Добровольский. — Думаю, что да. Нахимов мне представил копии, какие-то прошения. Тогда еще дело в сенате не слушалось. Я обратил внимание, что он обвинен, насколько помню, в том, что по его подстрекательству чиновник удостоверил дату явки доверенности. Причем такая специальная доверенность требовалась впервые. Раньше этого не было. Я тогда уже довольно значительно отстал от практической судебной деятельности, так как я с 1896 г. ушел в администрацию и уже не возвращался к этой деятельности. Но в мое время, несомненно, подстрекательство к должностному преступлению не преследовалось. Основанием к этому служило то, что это есть своеобразное преступление, которое может быть совершено только должностным лицом, и частное лицо отвечает в том случае, если должностное лицо совершило при участии его общее преступление. Тогда они обвиняются в соучастии. В то время была такая практика. В дальнейшем, я получил подтверждение этого мнения, потому что был членом комиссии прокурорского надзора петроградской судебной палаты при рассмотрении проекта нового уложения о должностных преступлениях. Но я отстал от этой практики и помню то, что было в мое время. Я обратился к сенатору Чебышеву, который был в присутствии, где рассматриваются должностные преступления, и просил мне сказать его мнение. Он сразу сказал то же самое, что и я думал. Затем я говорю: «Ты поговори с кем нибудь в сенате».
Председатель. — Когда вы обратились к сенатору Чебышеву?
Добровольский. — До назначения меня на пост министра. Он мне через несколько дней дает ответ (выписал мне на бумаге), где устанавливает, что действительно в теории права по нашему законодательству ответственность не падает на частных лиц; но прибавил, что в последнее время сенат иногда отклоняется. Таким образом, мне представилось, что здесь есть то, что покойный обер-прокурор 2 департамента, профессор Неклюдов, называл кассационным преступлением, т.-е., что преступление это не предусмотрено законом, а по аналогии теории уголовного права распространяется по толкованию.[*] Нахимова близко знали такие лица, как Шатилов и Ржевуский; я не помню теперь, к кому я позвонил в министерство; я просил обратить внимание на это дело, указав, что, по моему мнению, тут как будто состава преступления нет. Так дело и оставалось. Когда я был назначен министром юстиции, ко мне опять явился Нахимов. Тут мне доложили дело; оказалось, между прочим, что поступила масса всяких ходатайств за него от разных учреждений, от разных гимназий, благотворительных учреждений, затем телеграммы городского управления, кажется, гродненского,[*] с ходатайствами за него. Затем мне доложил вице-директор Н. Н. Чаплин, что по этому делу имеется ходатайство императрицы через Ростовцева.[*] Я доложил государю. Нужно сказать, что вопросами об обвинениях при отсутствии состава преступления я бы был заинтересован. Я имел перед глазами такой случай: доктор, медицинский инспектор в Смоленске, обвинялся в том, что признавал людей негодными к военной службе за деньги. Когда дело началось, он сознался в этом и назвал целый ряд лиц; одного назвал, кажется, Яншин. Этот господин был признан негодным к военной службе, поступив вольноопределяющимся (значит, не по набору, а в госпитале), и он был отослан. Когда началось это дело, то хотя прошло два года, но в виду того, что было преступление, все были переосвидетельствованы. Его также переосвидетельствовали и опять признали негодным. Тем не менее, когда привлекли этого доктора, то он в числе освобожденных лиц признал Яншина, и, представьте себе, хотя этот господин был негодным, все равно он был осужден. Затем, не знаю, чем это кончилось. Он подавал прошение на высочайшее имя о помиловании. Выходило, таким образом, что люди, подстрекая и подговаривая, платят за то, что правительство имеет в своем распоряжении негодных агентов. Вот почему я возбудил вопрос. Я предложил в уголовном департаменте министерства юстиции разработать законопроект, который допускает жалобы на отсутствие состава преступления. Сейчас можно жаловаться только на постановление судебного следователя в окружный суд, а на окружный суд — палате, дальше жалобы не допускаются, тогда как на самом деле, очевидно, палата может так же ошибаться, как может ошибаться и окружный суд и судебный следователь. И практика это показывает, потому что неоднократно сенат кассировал приговоры, где не было состава преступления.
Смиттен. — Вы считали для себя, как министра юстиции, возможным в путях монаршего милосердия исправлять незаконные, по вашему мнению, решения в трех инстанциях суда. В такой мотивировке, о которой вы говорите, исходатайствованная милость равносильна исправлению явного беззакония, сделанного сенатом. По данному делу вопрос был решон тремя инстанциями суда.
Добровольский. — Да ведь все же представляют на помилование.
Смиттен. — Я хочу получить ответ на вопрос: разве в путях монаршего милосердия вы, в юридических основаниях и обстоятельствах дела, ищете решения этого вопроса?
Добровольский. — Я не помню, как доклад был написан, но здесь играло роль отсутствие всякого вреда от этого, потому что сам документ был признан подложным. Так что этим воспользоваться нельзя было, значит, вреда не было.
Смиттен. — Позвольте еще подробно остановиться на одной стороне. Богатый человек за деньги подговаривает мелкого чиновника составить подложный документ в свою пользу. Нахимов крупная фигура, о нем пишут.
Добровольский. — Я даже не знаю, богатый ли он человек.
Смиттен. — Положим, что бедный, но он защищает свои крупные интересы. Он подговаривает за крупную сумму маленького чиновника составить доверенность.
Добровольский. — Не составить доверенность, а засвидетельствовать.
Смиттен. — Совершить подлог, все равно. Вы считаете, что с точки зрения нравственной бесспорно, что Нахимов менее виновен, чем тот чиновник. Вы ходатайствуете о помиловании Нахимова, а по отношению к тому чиновнику вы не возбуждаете вопроса о помиловании, хотя доверенность оказалась подложной и ничего вредного не произошло.
Добровольский. — Тот, несомненно, виноват. Он мог этого не сделать. В этом же и заключается весь строй этой мысли. В этом отношении я был, как посторонний человек: тогда был Чебышев, и при докладе я никаких возражений по этому поводу не встретил.
Смиттен. — Не докладывал ли вам Лядов и не было ли составлено записки, что спор сводился к вопросу о квалификации преступления?
Добровольский. — Никаких записок не было. Я хотел сказать, что, между прочим, — не помню, в этом докладе, или в другом, — было дело такого рода: осуждена была целая компания в Курской губ., чуть ли не в Брянском уезде, под названием «пиковые валеты». Это была все молодежь, студенты, гимназисты, какие-то барышни, которые составили компанию для экспроприации с политическим характером и ходили по магазинам. По их делу точно так же был приговор, затем ходатайство о смягчении участи, а государю я доложил, что хотя преступление судом признано, тем не менее, есть основание для помилования. Они были освобождены от наказания.
Председатель. — Кто ходатайствовал за них? Суд?
Добровольский. — Суд.
Председатель. — А кроме суда?
Добровольский. — А вот не помню, кажется, никто.
Председатель. — Яншин тоже помилован?
Добровольский. — Я думаю, нет; я бы знал.
Смиттен. — Позвольте мне продолжить вопрос. Следовательно, вы говорите, что Лядов вам не докладывал, доклад впервые был представлен Чаплиным и оставлен в благоприятном смысле, без вашего указания?
Добровольский. — Беседа была.
Смиттен. — Разрешение дела было благоприятно для Нахимова?
Добровольский. — Я все подробно доложил государю.
Смиттен. — До того, как вы были назначены министром юстиции, все ваше участие в деле заключалось в том, что, выслушав просьбу ген. Шатилова, вы переговорили об этом с сенатором Чебышевым?
Добровольский. — Я проверил мое мнение.
Смиттен. — Не обратились ли вы с просьбой в министерство юстиции задержать это дело? Не предупреждали ли вы, что будет просьба о помиловании?
Добровольский. — Я даже не знаю, когда Нахимовым был подано прошение.
Смиттен. — Значит, вы впервые узнали, вступив в должность?
Добровольский. — Да.
Председатель. — Вы твердо помните, что до назначения вашего министром юстиции вы не знали об этой, по вашему мнению, несправедливости, причиненной судом Нахимову?
Добровольский. — Т.-е. как? Я не могу вам сказать, состоялось решение сената до или после этого.
Председатель. — На вопрос о том, не знали ли вы до вашего назначения об этом деле, вы отвечаете отрицательно?
Добровольский. — Да.
Смиттен. — Вам не было известно, что в решении этого дела, в смысле искания путей в Царском Селе для благоприятного разрешения, близкое участие принимает Распутин?
Добровольский. — Нет. Было письмо Ростовцева,[*] секретаря императрицы.
Смиттен. — Письмо Ростовцева[*] могло быть ответом на просьбу. До вашего назначения министром Нахимов к вам не обращался лично и вам никто не передавал?
Добровольский. — Никто.
XXVI.Допрос И. Г. Щегловитова.24 апреля 1917 г.
Содержание: Политические взгляды Щегловитова. Характеристика кабинета Горемыкина 1906 г. Программа Щегловитова при назначении его министром юстиции. Восторг Щегловитова от 17-го октября и разочарование. Щегловитов и правосудие. Отношение к процессу «выборжцев» и к введению полевых судов. Об уставах 1864 года. Политика и личный состав судебных учреждений. Основная идея Щегловитова — синтез законности и охранительной политики. Отношение к народному представительству. О политической целесообразности и законности. Министр юстиции — лишь передаточная инстанция. О про