо как следует проучить. То есть отрубить ему голову, ясно?
– Абсолютно, – ответил Октавиан. – Мы, разумеется, не упустим и богачей. Кое-кто богат просто сказочно. Их деньги быстро пополнят казну. Конечно, когда дело дойдет до продажи имущества, мы выручим меньше реальной его стоимости. Это показали аукционы Цезаря и Суллы. Но мы сможем задешево получить некоторые хорошие поместья. И поспособствовать в этом деле нашим друзьям. Лепиду, например, надо компенсировать потерю его вилл и земельных угодий, поэтому он не должен будет платить ни сестерция, пока ему не покажется, что справедливость восстановлена.
Лепид оправился от потрясения. Такой аспект проскрипций не приходил ему в голову.
– Земля для ветеранов, – сказал Антоний, ненавидевший эту неразрешимую проблему. – Я предлагаю конфисковать общественные земли городов и муниципий. Мы сможем объявить их врагами Цезаря или обвинить в поддержке Брута и Кассия, везде же читали приходящие от них письма. Венузия, дорогая старая Капуя, Беневент, несколько других самнитских гнезд. Кремона в Италийской Галлии… и я знаю, как помешать Бруттию снюхаться с Секстом Помпеем. Вокруг Вибоны и Регия мы организуем несколько солдатских колоний.
– Отлично! – воскликнул Октавиан. – Но я рекомендую не распускать все войско после того, как кампания против Брута и Кассия будет завершена. Мы должны сохранить несколько легионов как постоянную армию. Пусть люди заключат с нами контракт, скажем, лет на пятнадцать. Объявлять набор каждый раз, когда нужно войско, – возможно, это и римский способ, во всем соответствующий mos maiorum, но очень дорогостоящий. Когда солдат демобилизуют, они получают наделы. Некоторые записывались и демобилизовывались столько раз за последние двадцать лет, что накопили дюжину участков земли, которые они сдают в аренду или под пастбища. Постоянная армия может охранять провинции, ее можно будет при необходимости посылать на войну без канители, без лишних расходов на вербовку и новое снаряжени