– А Марк Антоний?
– Он в Капуе, но сообщил, что едет в Рим.
Они подошли к массивным бронзовым дверям в боковой стороне очень высокого подиума храма Сатурна, где находилась государственная казна. После продолжительного стука одна створка двери приоткрылась и показалось испуганное лицо Марка Куспия, трибуна эрария.
– Сам открываешь двери, а, Куспий? – спросил Цезарь.
– Цезарь! – Двери распахнулись. – Входи же, входи!
– Не могу понять, чем ты так напуган, Куспий, – сказал Цезарь, шагая по слабо освещенному коридору. – Тут ведь пусто, как в кишках после клизмы.
Он заглянул в ближайшую кладовую, нахмурился.
– Хорошее промывание. Сколько ушло лазерпиция? Никак не менее полутора тысяч фунтов, я полагаю. Кто ставил клистир?
Куспий не стал притворяться непонимающим.
– Марк Антоний, Цезарь. Как начальник конницы. Он сказал, что ему надо заплатить легионам.
– Чтобы оплатить всю войну, я взял только тридцать миллионов сестерциев монетами, десять тысяч талантов серебра и пятнадцать тысяч талантов золота, – сказал Цезарь ровно. – А того, что взяли после меня, и двумстам легионам хватило бы с лихвой. Я умею считать и прикинул, даже с учетом издержек, сколько должен найти в казне, заглянув сюда снова. Но не ожидал увидеть ее совершенно пустой.
– Золото все еще здесь, Цезарь, – нервно сказал Марк Куспий. – Я просто перенес его подальше. А тысяча талантов серебра ушла на чеканку монет во время консульства Публия Сервилия Ватии.
– Да, я чеканил, – подтвердил Ватия, – но в оборот были пущены только четыре миллиона сестерциев. Остальное вернулось сюда.
– Я записывал все. У меня есть все цифры!
– Никто не винит тебя, Куспий. Но пока диктатор в Италии, никто не имеет права взять ни одного сестерция без его разрешения, это ясно?
– Да, Цезарь, яснее ясного!
– Послезавтра придет корабль с семью тысячами талантов золота и большим количеством золотых корон. Золото пойдет в казну, его надлежит опечатать. Короны пусть ждут моего триумфа. Доброго тебе дня.
Куспий закрыл двери и, обессиленный, сполз по ним на пол.
Ватия оглядел обоих Цезарей.
– Антоний что-то замыслил?
– Скоро узнаем, – ответил диктатор.
Публий Корнелий Долабелла происходил из старинного патрицианского рода, но обедневшего – обычное дело. Как и другой Корнелий, Сулла, Долабелла всеми правдами и неправдами добывал средства на жизнь. Он был привилегированным членом клуба Клодия в те дни, когда Клодий вместе с другими отъявленными буянами будоражил своими скандальными выходками весь благонравный Рим. Около семи лет назад Милон убил Клодия на Аппиевой дороге, и это, естественно, привело к распаду клуба.
Но некоторые члены клуба обрели нешуточную политическую известность или прославились на поле брани. Гай Скрибоний Курион, например, стал блестящим плебейским трибуном, сторонником Цезаря, и лишь смерть в бою помешала его звезде взлететь выше других. Децим Юний Брут Альбин, которого все звали просто Децимом Брутом, вырос из предводителя уличных банд Клодия в очень способного командира и сейчас замещал Цезаря в Длинноволосой Галлии. А Марк Антоний добился таких успехов, что теперь, как начальник конницы, был вторым человеком в Риме.
А вот Долабелла ничего особенного добиться не смог. Получалось так, что он всегда оказывался не в том месте, когда раздавались хорошие должности, хотя и объявил себя сторонником Цезаря, как только тот перешел Рубикон.
Во многом он и Марк Антоний были похожи: оба крупные, дородные, ужасно самовлюбленные и крикливые. Отличались они только одним: Долабелла был привлекательнее. Оба хронически нуждались в деньгах, оба женились, чтобы их получить: Антоний – на дочери богатого провинциала, а Долабелла – на Фабии, бывшей старшей весталке. Богатый провинциал умер во время эпидемии, а Фабия слишком долго была девственницей, чтобы стать хорошей женой. Оба быстро развелись, но сделались богаче. Затем Антоний женился на Антонии, своей двоюродной сестре, дочери вечно мятущегося Антония Гибриды. Она, как и ее отец, славилась тем, что пытала своих рабов. Но вскоре Антоний выбил из нее эту привычку. А Долабелла женился во второй раз по любви – на Туллии, дочери Цицерона. Он был действительно ею очарован. Разочарование пришло позже.
Потом все складывалось не слишком удачно. Антоний служил старшим легатом у Цезаря, сначала руководил в Брундизии погрузкой армии на корабли, потом сражался в Македонии, в Греции. А Долабелла получил флот на Адриатике, где его так разгромили, что Цезарь о нем тут же словно бы позабыл. Сказать по чести, у Долабеллы были не корабли, а лоханки, а республиканцы вывели в море либурнийские, лучшие в мире боевые суда. Но учел ли это Цезарь? Нет, не учел. Поэтому, пока Марк Антоний поднимался все выше, Публий Долабелла слонялся без дела.
Его положение становилось отчаянным. Состояние Фабии давно уже было растрачено, а поступления от Цицерона в счет приданого Туллии исчезали со скоростью падения капель в часах. В результате бурного (как у Антония, хотя и скромнее) образа жизни долги Долабеллы росли и росли. Ростовщики, которым тридцатишестилетний повеса задолжал миллионы, стали так настойчиво и невежливо требовать погашения векселей, что он едва смел показываться в приличных местах.
Затем, приблизительно в то время, когда Цезарь, пребывая в Египте, словно бы исчез с лица земли, Долабелла нашел ответ, как избавиться от своих бед. Собственно, здесь не было ничего кардинально нового. Он просто возьмет пример с Публия Клодия, основателя лучшего римского клуба, и постарается стать плебейским трибуном. Правда, патрициям баллотироваться на эту должность нельзя. Но ведь Клодий обошел этот запрет, добившись, чтобы его усыновил кто-то из плебеев. Долабелла тоже нашел женщину, по имени Ливия, и уговорил ее усыновить его. После чего, как полноправный плебей, пошел регистрировать свою кандидатуру.
Добиваясь этой должности, Долабелла отнюдь не хотел прославиться на политическом поприще. Он хотел одного – провести закон о списании всех долгов. При наступившем кризисе это не выглядело презренным преследованием своих шкурных интересов. Стонущий под гнетом лишений, которые всегда приносила гражданская война, Рим просто ломился от обнищавших дельцов и компаний, жаждущих найти выход из положения, не влекущий за собой выплату денег. И это стало предвыборным лозунгом Долабеллы: «Долой все долги!» В результате он возглавил список победивших на выборах, и ему выдали полагающийся мандат.
Но он не принял во внимание двух других плебейских трибунов, Гая Асиния Поллиона и Луция Требеллия, которые имели наглость наложить вето на его законопроект на первом же собрании, которое он созвал для его обсуждения. Собрание за собранием Поллион и Требеллий упорно налагали вето.
Долабелла порылся в памяти, опять вспомнил Клодия и вывел на улицы банды хулиганов. Затем по Римскому форуму прокатилась волна бесчинств, призванная вынудить Поллиона и Требеллия отправиться в добровольную ссылку. Но это не сработало. Они остались на Форуме, они остались на ростре, они не сдались. Вето, вето, вето. И никакого аннулирования долгов.
Наступил март, а патовая ситуация все тянулась. До сих пор Долабелла держал своих уличных громил под контролем, но было ясно, что надо бы отпустить поводок. Зная Антония, Долабелла хорошо понимал, что у того долгов еще больше. Следовательно, и ему очень нужен этот злосчастный закон.
– Но дело в том, дорогой Антоний, что я не могу заставить моих ребят поднять серьезную бучу, пока начальник конницы находится в Риме, – объявил Долабелла после распития пары кувшинов вина.
Курчавая рыжая голова Антония опустилась. Он громко рыгнул и ухмыльнулся:
– Долабелла, легионы вокруг Капуи и впрямь неспокойны, поэтому я действительно должен поехать туда и разобраться, в чем, собственно, дело. – Он вытянул губы, прижал их к кончику носа. Эта гримаса давалась ему легко. – И ситуация может показаться мне настолько серьезной, что я там застряну на… хм… то время, какое тебе понадобится, чтобы провести свой закон.
Итак, они договорились. Антоний поехал в Капую – официально, как заместитель диктатора, а Долабелла устроил погром на Форуме. Хулиганы сильно избили Поллиона и Требеллия, таскали их по Форуму, немилосердно колотили дубинками. Но, как и других плебейских трибунов, их не удалось запугать. Каждый раз, когда Долабелла созывал плебейское собрание, Поллион и Требеллий приходили, чтобы наложить вето, демонстрируя синяки и повязки. Их громко приветствовали. Завсегдатаям Форума нравились храбрые люди, а бандиты – нет.
К сожалению, Долабелла не мог позволить своим громилам убить или забить до полусмерти этих упрямцев. Как-никак они люди Цезаря, а Цезарь вернется. И он против всеобщего аннулирования долгов. А Поллион ему особенно дорог, ведь он был с Цезарем, когда тот переходил Рубикон, и вроде бы пишет историю последних двадцати лет римской жизни.
Чего Долабелла не ожидал, так это активного протеста сената. В дни уличной смуты на его заседания мало кто приходил. Кворума там практически не бывало, и Долабелла напрочь забыл о правительстве Рима. А что сделал Ватия Исаврийский? Он собрал-таки кворум и заставил отцов, внесенных в списки, принять senatus consultum ultimum! Закон, вводящий чрезвычайное положение, равносильное военному. И никому иному, как Марку Антонию, было поручено покончить с насилием в Риме. А тому надоело полугодовое напрасное ожидание. Даже не подумав предупредить Долабеллу, он привел на Форум десятый легион и приказал унять хулиганов. Несчастные завсегдатаи Форума оказались в эпицентре резни. А каких именно людей казнил после Антоний, Долабелла понятия не имел. Он мог только догадываться, что солдаты Антония просто похватали первых встречных, пока не набрали пятьдесят человек. С улиц Велабра, разумеется, где проживали торговцы. Антоний хоть и мясник, но патриций, он никогда не решится тронуть своих.
А теперь Цезарь вернулся. И Публия Корнелия Долабеллу вызвали в Государственный дом, к диктатору Рима.