– В Сирию?!
– С Бассом, занявшим Апамею, Корнифицием, занявшим Антиохию, и Антистием Ветом, который станет наместником и посмотрит, что можно сделать, чтобы пресечь беспорядки, ответ очевиден. Парфяне обязательно туда вторгнутся в течение этих двух лет. Поэтому я обязан опередить их. Хочу последовать примеру Александра Великого, то есть завоевать земли от Армении до Бактрии и Согдианы и от Гедросии и Кармании до Месопотамии, да еще прихватить Индию, – спокойно объяснил Цезарь. – Парфяне зарятся на территории к западу от Евфрата, поэтому наши интересы на восточной его стороне.
– О боги, на это понадобится как минимум лет пять! – ахнул Кальвин. – Разве ты не боишься предоставить Рим самому себе так надолго? Посмотри, что произошло, когда ты исчез в Египте на каких-то несколько месяцев, а тут пройдут годы. Цезарь, и не рассчитывай, что Рим будет процветать, пока ты мотаешься по свету!
– Я не собираюсь мотаться по свету! – сквозь зубы возразил Цезарь. – Тебе следовало бы знать, что гражданские войны стоят денег! Денег, которых у Рима нет! Денег, которые я найду в Парфянском царстве!
Они заняли Кордубу без боя. Город открыл ворота и просил пощады, взывая к знаменитому милосердию Цезаря. Но пощады не было. Цезарь собрал всех мужчин призывного возраста и казнил их на месте, а потом приказал городу заплатить штраф, равный штрафу, наложенному на Утику.
2
Накануне отъезда в Испанию, чтобы служить у Цезаря личным контуберналом, Гай Октавий тяжело заболел воспалением легких. И только к середине февраля он почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы покинуть Рим, несмотря на отчаянные протесты матери. Календарь точно совпадал с временами года впервые за сотню лет, значит февраль – это засыпанные снегом перевалы и холодные ветры.
– Ты не доедешь туда живым! – в отчаянии крикнула Атия.
– Нет, мама, доеду. Что со мной может случиться, если я буду ехать в закрытой повозке с горячими кирпичами и множеством пледов?
Таким образом, несмотря на все возражения, молодой человек уехал, с удивлением обнаружив, что зимнее путешествие (в тепличных, правда, условиях) не вызывает у него приступов астмы, как он теперь называл свою болезнь. Цезарь прислал к юноше Хапд-эфане, давшего ему несколько полезных советов. На дорогах снег, в воздухе нет ни цветочной пыльцы, ни прочей пыли, включая шерстинки животных. Да и морозец сухой. К своему удовольствию, Октавий почувствовал себя даже лучше, когда взял лопату и стал помогать расчищать Домициеву дорогу, ибо на Генавском перевале повозка застряла в снегу. Трудно дышалось ему лишь единожды, когда пришлось ехать по гати через болота в устье реки Родан. Но это длилось какую-то сотню миль. На пике перевала через прибрежные Пиренеи он остановился посмотреть на трофеи Помпея Великого, изрядно потрепанные непогодой, потом спустился в Ближнюю Испанию лакетанов, где уже наступила весна, влажная и безветренная. Но приступы все равно не возобновились.
В Кастулоне он узнал, что под Мундой разыгралось решающее сражение и что Цезарь в Кордубе. Октавий поехал в Кордубу.
И прибыл туда в двадцать третий день марта. В городе стояло зловоние. Всюду кровь и дым от десятков погребальных костров, но, к счастью, дворец наместника располагался выше того места, где, как догадался Октавий, проходила массовая казнь. Удивляясь своей физической выносливости, он с не меньшим удивлением понял, что может спокойно смотреть на последствия бойни. По крайней мере, хоть в этом смысле он ничем не отличается от других. Факт, который его обрадовал. Болезненно опасаясь, что из-за хрупкой внешности все сочтут его хилым неженкой, он также боялся, что вид и запах крови лишат его мужества, но этого не произошло.
В передней сидел молодой человек, одетый по военному, явно облеченный обязанностью фильтровать посетителей. Часовые снаружи, глядя на свиту и повозку Октавия, без возражений пропустили его. Но этот юноша не собирался быть таким услужливым.
– Да? – рявкнул он, глядя из-под густых бровей.
Октавий молча уставился на него. Вот это солдат! Недостижимый идеал. Когда малый поднялся, Октавий увидел, что ростом он с Цезаря, что его плечи как два холма, а шея мощная и жилистая, как у буйвола. Но все это меркло по сравнению с лицом, поразительно привлекательным, но абсолютно мужским. Копна волос, кустистые черные брови, суровый взгляд глубоко посаженных карих глаз, тонкий нос, твердый рот и волевой подбородок. Мускулистые голые руки, кисти крупные, хорошей формы, пригодные как для грубой, так и для тонкой работы.
– Да? – снова спросил страж, но уже не так грозно и с улыбкой в глазах.
Вылитый Александр, подумал Октавий (слово «красавчик», по его мнению, было неприменимо к мужчинам). Но еще изысканней и благородней.
– Прошу прощения. Я с докладом к Гаю Юлию Цезарю. Я его новый контубернал, – произнес визитер вежливо, но с едва уловимым налетом высокомерия.
– Из великих аристократов? – спросил солдат. – Тебе туго придется, когда он увидит тебя.
Октавий улыбнулся, все высокомерие вмиг исчезло.
– О, он знает, как я выгляжу. Он сам меня запросил.
– Так, значит, родич! И кто же ты будешь?
– Меня зовут Гай Октавий.
– Это мне ни о чем не говорит.
– А тебя как зовут? – спросил Октавий, ощущая растущую симпатию к молодому человеку.
– Марк Випсаний Агриппа. Контубернал Квинта Педия.
– Випсаний? – переспросил Октавий, сдвинув брови. – Какое странное имя. Откуда ты родом?
– Из самнитской Апулии, но имя мессапийское. Обычно меня зовут Агриппа.
– Что значит «рожденный ногами вперед». По твоему виду не скажешь, что ты хромаешь.
– С ногами у меня все в порядке. А какой когномен у тебя?
– У меня нет когномена. Просто Октавий.
– Ступай вверх по лестнице. Третья дверь налево.
– Ты не посмотришь за моими вещами, пока я их не заберу?
Вещи внесли. Агриппа с иронией их оглядел. Контубернал, а барахла больше, чем у иного легата. Кто же он? Несомненно, какой-нибудь дальний родственник. На вид ничего, не зазнается, но, похоже, довольно высокого мнения о себе. Определенно без воинской жилки. Если он и напоминал Агриппе кого-то, так это одного малого из истории о Гае Марии, приходившегося тому племянником. Его убил рядовой солдат за заигрывания. Но вместо того чтобы казнить солдата, Марий его наградил!
Гай Октавий? Наверняка латинянин. В сенате много Октавиев, даже среди консуляров. Агриппа пожал плечами и снова занялся списком казненных.
– Да, – ответил Цезарь на стук.
Суровое лицо его смягчилось, когда он узнал вошедшего. Положив перо, Цезарь встал.
– Мой дорогой племянник, ты проделал такой долгий путь. Я очень рад.
– Я тоже рад, Цезарь. Жаль, что я пропустил сражение.
– Не жалей. В этом сражении я ничем не блеснул и потерял слишком много людей. Надеюсь, это не последняя моя битва. Ты хорошо выглядишь, но я пришлю Хапд-эфане, пусть осмотрит тебя на всякий случай. На перевалах много снега?
– На Генавском – да, а в Пиренеях снег уже сошел. – Октавий сел. – Ты был очень мрачным, когда я вошел, дядя Гай.
– Ты читал Цицеронова «Катона»?
– Эту злобную чушь? Да, она меня немного развлекла во время болезни. Надеюсь, ты ответишь ему?
– Этим я и занимался, когда ты постучал. – Цезарь вздохнул. – А Кальвин и Мессала Руф, например, считают, что отвечать не стоит. Все, что бы я ни написал, назовут мелочным. Так они говорят.
– Может, они и правы, но ответить необходимо. Промолчать – значит признать, что все в «Катоне» правда. Люди, которые сочтут мелочным твой ответ, все равно не поверят в твою правоту. А ведь Цицерон обвиняет тебя в очень серьезных вещах. В том, что ты губишь на корню демократию, лишаешь римлян права распоряжаться собой… и даже в смерти Катона. Когда у меня появятся деньги, я скуплю все копии «Катона» и сожгу, – сказал Октавий.
– Какой интересный ход! Я мог бы сделать это и сам.
– Нет, тогда все догадаются, кто за этим стоит. Позволь мне с этим разобраться. Позже, когда утихнет скандал. Как ты намерен построить опровержение?
– Начну с нескольких стрел в адрес Цицерона. Потом перейду к характеристике Катона и разделаюсь с ним получше, чем Гай Кассий с Марком Крассом. От скаредности перейду к пьянству, к ручным философам, к недостойному обращению с женами. Там будет все, – сказал Цезарь. – Я уверен, что Сервилия с удовольствием познакомит меня с малоизвестными подробностями жизни Катона.
Начало стажировки Гая Октавия было далеким от обычного постижения уклада воинской службы. Надеясь поближе сойтись с Марком Випсанием Агриппой, он уже на следующий день после прибытия понял, что знакомить его с сослуживцами вовсе не входит в намерения Цезаря.
Оказываясь по воле Фортуны в каком-либо месте, Цезарь не покидал его до тех пор, пока не наводил там порядок. Дальняя Испания, давняя римская провинция, в этом смысле не была исключением, но все свои усилия Цезарь направил на организацию римских колоний. Кроме пятого, «Жаворонка», и десятого, все приведенные им в Испанию легионы должны были там и остаться, на очень хороших участках плодородной земли, отобранной у испанских землевладельцев, державших сторону республиканцев. Римскую бедноту он рассчитывал сосредоточить в Урсоне, назвав свою колонию Генетива Урбанская, а в остальных местах планировал поселить ветеранов. Одна колония – возле Гиспалиса, занимавшегося торговлей, одна – близ Фиденции, расположенной между Пармой и Плаценцией. Две – под Укуби, три – около Нового Карфагена. Еще четыре – западнее, на земле лузитанов. Каждый колонист наделялся полным римским гражданством, а вольноотпущенникам разрешалось входить в состав правления – очень редкая привилегия для бывших рабов.
В обязанности Октавия входило сопровождать Цезаря, и он трясся с ним в его быстроходной двуколке, а тот перепархивал от одного участка к другому, проверяя, как делят землю, и желая воочию убедиться, что ее умеют делить. Он составлял законы, регулирующие жизнь колоний, вводил положения разного рода, указывал, где и что надо сделать, и лично отбирал первых граждан, которые будут составлять правление каждой колонии. Октавий понял: его испытывают. Причем проверяется не только его компетенция, но и здоровье.