– По каким же резонам, Октавий?
Дыхание парня участилось, при каждом выдохе стал слышен хрип, однако он явно не собирался отступать, хотя эмоциональное напряжение, согласно теории Хапд-эфане, грозило ему приступом астмы.
– Во-первых, Марцеллу-младшему достались поместья его брата Марка и его двоюродного брата Гая-старшего. Он купил их на аукционе. Когда ты составлял списки конфискованных поместий, дядя, ты не внес туда собственность Марцелла-младшего, поэтому мой отчим и я посчитали, что как жених он приемлем. Таким образом, его состояние – это первый мой довод. Во-вторых, Клавдии Марцеллы – это известный плебейский род с консулами во многих поколениях и крепкими связями с патрициями Корнелиями ветви Лентулов. Дети Октавии от Марцелла-младшего будут иметь большое общественное и политическое влияние. В-третьих, я не считаю, что поведение этого человека или его брата, консула Марка, было нечестным или неэтичным, хотя признаю, что Марк был твоим ярым противником. Но он и Марцелл-младший встали на сторону республиканцев лишь потому, что считали их точку зрения правильной, а ты, дядя Гай, в отличие от всех других, никогда не наказываешь за это. Если бы женихом был Гай Марцелл-старший, я бы его отверг, ибо он обманул и Помпея Магна, и сенат – поступок, который ты, я и все порядочные люди сочли отвратительным. В-четвертых, я внимательно наблюдал за Октавией, когда они встретились, а потом поговорил с ней. Хотя тебе он может не нравиться, дядя, Октавии он по душе. Он не безобразен, начитан, обходителен, добродушен и безумно в нее влюблен. В-пятых, его карьера в Риме напрямую зависит от твоего расположения. И наконец, в-шестых, он будет отличным мужем. Я сомневаюсь, что Октавия когда-нибудь сможет упрекнуть его в неверности или в плохом обращении, что мне, например, не пришлось бы по вкусу.
Октавий расправил свои узкие плечи.
– Таковы мои доводы в пользу того, что он будет подходящим мужем для сестры.
Цезарь расхохотался:
– Очень хорошо, молодой человек! Даже Цезарь не мог бы быть более объективным. Я понимаю так, что на очередном заседании сената мне надо будет замолвить словечко за Гая Клавдия Марцелла-младшего, достаточно хитрого, чтобы в сложный момент притвориться больным, достаточно практичного, чтобы скупить имущество своих родичей, и достаточно предприимчивого, чтобы укрепить свое положение при диктаторе Цезаре политическим браком. – Он выпрямился на ложе. – Скажи мне, Октавий, если бы ситуация изменилась и появился бы более выгодный жених для сестры, ты разорвал бы эту помолвку?
– Разумеется, Цезарь. Я очень люблю свою сестру, но женщинам трудно втолковать, что они должны помогать нашей карьере и нашим семьям, выходя замуж за тех, кого им укажут. Октавия ни в чем не нуждается, у нее есть все, от самой дорогой одежды до образования, достойного Цицерона. Она знает, что цена ее комфорта и привилегий – покорность.
Хрипы стихали. Октавий вышел из тяжелого испытания без больших потерь.
– Какие сейчас ходят слухи? – спросил Цезарь Филиппа, который обмяк и вздохнул с облегчением.
– Я слышал, что Цицерон на своей вилле в Тускуле, пишет новый шедевр, – напряженно ответил Филипп.
Не получается спокойной трапезы. Надо бы срочно принять лазерпиций.
– Ты сказал это неодобрительно. Тема шедевра?
– Надгробное слово Катону.
– О, понимаю. Из этого я заключаю, что он все еще отказывается войти в сенат?
– Да, хотя Аттик регулярно взывает к его здравому смыслу.
– Бесполезно! – раздраженно воскликнул Цезарь. – Что еще?
– Бедный Варрон вне себя. Антоний, будучи начальником конницы, использовал свою власть и лишил Варрона самых доходных поместий, записав их на свое имя. И получает всю прибыль, сделавшись частным лицом. Деньги эти ему очень кстати. Ростовщики требуют возвратить им заем, который он брал для покупки дворца Помпея в Каринах. Этот памятник дурновкусию очень дорого ему встал.
– Благодарю тебя за эти сведения. Я отнесусь к ним со вниманием, – мрачно сказал Цезарь.
– И еще одно, Цезарь, о чем ты должен знать, хотя, боюсь, это станет для тебя ударом.
– Наноси свой удар, Филипп.
– Твой секретарь, Гай Фаберий.
– Я уже понял, что с ним что-то не так. Ну же?
– Он торгует римским гражданством.
«О Фаберий, Фаберий! После всех этих лет! Кажется, никто, кроме самого Цезаря, не может набраться терпения и подождать своей доли в трофеях. Триумфы свои я начну отмечать совсем скоро, через месяц-другой. А доля Фаберия дала бы ему возможность получить статус всадника. Теперь же он не получит вообще ничего».
– И много он берет?
– Достаточно, чтобы купить хоромы на Авентине.
– Он говорил о доме.
– Я бы не назвал особняк Афрания просто домом.
– Я тоже.
Цезарь резко повернулся на ложе, подождал, когда слуга обует его и застегнет пряжки.
– Октавий, проводи меня, – приказал он. – Кальпурния может остаться еще ненадолго и поболтать. Я пришлю за ней паланкин. Благодарю тебя, Филипп, за угощение и за информацию. Ты меня просветил.
Страшный гость ушел. Филипп сунул ноги в шлепанцы и прошел в гостиную своей жены. Там Кальпурния и Октавия с тщанием перебирали груды новой одежды. Атия просто наблюдала за ними.
– Он успокоился? – подходя к двери, прошептала она.
– Октавий ответил на все вопросы, и его настроение улучшилось. Твой сын – замечательный парень, моя дорогая.
– О, какое облегчение! Октавия действительно хочет этого брака.
– Я думаю, Цезарь сделает Октавия своим наследником.
Ее лицо исказилось от ужаса.
– Ecastor! Нет!
Поскольку просторный дом Филиппа находился на той же стороне Палатина, где и Большой цирк, фасад его смотрел скорее на запад, чем на север. Цезарь и юноша, оба в тогах, прошли к Верхнему форуму и обогнули угол торгового центра, чтобы спуститься по Священному спуску к Государственному дому. Цезарь остановился.
– Скажи, пожалуйста, Трогу, чтобы он послал паланкин за Кальпурнией, – попросил он Октавия. – Я хочу оглядеть мои постройки.
Октавий почти сразу вернулся, и они возобновили прогулку. Уже смеркалось. Солнце садилось, золотя арочные окна табулария и слегка изменяя цвета возвышающихся над ним храмов. Храм Юпитера Всеблагого Всесильного доминировал, а Юнона Монета расположилась на более низкой площадке. Почти каждый дюйм пространства вокруг них занимали святилища, воздвигнутые в честь каких-нибудь богов или их ипостасей. Старые храмы были маленькими, однообразными, а самые новые сияли богатыми красками, сверкали позолотой. Только так называемое священное убежище, небольшой распадок между двумя уступами, было свободным. Там росли сосны, тополя и несколько африканских папоротниковых деревьев.
Строительство базилики Юлия уже полностью завершилось. Цезарь стоял, с удовлетворением любуясь ее соразмерностью и красотой. Фасад этого нового двухэтажного Дома суда покрывал цветной мрамор, а между коринфскими колоннами, разделенными арками, стояли статуи его предков, от Энея и Ромула до Квинта Марция Рекса, построившего акведук. С ними соседствовали Гай Марий, Сулла и Катул Цезарь. А еще его мать, его первая жена Циннилла, обе тетушки Юлии и третья Юлия – его дочь. Вот одно из преимуществ правителя мира: он мог воздвигать любые статуи, включая и женские, какие хотел.
– Она такая красивая, я часто прихожу сюда, чтобы посмотреть на нее, – сказал Октавий. – Больше суды не будут откладываться из-за снега или дождя.
Цезарь прошел к еще не отделанной новой курии Гостилия, будущему Дому сената. Колодец комиция был снесен, чтобы уступить место этому строению. Цезарь построил другую, более высокую и широкую ростру во всю длину Форума, украшенную статуями и колоннами с носами захваченных кораблей, от которых, собственно, и пошло название «ростра». Некоторые ворчали, что Цезарь нарушает mos maiorum, внося столько изменений, но он проигнорировал их недовольство. Пора Риму затмить Александрию и Афины. Новая Порциева базилика, построенная Катоном, жалась к подножию холма Банкиров, пусть небольшая, но достаточно привлекательная, чтобы ее сохранить.
За Порциевой базиликой и курией Гостилия располагался форум Юлия. Это грандиозное начинание имело целью вдохнуть новую жизнь в римскую торговлю. Форум упирался в холм Банкиров. Сам холм был выровнен. С другой стороны его ограничивала Сервиева стена, поэтому Цезарь хорошо заплатил, чтобы передвинуть ее, сделав полукруг по границе новой площади, вымощенной мрамором и обнесенной колоннадой из великолепных коринфских колонн, пурпурных, с позолоченными капителями в форме листьев. В центре площади играл струями роскошный фонтан, украшенный статуями резвящихся нимф, а за ним на высоком ступенчатом подиуме располагалось единственное здесь здание – храм Венеры Прародительницы. Тот же пурпурный мрамор, те же коринфские колонны, а на пике фронтона – золотая статуя Виктории в колеснице, влекомой парой крылатых коней. Солнце почти село, только колесница теперь улавливала и отражала его лучи.
Цезарь вынул ключ, и они вошли в целлу, большую комнату с великолепным кессонным потолком, украшенным розами. При виде картин на стенах у Октавия перехватило дыхание.
– «Медея» кисти Тимомаха из Византия, – сказал Цезарь. – Я заплатил за нее восемьдесят талантов, но стоит она намного больше.
«Наверняка!» – подумал пораженный Октавий. Медея, бросающая в море окровавленные куски расчлененного ею брата, казалась до жути живой. Она убила его, чтобы задержать отца и получить шанс сбежать вместе с Ясоном.
– «Афродита, выходящая из морской пены» и «Александр Великий» написаны непревзойденным гением Апеллесом. – Цезарь усмехнулся. – Но о цене, пожалуй, я умолчу. Восемьдесят талантов не покроют и стоимости одной ракушки на первой из них.
– Но они здесь, в Риме, – горячо возразил Октавий. – Уже одно это делает эти несравненные картины достойными любой цены. Если они в Риме, значит их нет ни в Афинах, ни в Пергаме.
Статуя Венеры Прародительницы стояла в центре противоположной входу стены, так искусно расписанная, что, казалось, богиня вот-вот сойдет со своего золотого пьедестала. Как и у статуи Венеры Победительницы, у нее было лицо Юлии.