– Кто-нибудь из них говорит по-гречески?
– О да. Им приходится учить этот язык, иначе они вовсе ничего не получили бы за свой лазерпиций.
На следующий день Катон верхом отправился в Филены. Секст Помпей галопом догнал его.
– Возвращайся, ты нужен в лагере, – твердо приказал Катон.
– Ты можешь приказывать всем сколько хочешь, Катон, – нараспев сказал Секст, – но я – сын своего отца и умираю от любопытства. Когда Сократ сообщил мне, что ты отправился закупить несколько талантов лазерпиция у народа, именующего себя псиллами, я решил, что тебе нужна компания получше, чем Статилл и Афинодор Кордилион.
– Афинодор болен, – коротко ответил Катон. – Хотя я и решил запретить кому-либо ехать верхом, боюсь, придется сделать для него исключение. Афинодор не может ходить, и Статилл ухаживает за ним.
Филены находились в двухстах милях к югу, но местность оказалась достаточно населенной, и можно было найти еду и ночлег. Неожиданно для себя Катон обнаружил, что ему нравится общество жизнерадостного и строптивого Секста. «Однако, – подумал он, когда им осталось проехать последние пятнадцать миль, – я, кажется, понял, с чем нам придется столкнуться. Хотя тут есть чем поживиться скоту, земля совсем голая. Абсолютно».
– Единственная явленная нам милость, – сказал Насамон, вождь псиллов, – это грунтовые воды. Вот почему сильфий растет так хорошо. Травы не растут, потому что их корни не проникают глубоко в землю, то есть не достают до воды. А у сильфия есть стержневой корень, он длинный. Только учтите, что для перехода через солончаки и соленые болота между Хараксом и Большой Лептой вам понадобится вся вода, какую вы сможете унести. Есть еще соленая пустыня между Сабратой и Тапсом, но этот переход короче, и последнюю его часть вы пройдете по хорошей римской дороге.
– Значит, есть поселения? – просияв, спросил Катон.
– Между нами и Большой Лептой, что в шестистах милях от нас, только Харакс.
– Как далеко до Харакса?
– Около двухсот миль, но есть и оазисы, и колодцы, а население – мои псиллы.
– Как ты думаешь, – неуверенно спросил Катон, – мог бы я нанять пятьдесят твоих псиллов в проводники до самого Тапса? Тогда, встретив людей, не знающих греческого, мы смогли бы с ними договориться. Нас очень много. Я не хочу устрашать племена.
– Цена будет высокой, – ответил Насамон.
– Два таланта серебра?
– За такую сумму, Марк Катон, ты можешь забрать нас всех!
– Нет, полусотни будет достаточно. Только мужчин, пожалуйста.
– Это невозможно! – улыбнулся Насамон. – Приготовление лазерпиция из сильфия – женское дело. Они будут добывать его для тебя и на марше. Ежедневная доза – по маленькой ложке на человека. Ты и половины необходимого с собой не прихватишь. Но я дам тебе бесплатно еще десять мужчин, чтобы те приглядывали за женщинами и лечили укусы скорпионов и змей.
Секст Помпей посерел от ужаса.
– Змеи? – Его передернуло. – Скорпионы?
– И очень много, – спокойно сказал Насамон, словно змеи и скорпионы всего лишь мелкое будничное неудобство. – Мы лечим укусы, разрезая их и высасывая яд. Но легче сказать, чем сделать. Поэтому лучше используй моих людей. Они это умеют. Если укус правильно обработан, мужчины редко умирают. Только женщины, дети, недужные и старики.
«Значит, – угрюмо подумал Катон, – мне нужны свободные мулы, чтобы везти укушенных. Но благодарю за псиллов, милостивая Фортуна!»
– Не смей никому говорить ни слова о змеях и скорпионах! Ни единой душе! – грозно приказал он Сексту на обратном пути в Арсиною. – Если проговоришься, я закую тебя в цепи и отошлю к царю Птолемею.
Шляпы были сплетены, а Арсиноя и ее окрестности лишились ослов. Сократ и Насамон сказали Катону, что мулы слишком много пьют и слишком много едят. А ослы и меньше их, и сильнее, и выносливее. К счастью, ни крестьяне, ни купцы не возражали против обмена. Мулы все же армейские, племенные. И Катон за три тысячи своих мулов получил четыре тысячи ослов. Для повозок он приобрел волов, но купить овец оказалось невозможно. В конце концов пришлось согласиться на две тысячи коров и тысячу коз.
«Это не марш, это целое переселение, – думал он мрачно. – Как, должно быть, хохочет сейчас Лабиен! Он уже в Утике! Но я ему покажу! Пусть даже меня ждет смерть, но я приведу в провинцию Африка десять тысяч боеспособных солдат!» У него действительно набиралось такое количество, ибо он брал с собой и нестроевиков. Ни один римский командующий не требовал от своих бойцов полного самообслуживания. Каждая центурия состояла из ста человек, но только восемьдесят из них были воинами. Остальные двадцать мололи зерно, пекли хлеб, раздавали воду на марше, заботились о животных и о повозке центурии, стирали белье, следили за чистотой. Это были не рабы, а римские граждане, просто малопригодные для воинской службы, в основном деревенские простофили. Доля в трофеях у них была небольшой, зато жалованье и питание – как у солдат.
Пока женщины Киренаики трудились над шляпами, мужчины делали курдюки для воды. Глиняные амфоры с острым дном, предназначенные для хранения в рамах или в толстом слое опилок, были слишком громоздкими и не вмещались в корзины, привязываемые к спинам ослов.
– Значит, вина не будет? – огорченно спросил Секст.
– Ни капли, – ответил Катон. – Люди будут пить воду, и мы тоже. Даже Афинодору нечем будет себя подкрепить.
На третий день января гигантское переселение началось под приветственные крики всех жителей Арсинои. Это была не аккуратная военная колонна на марше, а бесформенная масса животных и людей в плетеных соломенных шляпах и тонких туниках. Люди шли среди животных, стараясь не давать скоту разбежаться. Катон вел всю эту толпу на юг, к Филенам и псиллам. Хотя солнце палило нещадно, он вскоре понял, что скорость передвижения никого не обессилит и не измотает. Десять миль в день – так постановили животные, и обжаловать их решение было нельзя.
Хотя Марк Порций Катон никогда не командовал войском и вся знать Рима не считала его способным к этому из-за его упрямства, озлобленности и отсутствия здравомыслия, в этом походе Катон оказался идеальным командиром. Он успевал подмечать все, на ходу исправлял ошибки, которые даже Цезарь не смог бы предвидеть. На рассвете второго дня центурионы получили приказ проследить, чтобы сапоги у всех были туго зашнурованы на лодыжках. Солдаты шли не по мощеной дороге, а по неровной земле. Если человек растягивал или рвал связки, он становился обузой. К концу первой недели, еще не пройдя и половины пути к Филенам, Катон разработал систему, по которой каждая центурия отвечала за определенное количество ослов, коров и коз, как за свою собственность. Если они слишком много ели или пили, то не стоило рассчитывать призанять воды и еды у более экономных соседей.
С наступлением сумерек вся толпа останавливалась и пополняла запас воды из колодцев или родников. Каждый ложился спать на непромокаемый сагум – круглую накидку с отверстием для головы, защищающую от дождя и от снега. Весь хлеб и весь нут съели в первую же неделю, а лазерпиция не предвиделось до самых Филен. Десять миль в день. К тому же по сносной местности. Но эти мили многому их научили. После Филен ситуация обещала стать хуже.
Когда каким-то чудом они достигли Филен за восемнадцать, а не за двадцать дней, Катон дал людям три дня отдыха в наскоро устроенном лагере близ длинного песчаного взморья. Они купались, ловили рыбу, платили драгоценный сестерций за секс какой-нибудь женщине из племени псиллов.
Все легионеры умели плавать, этому их обучали в тренировочных лагерях. Как знать, вдруг кто-нибудь вроде Цезаря прикажет им переплыть озеро или могучую реку? Обнаженные и беззаботные, люди веселились, объедались рыбой.
«Пусть резвятся», – думал Катон, тоже плавая с ними.
– Послушай! – воскликнул Секст, глядя на командира. – Я никогда не думал, что ты так хорошо сложен!
– Это потому, – ответил Катон, напрочь лишенный чувства юмора, – что ты не видел меня, когда я не носил туники под тогой в знак протеста против нарушения mos maiorum. Ты был слишком мал.
Центурионам не надо было следить за животными и участвовать в других повседневных заботах центурий, у них была другая обязанность – следить за людьми. Катон созвал их, чтобы предупредить об исключительно мясном рационе и ознакомить с правилами употребления лазерпиция.
– Вам запрещается есть какие-либо растения. Псиллы говорят, что они несъедобны. Следите, чтобы солдаты не тащили их в рот. Каждому из вас дадут ложку и запас лазерпиция на центурию. Вечером, после того как люди съедят очередную порцию говядины или козлятины, вы лично будете давать каждому по пол-ложки этого снадобья. Вам вменяется в обязанности охранять женщин-псиллов и двести нестроевиков, когда они будут собирать сильфий. Я понял, что растение надо сначала истолочь, вскипятить, охладить, после чего с отвара снимается верхний слой. Это и есть лазерпиций. И это значит, что нам понадобится топливо там, где нет деревьев. Собирайте по дороге все, что может гореть. Тот, кто попытается изнасиловать женщину, будет лишен гражданства, подвергнут порке и обезглавлен. Я не шучу.
Центурионы подумали, что это все, но они ошиблись.
– Я не закончил! – крикнул Катон. – Любой позволивший козе съесть свою шляпу будет дальше идти с непокрытой головой, независимо от заслуг и от ранга. Это значит – солнечный удар и смерть! Пока у меня достаточно запасных шляп, чтобы выдать их тем, кого козы уже обхитрили, но запас этот невелик. Так что все должны быть внимательными: нет шляпы – нет жизни!
– Вот это до них дойдет, – сказал Секст, сопровождая Катона к дому Насамона. – Единственная трудность, Катон, заключается в том, что, если коза захочет съесть шляпу, уследить за ней невозможно, как за проституткой, имеющей виды на богатого старого маразматика. А как ты охраняешь свою шляпу?
– Когда я ложусь спать, я подкладываю ее под себя. Наплевать, что тулья помнется. Каждое утро я снова ее выпрямляю и привязываю шляпу к голове лентой, которую дали мне женщины-плетельщицы.