Это было довольно короткое мероприятие. Участники выехали из Рима на рассвете и вернулись в Рим с заходом солнца. Верхом на Двупалом Цезарь возглавлял процессию магистратов, возвращавшихся в город, где уже второй раз новоявленный молодой патриций Гай Октавий исполнял обязанности префекта в отсутствие консулов и преторов. У простых людей этот праздник был популярен. Те, кто жил по соседству с горой Альбан, пошли прямо туда и хорошо угостились после церемонии. Те, кто оставался в Риме, выстроились вдоль Аппиевой дороги, ожидая возвращения магистратов.
– Ave, Rex! – крикнул кто-то в толпе, когда Цезарь проезжал мимо. – Ave, Rex! Ave, Rex!
Цезарь запрокинул голову и рассмеялся:
– Нет, это неправильное обращение. Я – просто Цезарь, а вовсе не Рекс!
Марулл и Флав отделились от группы плебейских трибунов и погнали коней к голове колонны. Эффектно вздыбив их перед Цезарем, они проскочили вперед.
– Ликторы, схватите человека, который назвал Цезаря царем! – несколько раз крикнул Марулл, указывая на толпу.
Ликторы Антония направились к толпе, но Цезарь поднял руку.
– Стойте! – приказал он. – Марулл, Флав, вернитесь на свои места.
– Но он назвал тебя царем! Если ты ничего не предпримешь, Цезарь, значит ты хочешь быть царем! – прокричал Марулл.
К этому времени вся процессия остановилась. Ликторы и магистраты с интересом смотрели на разыгрываемый перед ними спектакль.
– Схвати его и суди его! – кричал Флав.
– Цезарь хочет быть царем! – вопил Марулл.
– Антоний, прикажи своим ликторам отвести Флава и Марулла туда, где они должны находиться! – приказал Цезарь с пылающими щеками.
Антоний осадил коня, словно раздумывая.
– Сделай это, Антоний, или завтра же ты будешь частным лицом!
– Слышите это? Слышите? Цезарь действительно царь, он приказывает консулу, как слуге! – завопил Марулл, когда ликторы Антония взяли его коня за повод и повели в хвост колонны.
– Рекс! Рекс! Рекс! Цезарь Рекс! – истошно вопил Флав.
– Завтра же на рассвете созови сенат, – сказал Цезарь Антонию на прощание, дойдя до Государственного дома.
Его терпение лопнуло.
Поспешно прочли молитвы и истолковали знаки, аплодисменты в честь награжденных были оборваны жестом.
– Луций Цезетий Флав, Гай Эпидий Марулл, встаньте! – крикнул Цезарь. – На середину, быстро!
Оба плебейских трибуна оторвали задницы от скамьи, установленной перед курульным возвышением, и повернулись к Цезарю. Головы вскинуты, глаза злые.
– Мне надоело оправдываться! Вы слышите меня? Понимаете? – прогремел Цезарь. – Я сыт по горло! Больше я ничего подобного не потерплю! Флав, Марулл, вы позорите свое звание!
– Рекс! Рекс! Рекс! – пролаяли те.
– Молчать, идиоты! – рявкнул Цезарь.
Что изменилось, никто не понял и не смог понять позже, уже сидя дома. Просто у Цезаря стало такое лицо, что весь мир содрогнулся. Перед сенаторами стоял теперь даже не царь, а воплощенная богиня возмездия Немезида. Внезапно все припомнили, что диктатор тоже может разделаться с ними не хуже тирана. Например, выпороть без суда, обезглавить.
– До чего дошел плебейский трибунат, если его члены ведут себя словно хулиганствующие мальчишки! Если кто-то снова обвяжет белой лентой мой бюст – сорвите ее, я одобрю! Но безумно вопить перед тысячами людей – поведение, недостойное любого римского магистрата, даже самого беззастенчивого демагога. Если в толпе кто-то выкрикнет что-то дерзкое – пусть! Спокойная шутка остудит его, над ним посмеются! То, что вы оба устроили на Аппиевой дороге, было лишено всякого смысла! Вы превратили выкрик какого-то шута в балаган! За что, интересно, вы бы судили его? За государственную измену? За предательство? За нечестие? За убийство? За воровство? За растрату? За взятку? За вымогательство? За насилие? За подстрекательство к насилию? За банкротство? За колдовство? За святотатство? Насколько мне известно, это практически все преступления, которые караются по законам Рима! Вовсе не преступление, когда человек делает провокационные замечания! Вовсе не преступление, когда человек клевещет на других людей! Вовсе не преступление, когда человек злословит! Если бы все это считалось преступным, то Марк Цицерон не вылезал бы из ссылок, хотя бы за то, что назвал Луция Пизона могильщиком государства, помимо прочих нелестных эпитетов! Да здесь, в сенате, каждого второго надо судить за то, что вы обзываете друг друга пожирателями фекалий и насильниками собственных детей! Как смеете вы делать из мухи слона? Раздувать скандал? Превращать незначительный инцидент в нешуточное преступление? Как смеете вы втягивать меня во все это? Хватит! Этому будет положен конец! Слышите? Если хоть один член сената еще когда-нибудь даже мысленно предположит, что я хочу сделаться царем Рима, не поздоровится не только ему, но и многим из вас! Рекс – это только слово! Оно, конечно, имеет значение, но не в жизни Рима. Здесь ему хода нет. Рекс? Рекс? Да если бы я и вправду стремился к абсолютной власти, зачем бы мне называть себя Рексом? Почему не просто Цезарем? Цезарь – это тоже слово. Оно тоже может значить «царь», как и Рекс. Поэтому остерегитесь! Как диктатор, я могу любого из вас лишить гражданства и собственности! Выпороть! Обезглавить! И мне не нужно для этого быть каким-то там Рексом! Прислушайтесь к моим словам, почтенные отцы, и не искушайте меня! Не искушайте! Это все. Ступайте. Я вас отпускаю.
Наступившая тишина оказалась оглушительнее, чем этот голос, заставлявший вибрировать балки и отлетавший эхом от стен.
Гай Гельвий Цинна поднялся со скамьи трибунов и прошел к тому месту, с которого он мог видеть и Цезаря, и дрожащую, растерявшую всю свою самонадеянность пару.
– Отцы, внесенные в списки, – сказал он, – как глава коллегии плебейских трибунов, я вношу предложение лишить Луция Цезетия Флава и Гая Эпидия Марулла звания плебейских трибунов. И еще я предлагаю вывести их из состава сената.
Сенаторы заволновались, вверх вскинулись кулаки.
– Вывести! Вывести!
– Ты не можешь так поступить! – крикнул Луций Цезетий Флав-старший, поднимаясь с места. – Мой сын ничего особенного не сделал!
– Если бы ты обладал здравым смыслом, Цезетий, ты лишил бы его наследства за глупость! – резко ответил Цезарь. – А теперь идите! Все! Идите! Идите! Я больше не хочу видеть вас, пока вы мне не докажете, что способны вести себя как достойные и ответственные римские граждане!
Гельвий Цинна ушел, но созвал плебейское собрание, на котором Флав и Марулл были исключены из коллегии трибунов и из сената. Затем он быстро провел выборы. Выбывших заменили Луций Децидий Сакса и Публий Гостилий Сазерна.
– Я надеюсь, ты понимаешь, Цинна, – мягко сказал Цезарь Гельвию Цинне чуть позже, – что сегодня feriae. Все это ты должен повторить завтра, когда смогут собраться комиции. Но я ценю твой жест. Пойдем ко мне, выпьем вина и поговорим о новых поэтических творениях.
Кампания «царь Рима» внезапно сошла на нет. Тем, кто не присутствовал на собрании, просто сказали, что Цезарь не видит разницы между словами «рекс» и «цезарь», и они это проглотили. Как Цицерон заметил Аттику (им так и не удалось решить в свою пользу вопрос с переселением неимущих в Бутрот), плохо то, что все уже забыли, каким может быть Цезарь, когда его выведут из себя.
Впрочем, памятное собрание не прошло без последствий. В Февральские календы сенат собрался под председательством Марка Антония и проголосовал за пожизненное диктаторство Гая Юлия Цезаря. Пожизненное. Никто, от Брута с Кассием до Децима Брута с Требонием, не осмелился встать слева от курульного возвышения, когда началось голосование. Декрет приняли единогласно.
2
Теперь в состав клуба «Убей Цезаря» входил двадцать один человек: Гай Требоний, Децим Брут, Стай Мурк, Тиллий Цимбр, Минуций Базил, Децим Туруллий, Квинт Лигарий, Антистий Лабеон, братья Сервилии Каски, братья Цецилии, Попиллий Лигурийский, Петроний, Понтий Аквила, Рубрий Руга, Отацилий Насон, Цезенний Лентон, Кассий Пармский, Спурий Мелий и Сервий Сульпиций Гальба. Помимо своей ненависти к Цезарю Спурий Мелий назвал еще одну весьма странную, хотя и логичную, причину своего вступления в клуб. Четыре века назад его предок, тоже Спурий Мелий, пытался сделаться царем Рима. И убить Цезаря – это для него, Спурия, единственный способ смыть позорное пятно с его семьи, которая с тех пор так и не оправилась. Впрочем, решение Гальбы больше обрадовало основателей клуба, ибо он, как патриций и экс-претор, пользовался огромным влиянием. В ранний период Галльской войны Гальба даже провел кампанию в Альпах, но так плохо, что Цезарь быстренько отослал его. Кроме того, Гальба был одним из тех, кому Цезарь наставил рога.
Помимо него только шестеро членов клуба могли претендовать на некоторую известность, но, к сожалению, остальные, как мрачно говорил Требоний Дециму Бруту, были жалкой кучкой людишек, или еще только на что-то претендующих, или уже растерявших свое влияние.
– Смотри, а ведь никто не проболтался. Я даже шепотка не слышал, что существует какой-то там клуб.
– Я тоже не слышал, – сказал Децим Брут. – Если бы нам удалось заполучить еще двух китов вроде Гальбы, дело бы сдвинулось с мертвой точки. Двадцать три члена – это уже команда, вполне способная биться за голову Октябрьского коня.
– А наше предприятие очень похоже на состязание за голову Октябрьского коня, – сказал, помолчав, Требоний. – Если подумать, мы хотим сделать то же самое. Убить лучшего боевого коня, какой есть в Риме.
– Абсолютно согласен. Цезарь на класс выше всех. Никто не может даже надеяться затмить этого сверхгероя. Если бы была надежда, не было бы нужды убивать его. Хотя у Антония грандиозные планы – ха! Требоний, Антония тоже придется убить. Что ты на это скажешь?
– Я не согласен, – сказал Требоний. – Если мы хотим жить и процветать, все должны считать нас патриотами! Убьем хоть одного из подчиненных Цезаря – и превратимся в мятежников и изгоев.