Кассий вскочил, его лицо пошло пятнами.
– Сервилия, как ты можешь? Ты думаешь, что я способен нажиться на несчастье людей, с которыми я общался, сражался бок о бок, в чьи идеалы верил? О боги! Да я скорее умру!
– Ерунда! – спокойно возразила она. – Сядь! Этика, без сомнения, великолепная вещь, но абстрактная, а нам надо опираться на факты. Кто-то обязательно наживется. Так почему же не мы? Если тебя что-то царапает, купи землю Катона и скажи себе, что ты будешь лучше заботиться о ней, чем пиявки Цезаря или Антония. Разве лучше, если какой-нибудь Котила, или Фонтей, или Попликола захватит в Лукании его замечательные поместья?
– Это софистика, – пробормотал он, успокаиваясь.
– Это лишь здравый смысл.
Вошел ее управляющий, поклонился:
– Domina, пришел Цезарь, диктатор, он хочет видеть тебя.
– Введи его, Эпафродит.
Кассий снова поднялся:
– Ну, тогда я ухожу.
Не успела она и слова сказать, как он выскользнул в боковую дверь, ведущую к кухне.
– Мой дорогой Цезарь! – воскликнула Сервилия, подставляя губы для поцелуя.
Он ограничился целомудренным прикосновением и сел напротив, с грустью оглядывая ее.
Будучи старше его, она уже приближалась к шестидесяти, и годы стали сказываться, впрочем мало что меняя в ее красоте, ночной, темной, подобно ее сердцу. Правда, теперь две широкие полосы чисто-белого цвета рассекали массу черных как сажа волос, придавая ей зловещий вид, что как нельзя лучше отвечало ее сути. Ни дать ни взять колдунья-отравительница, впрочем весьма привлекательная. Конечно, талия несколько оплыла, но красивые некогда груди были умело приподняты тугой бинтовкой. Ей бы еще чуть пополнеть, чтобы не так заметна была некоторая дряблость щек, а в остальном все в порядке. Острый подбородок, маленький, полный, загадочный рот. Тот же нос – слишком короткий по римским канонам и на конце закругленный. Недостаток, который прощался ей за рот и глаза, огромные даже под тяжелыми веками, черные, как безлунная ночь, суровые и очень проницательные. Кожа белая, руки тонкие, изящные, с длинными пальцами и ухоженными ногтями.
– Как ты? – спросил он.
– Буду счастливее, когда Брут вернется домой.
– Зная Брута, я думаю, он хорошо проводит время на Самосе с Сервием Сульпицием. Я, видишь ли, обещал ему жреческий сан, так что сейчас он учится у признанного авторитета.
– Какой же он дурак! – проворчала она. – Это ты признанный авторитет, Цезарь. Но конечно, у тебя он учиться не хочет.
– А с чего бы ему хотеть этого? Отняв Юлию, я разбил ему сердце.
– Мой сын, – убежденно проговорила Сервилия, – малодушный трус. Даже если привязать к его спине палку от метлы, он не выпрямится. – Она закусила нижнюю губу мелкими белыми зубами и искоса посмотрела на Цезаря. – Думаю, его кожа не стала лучше?
– Нет.
– Как и он сам, судя по твоему тону.
– Ты недооцениваешь его, дорогая. В Бруте таятся и кот, и хорек… и даже лиса.
Она раздраженно замахала руками:
– О, давай не будем о нем! – И очень ласково поинтересовалась: – Так каков же Египет?
– Весьма впечатляет.
– А его царица?
– Внешне она уступает тебе, Сервилия. Худая, маленькая, некрасивая. – Его лицо осветила улыбка, он прикрыл глаза. – Но… ее голос – чистая музыка, глаза как у львицы, она потрясающе образованна и очень умна. Говорит на восьми языках. Теперь на девяти – я обучил ее латыни. Amo, amas, amat.
– Просто образец совершенства!
– Скоро ты в этом убедишься. Она будет в Риме, когда я покончу с провинцией Африка. У нас с ней есть сын.
– Да, я слышала. Твой наследник?
– Не говори ерунды, Сервилия. Его зовут Птолемей Цезарь, и он будет фараоном Египта. Неплохая судьба для неримлянина.
– Действительно. Так кто же будет твоим наследником? Ты надеешься на Кальпурнию?
– Нет.
– Ее отец, кстати, совсем недавно снова женился.
– Да? Я еще не успел повидаться с Пизоном.
– Твой наследник – Марк Антоний? – продолжала допытываться она.
– На данный момент никакого наследника у меня нет. Но… надо подумать о завещании. – В глазах его что-то блеснуло. – Как поживает Понтий Аквила?
– Все еще мой любовник.
– Как мило. – Он поднялся, поцеловал ей руку. – Не печалься о своем сыне. Он еще может тебя удивить.
«Итак, возобновилось еще одно из старых знакомств. Значит, Пизон снова женился? Интересно. Кальпурния мне ничего не сказала. Такая же тихая, мирная. Мне нравится спать с ней, но детей у нас не будет. Сколько мне отпущено? Сколько бы ни было, ребенка мне уже не вырастить, если Катбад прав».
Все дни были заполнены разговорами с плутократами, банкирами, с казначеем Марком Куспием, со счетоводами легионов, с крупными домовладельцами и т. д. и т. п. А по ночам – бумаги, мерное щелканье счетов из слоновой кости. Где взять время на дружеские визиты? Теперь, когда Марк Антоний вернул серебро, казна значительно пополнилась, даже с учетом двух лет войны. Но Цезарь знал, что сделать надо еще очень многое и что одна из проблем будет стоить огромных денег. Их надо уплатить за тысячи и тысячи югеров хорошей земли, чтобы раздать ее отслужившим свое ветеранам тридцати легионов. Это ой как немало, а дни, когда такие участки отбирались у мятежных италийских городов и городишек, канули в прошлое. Дело еще осложнялось тем, что все ветераны были родом из Италии или Италийской Галлии и каждому полагался надел в десять югеров в тех местах, где они родились.
Гай Марий, который первым стал набирать в легионы неимущих, мечтал после службы селить их в провинциях, тем самым распространяя повсюду римские обычаи и латинский язык. Он даже начал осуществлять эту мечту – на острове Церцина, соседствовавшем с провинцией Африка. Отец Цезаря, главный агент в этом деле, постоянно там пропадал. Но все кончилось ничем. После сумасшествия Мария весь сенат воспротивился его программе. Так что, если ничего не изменится, земля будет куплена в Италии и Италийской Галлии – самая дорогая в мире земля.
В конце октября он все же выкроил вечер на званый обед в триклинии Государственного дома, свободно вмещавшем девять просторных лож и выходившем с одной стороны на широкую колоннаду вокруг сада перистиля. Поскольку день был солнечным, теплым, Цезарь велел открыть двери. Здесь, в этой трапезной, на фоне изысканных фресок, изображавших сражение у озера Регилл, Помпей Великий впервые увидел Юлию и влюбился в нее. Как радовалась Аврелия! Какой был триумф!
Но и сегодня в триклинии собрались далеко не последние римляне. Гай Матий со своей супругой Присциллой, Луций Кальпурний Пизон со своей новой женой, тоже Рутилией, но другой. Публий Ватиний также счел возможным прийти со своей обожаемой половиной Помпеей Суллой, хотя та некогда была замужем за хозяином дома. Луций Цезарь, как вдовец, был один. Его сын находился в провинции Африка под началом у Метелла Сципиона. Цезарь – республиканец, единственный из этого рода. Ватия Исаврийский пришел с женой, старшей дочкой Сервилии Юнией. Луций Марций Филипп прибыл с небольшой армией, которую составляли его вторая жена Атия (племянница Цезаря), ее дочь от Гая Октавия, Октавия-младшая, и ее сын Гай Октавий-младший. А еще собственная дочь Филиппа, Марция (жена Катона, но близкая подруга Кальпурнии), и его старший сын, домосед Луций. Отсутствовали (хотя были приглашены) Марк Антоний и Марк Эмилий Лепид.
Меню было тщательно продумано, ибо Филипп слыл известным эпикурейцем, а Гай Матий, наоборот, любил простую еду. На первое подали креветок, устриц и крабов с рыбоводческих ферм Байи в изысканных соусах, а также в сыром и в слегка поджаренном виде. Гарниром к ним служили салат-латук, огурцы и сельдерей. Все щедро сдобрено маслом и полито уксусом. Копченый пресноводный угорь соседствовал с окунем, приправленным гарумом, и фаршированными яйцами. Тут же лежал свежий хлеб с хрустящей корочкой, к нему было подано прекрасное оливковое масло, в которое все желающие окунали ломти. Второй переменой служило разнообразное мясо – от хрустящей, аппетитно потрескавшейся свиной ноги до всех разновидностей домашней птицы и поросят, запеченных в овечьем молоке, где их томили часами. Были тут и нежные свиные сосиски, слегка обжаренные и покрытые разбавленным тимьяновым медом, и тушеная баранина с душицей и луком, и ягненок, запеченный в глине. Десерт составляли медовые пряники, сладкие пирожки с измельченным изюмом, выдержанным в приправленном специями крепленом вине. Плюс сладкие омлеты, свежие фрукты, клубника, привезенная из Альбы Фуценции, и персики из Кампании, где у Цезаря был свой сад. Твердый и мягкий сыры, компот из слив и орехи. Вина из лучшего фалернского винограда, красного и белого, а также вода из родника богини Ютурны.
Цезарю все это было не нужно. Он с удовольствием поел хлеба с маслом, немного сельдерея и густой гороховой каши, сваренной с куском бекона.
– Я не могу по-другому. Я солдат, – засмеялся он, вдруг помолодев и расслабившись.
– Ты все еще пьешь уксус с горячей водой по утрам? – спросил Пизон.
– Пью, если нет лимонов.
– А что ты сейчас пьешь? – опять спросил Пизон.
– Фруктовый сок. В качестве нового целебного средства. Со мной из Египта приехал жрец-врач. Это его идея, и она мне понравилась.
– Тебе больше понравилось бы это фалернское, – сказал Филипп, смакуя вино.
– Нет, я по-прежнему ничего в нем не понимаю.
Ложа мужчин образовывали букву «U», низкие столики вокруг позволяли гостям легко дотянуться до желаемой снеди. При чашах с жидкими или липкими яствами имелись ложки, а более твердые деликатесы были разделены на порции, легко помещавшиеся во рту. Желавший сполоснуть руки просто оборачивался, и внимательный слуга тут же подавал ему полотенце и миску с водой. Тоги сняли: в них есть неудобно. Обувь сброшена, ноги омыты – ничто не мешает облокотиться на валик.
К противоположной стороне столиков были приставлены стулья. В последнее время считалось особенным шиком позволять и женщинам возлежать на приемах, но в Государственном доме царили традиции, так что все дамы по старинке сидели. Если и было введено что-то новое, то оно заключалось в произвольном выборе мест на пиру. Гостям предоставили право рассаживаться как угодно, но с двумя исключениями. Своего кузена Луция Цезарь посадил на