«И почему, – спросил себя Поллион, – я верю этому? Ибо я верю».
Октавиан вошел в Рим в конце ноября, пешком и в тоге, в башмаках на высокой подошве, в сопровождении певцов и танцоров, воспевающих мир между триумвирами, и окруженный толпами ликующих римлян, которым он улыбался улыбкой Цезаря и махал рукой, как Цезарь. Он прошел прямо на ростру и там объявил о создании триумвирата в короткой, взволнованной речи, не оставив у слушателей сомнений, кто в этом примирении сыграл главную роль. Он – Цезарь Миротворец, а не Цезарь Разжигатель Войны.
Затем он пошел к сенаторам, ожидавшим его в курии Гостилия, и уже спокойнее и подробнее ознакомил их с произошедшим. Публию Тицию велели немедленно созвать плебейское собрание и отменить закон, объявлявший Антония и Лепида врагами. Квинт Педий внутренне возликовал, официально узнав, что его консульство скоро закончится, но Октавиан решил переговорить с ним с глазу на глаз.
– Тиций проведет через плебс законы об учреждении триумвирата, – сказал он Педию в его кабинете, – и узаконит другие необходимые меры.
– Какие другие необходимые меры? – устало переспросил Педий, которому не понравились суровые нотки в голосе своего молодого родственника.
– Рим – банкрот, поэтому мы вводим проскрипции.
Вздрогнув, Педий протянул руки, словно бы ограждаясь от незримой опасности.
– Я не соглашусь на проскрипции, – проговорил он тонким голосом. – Как консул, я выступлю против них.
– Как консул, ты выступишь за них, Квинт. Скажешь хоть слово против – и твое имя будет стоять первым в списке, который Тиций вывесит на ростре и на стене Регии. Успокойся, дружище, и хорошенько все взвесь, – мягко добавил Октавиан. – Неужели ты хочешь, чтобы Валерия Мессала осталась без мужа и без дома, а ее дети – без права наследования и без возможности занять свое место в общественной жизни? Это внучатые племянники Цезаря! Подумай о них. Квинт-младший скоро выставит свою кандидатуру на должность военного трибуна. А если тебя внесут в списки, мы должны будем указать и на Мессалу Руфа.
Октавиан встал.
– Хорошенько подумай, прежде чем дашь ответ, родич, я очень тебя прошу.
Квинт Педий хорошенько подумал в ту ночь. Дождавшись, когда все в доме уснут, он закололся.
Позванный на рассвете Октавиан быстро сообразил, что сказать Валерии Мессале, обезумевшей от горя, и ее брату авгуру.
– Я оповещу всех, что Квинт Педий умер во сне, не выдержав бремени консульских обязанностей и забот. У меня есть на то причины. Если вам дороги ваши жизни, жизни ваших детей и ваше имущество, говорите всем то же самое. Очень скоро вы все поймете.
Антоний вошел в город с большей помпой, чем Октавиан. Хоть так, раз уж пальму первенства у него украли. На нем были богато украшенные доспехи и плащ из леопардовых шкур, и такая же накидка украшала его нового государственного коня по кличке Милосердие. Сопровождаемый эскортом из германских конников, он был очень доволен приемом. Октавиан прав. Римский народ не хочет гражданской войны. Поэтому и Лепида на третий день тоже встречали с радостью.
К концу ноября Октавиан сложил с себя обязанности консула, после чего были назначены консулы-суффекты Гай Каррина и Публий Вентидий, два поседевших участника Италийской войны. Как только их утвердили, Публий Тиций пошел к плебсу. Сначала он с согласия всех триб узаконил триумвират, потом провел законы о врагах народа, которые практически совпадали с положениями Суллы, от наград за информацию до публично вывешиваемого списка приговоренных. Сто тридцать имен, и первым по просьбе Антония в скорбный список внесли Марка Туллия Цицерона. Большинство перечисленных были уже мертвы или бежали. Брут и Кассий тоже были в числе проскрибированных. Причина проскрипций – сочувствие освободителям.
Первый и второй классы, пойманные врасплох, запаниковали, чему способствовали арест и казнь плебейского трибуна Сальвия, сразу по окончании собрания. Головы жертв не выставляли, их просто бросали вместе с телами в известковые ямы некрополя на Эсквилинском поле. Октавиан убедил Антония, что к террору отнесутся терпимее, если не будет видимых напоминаний о нем. Единственное исключение сделают для головы Цицерона, если его, конечно, найдут.
Лепид внес в список своего брата Павла, Антоний – своего дядю Луция Цезаря и родственников Октавиана, хотя никто из них не был казнен. Но договоренности насчет тестя Поллиона и брата Планка, претора, не было, и обоих убили. Три других претора, внесенные в списки, тоже умерли, как и плебейский трибун Публий Аппулей, не столь удачливый, как Гай Каска, сумевший с братом бежать на восток. Старый легат Ватиния, стойкий Квинт Корнифиций, тоже был казнен.
Аттика и банкиров проинформировали, что им ничего не угрожает, поэтому наличные не исчезли из оборота, как это обычно бывало в смутные времена. Казна, в которой, кроме драгоценного золота и десяти тысяч талантов серебра, ничего не осталось, стала медленно наполняться. В нее стекались конфискованные накопления изменников, а также выручка от повсеместно проводимых аукционов. Быстро распродали имущество Луция Цезаря, нескольких Аппулеев, Павла Эмилия Лепида, двух братьев-убийц Цецилиев, почтенного консуляра Марка Теренция Варрона, известного богача Гая Луцилия Гирра и сотни других людей, признанных нелояльными к власти.
Но погибали не все. Квинт Фуфий Кален спрятал у себя старого Варрона и не позволил проскрипционной комиссии, работавшей, как и во времена Суллы, с бюрократической неспешностью, забрать его, пока не повидался с Антонием и не выговорил ему помилование. Луцилий Гирр убежал из страны со своими рабами и клиентами и пробился к морю, а город Калы в Северной Кампании закрыл ворота и отказался выдать брата Публия Ситтия. Был в списке и любимец Катона Марк Фавоний, но и ему удалось бежать из Италии, подобно другим. При условии, что деньги оставались на месте, триумвиры мало интересовались судьбами их владельцев.
Кроме судьбы одного человека, с которым Антоний твердо решил покончить. И военный трибун Гай Попиллий Ленат (очень известное имя) вскоре покинул Рим с группой солдат и центурионом Гереннием, имея приказ обыскать все виллы, принадлежащие Цицерону. Это бы ладно, однако и верный Цезарю Квинт Цицерон, и его сын были занесены во второй список. На них донес раб, который поклялся, что они хотят покинуть страну, чтобы присоединиться к освободителям. У Лената появились три мишени, но великий Марк Цицерон являлся наиболее важной из них. Поэтому его следовало найти первым.
Результат второго похода Октавиана на Рим так поразил Цицерона, что он пошел к новому старшему консулу и попросил разрешения не посещать заседаний сената.
– Я устал и болен, Октавиан, – объяснил он, – и мне очень хотелось бы уехать в свои поместья. В любой момент, когда соберусь. Это возможно?
– Конечно! – тепло сказал Октавиан. – Если я могу разрешить моему отчиму не посещать заседаний, то, конечно, могу разрешить это тебе и Луцию Пизону. Филипп и Пизон все еще не оправились от последствий того ужасного зимнего путешествия, как тебе известно.
– Я был против посылки той делегации.
– Да, ты был против. Жаль, что сенат проигнорировал твое мнение.
Глядя на этого красивого молодого человека, чья внешность ничуть не изменилась со времен его высадки в Брундизии, Цицерон вдруг понял, что единственная цель Октавиана, к которой он будет стремиться любой ценой, – это власть. Как Цицерон мог так заблуждаться, как он мог думать, что сумеет благотворно воздействовать на холодный, бесчувственный ледяной столп? В Цезаре хоть что-то кипело, он бывал даже вспыльчивым, а Октавиан лишь изображает движение чувств. Его сходство с Цезарем тщательно выверено, отрепетировано и, когда надо, пускается в ход.
С этого момента Цицерон оставил все свои надежды, даже надежду уговорить Брута вернуться домой. В своих последних письмах Брут стал злым, язвительным, что толку ему писать? Что толку давать оценки консульству Цезаря Октавиана и Квинта Педия, раз это ничего не изменит?
После беседы с новым старшим консулом Цицерон сразу пошел к Аттику.
– Я больше не приду к тебе, – сказал он. – И писать больше не буду. Правда, Тит, так лучше для нас обоих. Береги Пилию, маленькую Аттику и себя. Не делай ничего, что могло бы вызвать неприязнь у Октавиана! Когда он сделался консулом, Республика умерла навсегда. Ни Брут, ни Кассий, ни даже Марк Антоний не возьмут над ним верх. Наш старый милосердный хозяин посмеялся последним. Он знал точно, что делал, когда назначал Октавиана своим наследником. Октавиан завершит все им начатое, поверь.
Аттик смотрел на Цицерона сквозь слезы. Как он постарел! Кожа да кости. Взгляд этих чудесных карих глаз теперь напоминает взгляд зверя, затравленного волками. Ничего не осталось от той импозантности, которая на протяжении сорока лет приводила в благоговейный трепет юристов, сенаторов, публику, судей и чиновников. Когда его самый близкий, несносный и импульсивный друг начал серию атак на Марка Антония, Аттик стал надеяться, что он выздоравливает, что он становится прежним после многих разочарований, горестей и постоянного одиночества без дочери, без жены, без братской привязанности и поддержки. Но появился Октавиан, и возрождение не состоялось. Теперь Октавиан – тот, кого Цицерон боится больше всего.
– Мне будет не хватать нашей переписки, – ответил Аттик, не зная, что еще сказать. – Все твои письма я храню.
– Хорошо. Опубликуй их, когда сможешь, пожалуйста.
– О, я опубликую их, Марк. Я их непременно опубликую.
После этого Цицерон совсем ушел из общественной жизни, не выступил ни с одной речью, не написал ни одного письма. Узнав об образовании триумвирата в Бононии, он уехал из Рима, оставив верного Тирона наблюдать за происходящим и периодически сообщать ему обо всем.
Сначала он поехал в Тускул. Но старый сельский дом был полон воспоминаний. Туллия, Теренция, сын, так любящий развлечения. Воин. «Хвала всем богам, что молодой Марк теперь с Брутом! Молю их, чтобы Брут победил!»