Он отошел в сторону.
– Ты все поняла? Если поняла, то эти люди отпустят тебя.
Сервилия стряхнула с себя державших ее рабов, стала поправлять волосы.
– Мы обрели твердость характера, Брут? – насмешливо спросила она.
– Как видишь, да, – жестко ответил он.
– Как же ты поймала его, гарпия? – спросила она Порцию.
– Это ты гарпия, Сервилия. Брут и я созданы друг для друга, – сказала Порция, подходя к Бруту.
Взявшись за руки, они вызывающе смотрели на Сервилию.
– Ты думаешь, Брут, что контролируешь ситуацию? Так нет же! – выкрикнула Сервилия. – Даже и не надейся, что я буду вежлива с отродьем кельтиберской рабыни и грязного тускуланского мужика. Прогонишь меня – и я оболью тебя такой грязью, что с твоей карьерой будет покончено навсегда. Брут – трус, который мальчишкой уклонялся от воинских тренировок, а у Фарсала бросил свой меч! Брут – ростовщик, морящий голодом стариков! Брут – негодяй, прогнавший свою безупречную жену после девяти лет брака и отказавшийся выделить ей хоть сестерций! Цезарь еще прислушивается ко мне, и я еще могу влиять на сенат! А что касается тебя, нескладная, неуклюжая дылда, ты недостойна слизывать пыль с обуви моего сына!
– А ты недостойна лизать говно Катона, злобная потаскушка! – вопила Порция.
– Ave, ave, ave! – пропел голос с порога.
Через открытую дверь вошел смеющийся про себя Цицерон, сияющие глаза цепко ощупывали персонажей столь восхитительной драмы.
Брут хорошо справился с ситуацией. Он широко улыбнулся и прошагал мимо женщин, чтобы тепло пожать руку гостю.
– Мой дорогой Цицерон, как я рад, – сказал он. – Мне очень нужно обсудить с тобой пару вопросов. Я принялся составлять эпитому довольно странной истории Рима по Фаннию, а Стратон говорит, что это напрасный труд…
Дверь кабинета закрылась, его голос замер.
– До старости ты не доживешь, Порция! – взвыла Сервилия.
– Я тебя не боюсь! – громко крикнула Порция. – Ты теперь пустое место!
– Я не пустое место! Я выжила в доме Ливия Друза, где никто не защищал меня, не подавал мне руки. Чего нельзя сказать о твоем отце. Он просто прилип к Цепиону, и тот нянчился с ним. А моя мать была шлюхой, Порция, она изменила мужу с твоим дедом, так что не читай мне нотаций! По крайней мере, я изменила своему муженьку с человеком, который по знатности имеет право стать царем Рима, но никто не может сказать ничего подобного о комке говна по имени Катон. Тебе лучше не заводить детей, моя дорогая. Любое отродье, которое Брут зачнет, не переживет своего младенческого возраста.
– Угрозы, пустые угрозы! Сервилия, ты пуста, как тростник!
– На самом деле речь пойдет не о Фаннии, – сказал Брут, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за двери.
– Я и не думал, что ты станешь обсуждать со мной Фанния, – сказал Цицерон, навостривший уши. – Кстати, мои поздравления с женитьбой.
– Быстро же распространяются новости!
– Такие, как эта, разлетаются быстрее молнии, Брут. Я услышал ее от Долабеллы этим утром.
– От Долабеллы? А разве он не с Цезарем?
– Он был с Цезарем, но, получив, что хотел, вернулся, чтобы умиротворить своих кредиторов.
– И чего он хотел? – спросил Брут.
– Консульство и хорошую провинцию. Цезарь обещал, что в следующем году он будет консулом, а потом поедет в Сирию, – ответил Цицерон и вздохнул. – Как бы я ни старался, не могу не питать симпатии к Долабелле, даже теперь, когда он отказывается вернуть приданое Туллии. Он говорит, что ее смерть аннулировала все наши соглашения. Боюсь, он прав.
– Ни один римлянин не властен обещать консульство, – сказал Брут, хмурясь.
– Я, конечно, согласен. Что ты хотел обсудить?
– Я уже говорил. Я думаю, мне следует встретить Цезаря на пути к дому.
– О, Брут, не делай этого! – воскликнул Цицерон. – Уже поднялось облако пыли высотой в милю от стада олухов, спешащих встретить великого человека. Не унижайся, не присоединяйся к ним, Брут.
– Думаю, мне надо ехать. И Кассию тоже. Но что я должен сказать ему, Цицерон? Как мне угадать его планы?
Цицерон был озадачен.
– Меня бесполезно спрашивать, дорогой мой Брут. Я не приму в этом участия. Я остаюсь здесь.
– Чего я хочу, – сказал Брут, – это поговорить о тебе и о себе. Объяснить Цезарю, что я с тобой побеседовал и что наши мнения совпадают.
– Нет, нет, нет! – в ужасе закричал Цицерон. – Категорически нет! Упоминание обо мне ничего хорошего тебе не принесет, особенно после «Катона». Если он разозлился до такой степени, что написал этот безрассудный ответ, тогда я определенно persona non grata у Цезаря Рекса. – Он повеселел. – Я стал называть его Рексом. Ведь он поступает как царь, не правда ли? У Гая Юлия Цезаря Рекса есть и соответствующее великолепное кольцо.
– Мне жаль, что ты так настроил себя, Цицерон, но это не может изменить моего решения встретить его в Плаценции, – сказал Брут.
– Ну что ж, поступай, как считаешь нужным. – Цицерон поднялся. – Пора идти домой. В эти дни дорога забита народом. И чуть ли не каждый стремится меня навестить.
Цицерон поспешил к двери, радуясь тому, что за дверью тихо.
– Я говорил тебе, что получил очень странное письмо? Совсем недавно, от кого-то, кто заявляет, что он внук Гая Мария. Просит меня помочь ему, представляешь себе?! Я ответил, что, будучи родственником Цезаря, он не нуждается ни в чьей помощи.
У выхода он все продолжал говорить:
– Мой дорогой сын в Афинах, ты, конечно, знаешь. Он хочет купить себе экипаж. Я спрашиваю: зачем покупать экипаж? Для чего нам даны ноги, дорогой мой Брут, если не использовать их, особенно в таком возрасте? – Он хихикнул. – Я посоветовал ему попросить денег у матери. Отличный шанс получить!
Не успел Цицерон исчезнуть, как появилась Сервилия.
– Я возвращаюсь в Рим, – коротко сообщила она.
– Блестящая идея, мама. Надеюсь, к тому времени, как я введу Порцию в ее новый дом, ты примиришься с ситуацией. – Он помог ей сесть в повозку. – Ты знаешь, я очень серьезен. Если ты будешь оскорблять меня, я тебя выселю.
– Я буду делать, что мне вздумается, и ты не тронешь меня. Только попытайся – и тут же увидишь, что станется с твоим состоянием. Единственный человек, который одержал надо мной верх, – это Цезарь, а ты, сын мой, даже и не мизинец его.
Озадаченный, он пошел искать Порцию, радуясь тому, что два самых неприятных посетителя сегодняшнего дня ушли. «Мать и мое состояние? Но как? Через кого? Через моего банкира Флавия Гемицилла? Нет. Через моего директора Матиния? Нет. Это Скаптий. Да, это Скаптий. Он всегда был ее человеком».
Его жена сидела в саду, глядя на персики, свисающие с ветвей. Услышав его шаги, она повернулась, лицо засияло, она протянула к нему руки. «О Порция, я так люблю тебя! Ты моя огненная опора».
– И что ты думаешь об этом? – спросила Сервилия у Кассия.
– Я, конечно, могу понять, почему ты возражаешь, Сервилия, но во многих отношениях Брут и Порция подходят друг другу, – ответил Кассий. – Да, я знаю, ты не хочешь признать, что они пара, но тем не менее это так. Оба сухари, очень серьезные, скучные, ограниченные. Вот почему я отказался от стоицизма. Я не выношу ограничений.
Сервилия с любовью смотрела на зятя. Он такой воинственный, мужественный, такой бодрый и решительный. Как она рада, что он вошел в их семью! Ватия Исаврийский, женатый на старшей Юнии, и Лепид, женатый на младшей, – это два педантичных аристократа. Несмотря на всю свою преданность Цезарю, они так и не смогли примириться со скандальной связью их тещи. А вот Кассий, имеющий прямое отношение к шокирующему факту, поскольку женат на Тертулле и, значит, приходится Цезарю зятем, не изменил отношения к Сервилии.
– Тертулла говорит, что ты едешь встречать Цезаря, – сказала она.
– Да. С Брутом, надеюсь, если Порция все не переиначит. – Кассий усмехнулся. – Вряд ли она одобрит решение Брута выклянчить что-то у Цезаря, а?
– О, он уедет, ничего ей не сказав, – уверила Сервилия. – Но зачем это нужно?
– Мунда, – просто ответил Кассий. – Я рад, что Цезарь наконец победил. Я всегда относился отрицательно к некоронованному царю Рима, но, по крайней мере, сопротивление республиканцев уже не воскреснет. Брут, получивший прощение, не сделал с тех пор ни одного неверного шага. Он слишком скрытен, чтобы говорить то, что думает. Не знаю, что у него на уме. А я намерен получить свой пакет привилегий, сколь бы ни претило мне зависимое положение. Я хочу стать претором в следующем году, как и Брут, но к тому времени, как великий человек достигнет Рима, не останется ни одной вакансии. – Он с иронией посмотрел на Сервилию, между ними не было тайн. – Э-э-э, как неофициальный зять Цезаря, я заслуживаю хорошего отношения. Если подумать, у меня больше шансов получить Сирию, чем у Долабеллы. Ты согласна?
– Абсолютно, – ответила она. – Мое благословение. Поезжай.
6
Пока Цезарь и Октавий, проводя время в беседах, ехали по побережью Ближней Испании к перевалу через Пиренеи, морской порт Нарбон переживал такое волнение, какого не бывало с тех пор, как Луций Цезарь сделал его своей базой по приказу родственника, воевавшего в Длинноволосой Галлии. Приятный город, расположенный в устье реки Атаг, был знаменит морепродуктами, особенно самой нежной в мире рыбой, плоской, водившейся на дне дельты и весьма осторожной.
Однако Нарбон вовсе не думал, что шестьдесят с лишним сенаторов приехали в конце июня, чтобы полакомиться краснобородкой. Нарбон знал, что к нему едет Цезарь и что все эти важные люди хотят увидеться с ним. Они выбрали Нарбон, потому что вокруг не было другого достаточно крупного города, чтобы обеспечить всем необходимый комфорт. Такие герои, как Децим Брут, Гай Требоний, Марк Антоний и Луций Минуций Базил, знаменитые ветераны Галльской войны, прибыли первыми и вчетвером поселились в особняке Луция Цезаря, который он содержал в надежде однажды вернуться в эти милые его сердцу места. Остальные устроились в гостиницах получше или попросили приюта у какого-нибудь процветающего римского торгаша. В Нарбоне их было много, поскольку он являлся портом для обширных цветущих земель, простиравшихся аж до самой Толозы, красивого города, расположенного в низовьях Гарумны.