Чума достигла Александрии в декабре и сократила население города на семьдесят процентов. Умерло равное число македонцев, греков, евреев, метиков и египтян смешанного происхождения. Те, что выжили, получили зерно. Клеопатра напрасно навлекла на свою голову гнев миллиона людей.
– Бог различий не делает, – сказал еврей Симеон.
XIIIФинансирование армииЯнварь – секстилий (август) 42 г. до Р. Х
1
– Вы не можете думать о вторжении в Италию. Для этого вам понадобится еще очень много денег, – сказал Гемицилл Бруту и Кассию.
– Еще денег? – ахнул Брут. – Но больше неоткуда брать!
– Почему? – нахмурился Кассий. – То, что я выжал из Сирии, и то, что мы с Цимбром собрали попутно, должно составлять две тысячи талантов золота.
Он с неожиданной злостью повернулся к товарищу:
– Разве тебе ничего не удалось собрать, Брут?
– Почему не удалось? – возмущенно спросил Брут. – Моя доля в монетах. Около две трети серебром, треть золотом… всего… всего?
Он вопросительно посмотрел на Гемицилла.
– Двести миллионов сестерциев, – сказал тот.
– А вместе будет четыреста миллионов сестерциев, – сказал Кассий. – Этого хватит и для завоевания подземного царства.
– Ты забываешь, – терпеливо возразил Гемицилл, – что трофеев не будет. Это – существенный недостаток гражданской войны. Цезарь обычно дарил своим солдатам наличные вместо их доли в трофеях, но то, что он им отделял, ничто в сравнении с тем, на какой куш рассчитывают наши легионеры сегодня. Октавиан обещал каждому из своих солдат по двадцать тысяч сестерциев, по сто тысяч – центурионам высшего ранга и по сорок тысяч – младшим центурионам. Слухи разносятся. Люди ждут больших денег.
Брут встал и прошел к окну. Выглянул, увидел порт с сотнями боевых кораблей и другими судами.
Встреча с ним удивила Кассия. Куда девалась вечно печальная серая мышь? Этот Брут был гораздо энергичнее, у него появилась военная выправка. Успешные действия против бессов придали ему уверенности, а смерть Порции ожесточила его. Поддерживая переписку с Сервилией, Кассий тоже был поражен ее безразличием к ужасному самоубийству невестки, но, в отличие от Брута, он непреложно верил, что Порция покончила с собой. Сервилия, которой симпатизировал Кассий, не имела ничего общего с той Сервилией, какую знал Брут и какую боялся с самого раннего детства. Но Брут не сказал любимому зятю матери, что Порция была убита. А тем более – кем. Сам он не сомневался в своем заключении, но знал, что Кассий этому не поверит.
– Что случилось с Римом? – спросил Брут, разглядывая корабли. – Где его патриотизм? Где лояльность?
– Все это никуда не делось, – резко ответил Кассий. – Юпитер! Ты дурак, Брут! Что рядовые солдаты знают о воюющих фракциях? Чьим призывам к патриотизму они должны верить – твоим или триумвиров? Легионеры знают одно: их мечи, вынутые из ножен, обратятся против римлян. Своих, таких как они.
– Да, конечно, – согласился Брут, вздохнув. Он отвернулся от окна, сел и уставился на Гемицилла. – Тогда что же мы будем делать, Гай?
– Искать деньги, – просто ответил Гемицилл.
– Где?
– Начнем с Родоса, – сказал Кассий. – Я разговаривал с Лентулом Спинтером, он несколько раз пытался выпросить у родосцев деньги и корабли, но ни разу не получил ни того ни другого. Я тоже ничего от них не добился. Они говорят, что в договорах Родоса с Римом нет пункта об оказании помощи какой-либо стороне в гражданской войне.
– И еще, – добавил Гемицилл, – есть другая часть Малой Азии, у которой фактически никогда не брали денег. Это Ликия. Вся загвоздка в том, что туда очень трудно попасть. Наместники провинции Азия даже попыток таких не предпринимали.
– Родос и Ликия, – промолвил Брут. – Я думаю, небольшой военный нажим или даже прямая война скорее убедят их помочь нашему делу?
– В случае Родоса – определенно, – согласился Кассий. – Возможно, тогда, скажем, для Ксанфа, Патары и Миры будет достаточно простой просьбы, если они поймут, что за отказом последует неминуемое вторжение.
– Сколько нам нужно взять с Ликии? – спросил Брут Гемицилла.
– Двести миллионов сестерциев.
– Родос, – жестко сказал Кассий, – может дать в два раза больше, и у них еще останется.
– Ты полагаешь, что миллиарда нам хватит, чтобы пройтись по Италии? – спросил Брут.
– Я потом подсчитаю, когда буду точно знать, каковы наши силы, – сказал Гемицилл.
Несмотря на летнюю сушь, зимовка в Смирне протекала без трудностей. Снега не было, сильных ветров тоже, а широкая долина реки Герм дала возможность освободителям расположить свои лагеря цепью в шестьдесят миль длиной. Вскоре при каждом лагере образовалось поселение, снабжавшее солдат вином, проститутками и всем прочим. Мелкие хуторяне несли в эти временные поселки овощи, уток, гусей, цыплят, яйца, сладости, выпечку, сиропы всех видов, съедобных улиток, водившихся в этом краю, даже жирных лягушек с болот. Все это с удовольствием покупалось. Хотя оптовым продавцам окружающих городков соседство с армией, имевшей свой провиант, не сулило больших барышей, мало понимавшие в коммерции, но предприимчивые селяне, доведенные поборами до крайней бедности, вдруг увидели перспективы обогащения.
Для Брута и Кассия, живших в наместнической резиденции близ гавани Смирны, главным преимуществом такой зимней дислокации войск была возможность без особых задержек получать вести из Рима. Так, они с удивлением узнали об образовании триумвирата и поняли, что Октавиан счел освободителей большей угрозой, чем Марка Антония. Намерения триумвиров были ясны: Брута и Кассия следует уничтожить. Военные приготовления шли по всей Италии и Италийской Галлии, ни один из сорока с лишним легионов триумвиров не был распущен. Пролетел слух, что Лепид и Планк избраны консулами и останутся в Риме править, а Антоний с Октавианом решат проблему с освободителями. Назывался и месяц начала их кампании – май.
Но самой ужасной новостью было, что Цезарь официально объявлен богом и что культ божественного Юлия, как теперь стали его называть, будет распространен по всей Италии и Италийской Галлии, с храмами, жрецами, празднествами и т. п. Октавиан уже открыто называет себя его божественным сыном, и Марк Антоний не возражает. Один из триумвиров – сын бога, значит дело их правое! Курс Антония настолько переменился, что он даже встал рядом с Октавианом, чтобы заставить сенат дать клятву поддерживать все законы и указы божественного Юлия, а на Римском форуме, на месте сожжения тела Цезаря, решено было построить храм. Народ Рима выиграл борьбу за право боготворить своего кумира.
– Даже если мы побьем Антония и завоюем Рим, нам придется навсегда смириться с культом божественного Юлия, – с несчастным видом сказал Брут.
– Рим катится по наклонной, – хмуро ответил Кассий. – Вообрази, какой-то мужлан чуть было не изнасиловал девственную весталку!
Да, самые почитаемые жрицы Рима, отправляясь в город, теперь брали ликтора для охраны. За Корнелией Мерулой, которая шла навестить Фабию на Квиринал, погнались и стали приставать с нескромными предложениями. Но Кассий для усиления впечатления употребил более сильное слово, хотя Сервилия в письме ни о каком насилии не упоминала. Впрочем, как ни крути, а на протяжении всей истории Рима белое платье весталки служило надежной защитой, они свободно ходили по городу, ничего не боясь.
– Это – веха, – печально сказал Брут. – Старые ценности и запреты больше не уважают. Я даже не уверен, что хочу снова в Рим.
– Если брать в расчет планы Антония и Октавиана, ты там никогда не появишься, Брут. Я только знаю, что им придется здорово потрудиться, чтобы помешать моему появлению в Риме, – сказал Кассий.
Имея девятнадцать легионов, пять тысяч конников и семь сотен кораблей, Кассий стал вслух раздумывать, как получить шестьсот миллионов сестерциев от Родоса и от Ликии. Брут был рядом, но за несколько рыночных интервалов он научился не перечить приятелю. Кассий считал, что Бруту во Фракии повезло, и в вопросах, касающихся стратегии, все решительнее задвигал его на второй план.
– Я возьму Родос, – объявил он. – Это значит – война на воде, по крайней мере для начала. Ты войдешь в Ликию, это суша, хотя войска перебросим по морю. Я сомневаюсь, что от лошадей будет польза, поэтому предлагаю оставить лишь тысячу конников, а остальных отправить в Галатию на весну и лето. – Он усмехнулся. – Их содержание стоит дорого. Пусть Дейотар тряхнет мошной.
– Он был очень щедр и помогал нам, – робко проговорил Брут.
– Значит, он может быть еще щедрей и полезней! – отрезал Кассий.
– А почему я не могу идти по суше? – спросил Брут.
– Думаю, можешь, но зачем тебе это?
– Потому что ни один римлянин не любит плавать.
– Хорошо, поступай как хочешь, но учти: ползти со скоростью черепахи я тебе не позволю. Там будут горы.
– Я это понимаю, – упорствовал Брут.
– Десять легионов и пятьсот лошадей для разведки.
– Зато без обоза. Обоз не нужен в горах. Мне понадобятся вьючные мулы, значит марш продлится не долее шести рыночных интервалов. Интересно, хватит ли провизии в Ксанфе, чтобы прокормить меня, когда я там появлюсь? Думаю, Ксанф должен стать моей первой целью; как ты считаешь?
Кассий был удивлен. Кто бы мог подумать, что Брут способен так дельно мыслить?
– Да, Ксанф, – согласился он. – Однако тебе ничто не мешает отправить провизию морем. Ты не будешь зависеть от Ксанфа, когда получишь ее.
– Хорошая мысль, – улыбнулся Брут. – А ты как поступишь?
– Как я сказал, за мной море. Мне понадобятся четыре легиона. Они поплывут на транспортах и вынесут качку, нравится им это или нет, – ответил Кассий.
2
В марте Брут отправился с десятью легионами и пятью сотнями кавалеристов по хорошей римской дороге на юг. Через долину реки Меандр до Керама он не торопясь шел вдоль берега. Провизии было довольно, ибо в сельских зернохранилищах все еще оставалась пшеница прошлого небогатого урожая. А то, что крестьяне будут голодными, – пусть. Но он все-таки прислушался к голосу разума и их просьбам, оставляя им толику зерна на новый посев. «К сожалению, весенних дождей нет, – говорили фермеры, – это плохой знак. Поля придется орошать искусственно, таскать воду вручную из реки. Как мы сможем это делать, если ослабеем от голода?»