Брут поднялся из-за стола.
– Цезарь, у меня назначена встреча.
– Тогда иди, – был ответ.
– Значит ли это, что червяк Матиний на Родосе? – спросил Кальвин, когда внизу хлопнула дверь.
– Боюсь, что да.
Морщинки собрались у внешних уголков голубых глаз, необычных из-за черных ободков по внешнему краю радужки.
– Веселей, Кальвин! Скоро мы избавимся от Брута.
Кальвин улыбнулся в ответ:
– Что ты хочешь с ним сделать?
– Оставлю во дворце правителя в Тарсе. Это наш следующий – и конечный – пункт назначения. Я не могу придумать более подходящего наказания для Брута, чем заставить его вернуться к Сестию, у которого он украл два легиона в Киликии, чтобы привести их к Помпею Магну. Сестий вряд ли об этом забыл.
Один короткий приказ – и все завертелось. На другой день Цезарь покинул Родос и отплыл к Тарсу с двумя полными легионами и с тридцатью двумя сотнями ветеранов, собранных из остатков его старых легионов, главным образом шестого. С ним шли восемьсот германских всадников на прекрасных лошадях ремов и горстка воинов-пехотинцев убиев, отменных метателей копий.
Разрушенный стараниями Метелла Сципиона Тарс продолжал как-то существовать под опекой Квинта Марция Филиппа – младшего сына Луция Марция Филиппа, племянника Цезаря и тестя Катона, эпикурейца, вечно колеблющегося и не знающего, на чью сторону встать. Похвалив молодого Филиппа за здравомыслие, Цезарь тут же посадил Публия Сестия обратно в курульное кресло наместника и назначил Брута его легатом, а Филиппа-младшего – проквестором.
– Тридцать седьмой и тридцать восьмой легионы нуждаются в отдыхе, – сказал он Кальвину. – Помести ребят на шесть рыночных интервалов в хороший лагерь в горах над Киликийскими воротами, а потом вместе с военным флотом пошли в Александрию. Я буду ждать их там, мы пойдем на запад и выгоним республиканцев из провинции Африка, прежде чем они уютно устроятся в ней.
Кальвин, высокий светловолосый и сероглазый мужчина лет пятидесяти, ни на мгновение не усомнился в этих распоряжениях. Решения Цезаря всегда оказывались единственно верными. Кальвин, всего год назад присоединившийся к Цезарю, видел достаточно, чтобы понять, что это именно тот человек, к которому будут стремиться все мудрые люди, если они хотят добиться успеха. Консервативный политик, который должен бы был примкнуть к Помпею Великому, Кальвин выбрал Цезаря, после того как смертельно устал от слепой враждебности таких людей, как Катон и Цицерон. Поэтому Кальвин поехал в Брундизий, нашел там Марка Антония и попросил переправить его к командующему. Антоний немедленно согласился, зная, что Цезарь обрадуется переходу на его сторону столь уважаемого консуляра, как Кальвин.
– Ты желаешь, чтобы я оставался в Тарсе, пока не дождусь известий от тебя? – спросил он.
– Как хочешь, Кальвин, – ответил Цезарь. – Я скорее склонен считать тебя моим «кочующим консуляром», если в природе имеется такой зверь. Как диктатор, я сегодня же соберу тридцать ликторов и в их присутствии наделю тебя неограниченным империем во всех землях восточнее Греции. Это даст тебе власть над наместниками провинций и право набирать повсюду войска.
– У тебя какие-то предчувствия, Цезарь? – спросил Кальвин, хмурясь.
– Предчувствий у меня нет, если под предчувствиями ты понимаешь свербеж в мозгу сверхъестественной природы. У меня это скорее ощущения, вызванные мимолетными событиями, которые я не удосужился как следует обдумать, но тем не менее застрявшими в голове. А потому прошу тебя: смотри в оба, чтобы не пропустить чего-то необычного, и внимательно слушай, не свистнет ли на горе рак. Если такое случится, значит что-то где-то не так. Тогда применяй свою власть и действуй в мое отсутствие.
И назавтра, в предпоследний день сентября, Гай Юлий Цезарь поплыл по реке Кидн в Наше море, где его подхватил северо-западный ветер и погнал на юго-восток, что и требовалось. Три тысячи двести ветеранов и восемьсот конников с лошадьми теснились на тридцати пяти транспортах, ибо военные корабли остались в ремонтных доках.
Два рыночных интервала спустя Кальвин, «кочующий консуляр», наделенный неограниченными полномочиями, собрался в Антиохию посмотреть, во что превратилась Сирия после правления Метелла Сципиона. Но тут в Тарс на взмыленном скакуне прибыл курьер.
– Киммерийский царь Фарнак со стотысячным войском вторгся в Понт у Амиса! – сообщил он, отдышавшись. – Амис горит, а Фарнак объявил, что намерен отвоевать все земли отца, от Малой Армении до Геллеспонта.
Кальвин, Сестий, Брут и Квинт Филипп оцепенели.
– Еще один Митридат, – глухо произнес Сестий.
– Вряд ли, – возразил Кальвин, приходя в себя. – Сестий, мы выступаем. Квинт Филипп отправится с нами, в Тарсе останется Брут. – Он посмотрел на Брута так грозно, что тот отшатнулся. – А ты, Марк Брут, хорошенько запомни мои слова: в наше отсутствие никаких сборов долгов! У тебя будет империй пропретора, но, если выяснится, что хоть один ликтор попытался по твоему указанию кого-нибудь обобрать, я вздерну тебя за яйца! Или, если их не окажется, за что-нибудь другое!
– Это по твоей вине, – сердито добавил Сестий, – в Киликии не осталось обученных легионов, так что твоей главной задачей будет вербовать и обучать солдат. Слышишь меня? – Он повернулся к Кальвину. – А что Цезарь?
– Возникает проблема. Он велел отправить к нему два отпускных легиона, но я теперь не могу этого сделать. Не думаю, что и он в такой ситуации захотел бы лишить Анатолию всего регулярного войска. Поэтому я пошлю ему тридцать седьмой, а тридцать восьмой возьму с собой на север. Мы заберем его у Киликийских ворот, потом пойдем в Евсевию Мазаку к царю Ариобарзану, которому придется собрать для нас армию, какой бы бедной сейчас ни была Каппадокия. Я также пошлю гонца к царю Дейотару в Галатию с приказом найти в своих землях как можно больше воинов, а затем ожидать нас на реке Галис, ниже Евсевии Мазаки. Отправлю гонцов в Пергам и Никомедию. Квинт Филипп, пришли ко мне писарей, и побыстрей!
Приняв такое решение, Кальвин все же не обрел спокойствия. Хотя Цезарь и намекнул, что Анатолию ждут неприятности, однако отдал распоряжение прислать к нему в Александрию именно два легиона, а никак не один. Что же придумать, чтобы не сорвать его планы похода в провинцию Африка? Может быть, обратиться в Пергам, к еще одному сыну Митридата Великого?
Его тоже звали Митридат, и он был союзником римлян во время кампании Помпея по зачистке Анатолии после тридцатилетней войны Рима с его отцом. Помпей наградил его полосой плодородной земли вокруг Пергама, столицы провинции Азия. Этот Митридат царем не был, но в границах своей маленькой сатрапии он не отвечал перед римским законом. Будучи клиентом Помпея, он помогал патрону в войне против Цезаря, но после Фарсала послал вежливое извинительное письмо Цезарю, прося прощения и привилегии стать клиентом Цезаря. Письмо позабавило Цезаря и очаровало. Он ответил Митридату Пергамскому, что тот прощен и что отныне он входит в число клиентов Цезаря, но взамен должен быть готов оказать услугу, когда его попросят об этом.
Кальвин писал:
Вот твой шанс оказать услугу Цезарю, Митридат. Без сомнения, ты так же, как и все мы, обеспокоен вторжением в Понт твоего сводного брата. Его зверства в Амисе – прямой вызов всем цивилизованным людям. Войны – это необходимость, иначе они не случались бы, но цивилизованный военачальник обязан убрать мирных граждан с дороги военной машины и уберечь их от физического насилия. Голод и потеря крова во время военных кампаний неизбежны, но совсем другое дело – пытки, надругательства, горы отрубленных рук и ног. Фарнак – варвар.
Вторжение Фарнака поставило меня в трудное положение, дражайший Митридат, но я уверен, что смогу на тебя опереться. Я знаю, что тебе запрещено набирать армию, даже оборонительный гарнизон, но в нынешних обстоятельствах придется проигнорировать этот пункт договора. Я имею на то соответствующие проконсульские полномочия, которыми меня наделил сам диктатор.
Ты, вероятно, не знаешь, что Цезарь направился в Египет с очень малым войском. Он попросил меня как можно скорее прислать ему еще два легиона и военные корабли. Флот готов к отплытию, но ситуация позволяет отправить с ним лишь один легион.
Этим письмом я уполномочиваю тебя набрать армию и послать ее к Цезарю в Александрию. Не знаю, где ты найдешь солдат, ибо я сам прошелся по всей Анатолии. Но Марк Юний Брут, которого я оставляю в Тарсе, уже приступает к вербовке нового легиона. Ты же проверь южные окраины Сирии – лучшие в мире наемники именно из тех мест. Загляни и к евреям.
Получив письмо, Митридат Пергамский вздохнул с облегчением. У него появилась возможность показать новому правителю мира, насколько он ему предан.
– Я сам поведу армию, – сказал он своей жене Беренике.
– Разумно ли это? – усомнилась она. – Почему бы не послать с ней нашего сына?
– Архелай пусть справляется здесь. А я – сын великого воина и, надеюсь, кое-что от него унаследовал, поэтому хочу командовать лично. Кроме того, – добавил он, – я долго жил среди римлян и кое-что смыслю в организации. Мой отец потерпел поражение лишь потому, что не имел такого опыта.
2
«О блаженство!» – такова была первая реакция Цезаря на внезапное избавление от провинции Азия, Киликии и неизбежного сонма легатов, чиновников, плутократов и местных этнархов. С собой в Александрию он взял лишь Публия Руфрия, одного из самых ценных примипилов периода Галльской войны, возведенного после Фарсала в легаты. Этот молчаливый человек никогда не мечтал о том, что однажды составит компанию своему командующему.
Люди действия могут быть и мыслителями, но их мыслительный процесс происходит в движении, в круговерти событий, и Цезарь, который ненавидел бездеятельность, использовал для работы каждый свободный момент. Покрывая сотни, иногда тысячи миль от одной провинции до другой, он держал при себе хотя бы одного секретаря и даже в грохочущей двуколке, запряженной четырьмя мулами, беспрестанно диктовал несчастному. Только женщины или музыка вынуждали его время от времени прерываться. Он был страстным меломаном.