Однако самая большая трагедия разыгралась с сыном Луция Цезаря, которого взяли в плен и посадили под домашний арест на вилле под Утикой – дожидаться, пока у Цезаря появится время решить его судьбу. Слуги Цезаря присматривали за ним, а также за дикими животными в клетках, которые обнаружились среди брошенного Метеллом Сципионом добра. Цезарь решил придержать их для игр, которые он непременно хотел устроить в честь покойной Юлии. В свое время злокозненные сенаторы Катон и Агенобарб не разрешили почтить ее погребальными играми.
Может быть, атмосфера подозрительности вокруг единственного отпрыска рода Юлиев Цезарей, который решился встать на сторону республиканцев, лишила его душевного равновесия, или же причина трагедии крылась в неком психическом расстройстве. Как бы там ни было, через некоторое время к Луцию Цезарю-младшему присоединилась группа легионеров-республиканцев, они захватили виллу и до смерти замучили слуг. Не имея больше человеческого материала, Луций Цезарь-младший стал убивать животных. Легионеры ушли, он остался. Трибун, посланный с проверкой, ужаснулся, найдя его бродящим по залитой кровью вилле. Он то бормотал что-то себе под нос, то неистовствовал. Как Аякс после падения Трои, он, казалось, считал животных своими врагами.
Цезарь решил, что его надо судить. И, как единственного сына родственника диктатора, публично. Все должны воочию убедиться, что Луций Цезарь-младший лишился рассудка. В ожидании суда преступника заперли на той же вилле, приставив охрану.
Когда солдаты пришли с кандалами, чтобы отвести в них Луция Цезаря в Утику, они нашли его мертвым – но не покончившим с собой. Судьба Публия Веттия! Кто пробрался в узилище и убил его, осталось тайной, но ни один человек не подумал, что Цезарь в этом замешан. Много слухов ходило о новом диктаторе, однако его никогда не обвиняли ни в чем подобном. Цезарь сам, как великий понтифик, провел обряд похорон, а прах послал Луцию, дав объяснения в том объеме, какой Луций, по его мнению, мог воспринять без тяжелых последствий.
Утика тоже была прощена, но Цезарь напомнил тремстам старейшинам, что во время своего первого консульства тринадцать лет назад он провел lex Julia, от которого город очень выиграл. Потом он подвел итог:
– Штраф в двести миллионов сестерциев. Вы будете платить его частями, каждые полгода в течение трех лет. Не мне, жители Утики. Прямо в казну Рима.
Огромный штраф! Восемь тысяч талантов серебра. Но поскольку Утика не могла отрицать, что помогала республиканцам, а также восхваляла и обожала злейшего врага Цезаря Катона, триста старейшин смиренно выразили согласие. Что тут поделать, особенно если деньги надо платить в казну? Этот тиран не стремился к личному обогащению.
Республиканцы – владельцы пшеничных латифундий в долинах рек Баграда и Катада тоже пострадали. Цезарь немедленно выставил их имущество на аукцион. А остальные землевладельцы провинции Африка сделались его клиентами. Цезарь считал это жизненно важным для благополучия Рима – кто знает, что еще может произойти?
Из провинции Африка он пошел в Нумидию, где распродал все личное имущество Юбы, прежде чем полностью ликвидировать Нумидию как царство. Восточная часть ее, самая плодородная, вошла в состав провинции Африка как Новая Африка. Публий Ситтий получил приличную территорию, граничащую с Новой Африкой, в личное владение при условии, что он сохранит верность Риму, Цезарю и наследнику Цезаря. Богуд и Бокх получили Западную Нумидию. Но Цезарь заставил царей провести между своими владениями границу.
В последний день мая Цезарь поплыл на Сардинию, оставив в Африке Гая Саллюстия Криспа.
Преодоление дистанции в сто пятьдесят миль заняло двадцать семь дней. Море бушевало, корабль Цезаря дал течь и вынужден был причаливать к каждому острову. Его относило то на восток, то на запад. Все это раздражало, и вовсе не по причине морской болезни. Цезаря никогда не мутило в морях. Просто качка была такой, что мешала читать, писать и даже думать.
Наконец добрались до Сардинии. Цезарь увеличил налоги, взимаемые с нелояльного острова, с одной десятой до одной восьмой и наложил отдельный штраф в десять миллионов сестерциев на портовый город Сулки за активное содействие республиканцам.
После второго июля он уже готов был плыть в Остию или Путеолы, в зависимости от того, куда подуют ветры. Но начались экваториальные штормы, причем такие, что ветер, трепавший его корабли на пути к Сардинии, казался нежным зефиром. Цезарь увидел мыс Каралис, гавань и внял просьбам капитана переждать бури там. Они бушевали без перерыва три рыночных интервала, но, по крайней мере находясь на твердой земле, Цезарь мог не торопясь разобраться в накопившейся корреспонденции.
Однако времени на осмысление произошедшего он так и не выкроил до самого отплытия в Остию. Задул юго-западный ветер
и понес его прямехонько к устью Тибра.
Война будет длиться, пока Гай Требоний в Дальней Испании не возьмет в плен Лабиена и двух Помпеев, прежде чем они смогут организовать новое сопротивление. Для этого задания нет человека лучше Требония, беда только в том, что эта провинция не желает сотрудничать с ним после грабительского наместничества Квинта Кассия. Вот неприятность, а, Цезарь? Ты не можешь за все браться сам, а на каждого Гая Требония всегда найдется свой Квинт Кассий. На каждого Кальвина есть свой Антоний.
Испания в руках богов, в данный момент нет смысла думать о ней. Лучше подумай, что до сих пор война идет так, как ты, Цезарь, хочешь. Африка закрепила успех Фарсала. Но… так много мертвых! Так много талантливых и способных людей потеряно зря!
А эта история с «Федоном»? Долго Цезарь не мог заставить Статилла выложить ему все. Но намек на то, что он готов взять назад обещание послать Статилла к Бруту, сразу развязал тому язык. О, как приятно все же было узнать, что стальная основа Катона имела свои изъяны! Когда пришло время умирать, он испугался и сначала захотел убедиться, что будет жить вечно. Для этого и перечитал «Федона». Как интересно! Это ведь самое красивое поэтическое сочинение на греческом языке. Но человек, написавший его, лишь пересказывал услышанное. Ни он, ни Сократ, великий философ, не были сильны ни в логике, ни в здравомыслии. «Федон», «Федр» и другие подобные сочинения полны софистики, а подчас и прямого обмана. В них совершается одно и то же древнее философическое преступление. Каждый делает вывод, больше всего ему подходящий, тот, какой ему лично нравится, подменяя истину. Что касается стоицизма, какая еще философия ýже, какой другой кодекс духовного поведения может успешнее породить законченный фанатизм?
Катон не решился совершить самоубийство, предварительно не убедившись, что после смерти он будет жить вечно. И искал подтверждение в «Федоне». Это успокаивает Цезаря, который не жаждет жизни после смерти. Что есть смерть, как не вечный сон? Единственное бессмертие, которого человек может достигнуть, – это вечно жить в памяти человечества. Конечно, это судьба Цезаря, но Цезарь сделает все, чтобы лишить Катона этого удела. Не будь Катона, не было бы гражданской войны. «Даже Цезарь не может простить ему это».
Ах, но Цезарь делается все более и более одиноким. Вот и Катона уже нет. Нет Бибула, Агенобарба, Лентула Круса, Лентула Спинтера, Афрания, Петрея, Помпея Магна, Куриона. Рим становится городом вдов, а у Цезаря не осталось реальных соперников. Как Цезарь может выделиться без оппозиции, которая заставляла его упрямо шагать к своей цели? Но нет, нет и нет оппозиции легионов.
Легионы Цезаря. Девятый, десятый, двенадцатый, четырнадцатый. Их штандарты тяжелы от наград. Их доля в трофеях такова, что рядовые могут претендовать на статус всадника третьего класса в центуриях, а центурионы – на статус второго класса. И все равно они взбунтовались. А почему? Да потому, что остались без дела, без контроля. Именно поэтому они стали легкой добычей для таких смутьянов, как Авиен. Эти люди внушили им, что они могут диктовать условия своему командиру. Их мятеж прощен, но, что важней, не забыт. Ни один мятежный солдат никогда не получит землю в Италии или полную долю трофеев после триумфа.
После триумфа. Цезарь ждет его вот уж четырнадцать лет, с испанской кампании. Сенат тогда заставил его пересечь померий, чтобы он лично зарегистрировал свою кандидатуру на консульский пост. Это лишило его и полномочий командующего, и триумфа. Но теперь он отметит свой триумф, и это будет триумф, который затмит все триумфы – и Суллы, и Помпея Магна. В этом году. Да, еще в этом. Время есть, ибо Цезарь наконец выправит календарь, правильно распределит времена года по месяцам, увеличив год до трехсот шестидесяти пяти дней. А к каждому четвертому по счету году добавит один лишний день, чтобы отныне не было никаких расхождений. Если Цезарь, кроме этого, больше ничего не сделает для Рима, то его имя все равно останется жить в веках.
Вот что такое бессмертие. Только таким оно должно быть. О Катон, как ты жалок с твоим желанием иметь бессмертную душу, с твоим страхом смерти! Чего можно бояться в смерти?
Корабль накренился, задрожал. Ветер менялся, усиливался, стал юго-восточным. Цезарю показалось, что он несет в себе запах Египта, запах Нила – сладковатый, немного зловонный, исходящий от черной земли, напитанной водой после разлива, от незнакомых цветов в чужих садах и от Клеопатры.
Клеопатра. Цезарь скучает по ней, хотя не думал, что будет скучать. Интересно, как выглядит маленький человечек? Тот, что сейчас неотлучно при ней? Она пишет, что он похож на него, но Цезарь смотрит на вещи более объективно. Сын Цезаря, но не римлянин? Вздор. Сыном Цезаря будет римлянин, тот, кого он усыновит в своем завещании. Что ждет Цезаря впереди? Пора, давно пора изъявить свою волю. Но кого выбрать? Ни в чем себя еще не проявившего, никому не известного шестнадцатилетнего юношу или мужчину тридцати семи лет? Боги, дайте время сделать правильный выбор!
Сенат проголосовал за то, чтобы продлить диктаторство Цезаря еще на десять лет, с полномочиями цензора на три года и правом публично высказывать свое мнение относительно кандидатов на должности ма