Щегловитов. — Особой секты.
Соколов. — Разве там, в экспертизе Пранайтиса, не приводилось указаний на библию? — Речь шла не о сектантском учении… Разве не выводилась в этой экспертизе возможность ритуальных убийств из самой основы библейского учения?
Щегловитов. — Выводилась.
Соколов. — Разве в обвинительном акте говорилось о Бейлисе, как о члене какой-нибудь секты?… Не считали ли вы, что этот обвинительный акт есть обвинительный акт против религиозных верований миллионов сограждан наших? Не считали ли вы вообще, что этот обвинительный акт позорит честь России, которая создает в XX веке процесс, приличествующий разве только средним векам?
Щегловитов. — Нет.
Соколов. — Документы в экспертизе Пранайтиса и свидетельских показаниях монаха были таковы, что каждый культурный человек, сколько-нибудь близко прикоснувшийся к этому делу, должен был с некоторым ужасом отпрянуть: это совершенно вздорное учение о том, будто иудеи обладают какими-то особенными свойствами телесными, что это особое племя, обладающее иными свойствами, чем все остальные люди, и т. д. Вы не считали нужным, как генерал-прокурор, дать указания, что подобные вещи неправильно попадают в судебное следствие, что обвинительный акт не может опираться на такие данные, что Пранайтис, который говорит такие дикие вещи, вообще не может быть приглашаем в качестве эксперта? Вы к такому решению не пришли?
Щегловитов. — Нет.
Председатель. — Разрешите мне закончить допрос постановкой вопросов еще о двух, трех случаях вашей деятельности… Скажите: в деле Кочубея, при вашем содействии, был нарушен принцип несменяемости?
Щегловитов. — Да, я готов признать, — потому что это один из тех случаев, который я вам вообще первоначально указал, где мне пришлось путем переговоров добиваться известного согласия. Я, как юрист, не могу признать такое согласие вполне добровольным.
Председатель. — Но что же в отношении Кочубея вас заставляло добиваться такого согласия?
Щегловитов. — Совершенно хаотическое положение, которое создалось при нем в тифлисской судебной палате, в межевом ее департаменте.
Председатель. — В котором он председательствовал?
Щегловитов. — Нет, в котором он должен был председательствовать, но фактически своего обещания не выполнил; а, между тем, назначенный, мне помнится, председателем департамента Рубинцов,[*] который предназначался для уголовного департамента с тем, что Кочубей займется межевым, оказался во главе межевого департамента, будучи совершенно некомпетентным. Поэтому, и без того создавшееся там накопление дел стало разрастаться до таких размеров, которые нетерпимы…
Завадский. — Ваш разговор с Кочубеем касался увольнения его из уголовного кассационного департамента?
Щегловитов. — Нет, виноват, — назначения его в уголовный кассационный, потому что он на это не соглашался…
Завадский. — Кочубей до сих пор стоит на том, что он никакого прошения об увольнении не подавал. В указе, поданном вами государю, было написано: «Согласно прошению», — а в деле никаких следов прошения нет.
Щегловитов. — Помню, что это было по соглашению… Но, повторяю, свое указание на то, какого характера было это соглашение… Оно было получено, вероятно, в сентябре 1910 года, а осуществлено было в самом конце 1910 года, именно по его настойчивой просьбе не предавать — во всяком случае, в отношении срока — решению этому уже очень спешный характер… Ревизию делопроизводства межевого департамента производил обер-прокурор Рейнеке.[*]
Завадский. — Значит, Кочубей просил на словах: в деле следа этого нет…
Щегловитов. — Мне кажется это было письменное прошение…
Председатель. — Еще один вопрос: относительно увольнения члена виленской палаты Зегница…
Завадский. — Я думаю, что это был результат посещения Вильны Глищинским?
Щегловитов. — Глищинский, это — тот, что был в Новочеркасске, если память мне не изменяет.[*]
Председатель. — Может быть, мы на этом сегодня и кончим.
XXVII.Допрос И. Г. Щегловитова.26 апреля 1917 г.
Содержание: Дело Лопухина. Высочайшие отметки на докладах. Ленские события. Вопрос об Азефе. Щегловитов и Скалон. О деле Малышева и Кривошеева (администрации варшавского казенного театра). Щегловитов и правосудие на Кавказе. Председатель тифлисской судебной палаты Лагода не смещен в виду «правильного» отношения к туземцам. Высочайшее повеление и право министра юстиции. Нарушение закона из осторожности. Нарушение закона в интересах правосудия и умиротворения местного населения. Вместо расследования злоупотреблений — кресло сенатора с усиленным окладом. Лагода и дело члена государственной думы Недоноскова. Перемещение судебных деятелей и мотивы этих перемещений. Прекращение дел до суда. Дело Лыжина. История постановления соединенного присутствия сената по 1-му делу о подлогах Лыжина. Орден Лыжину. О мировом судье Пальчиковском и следователе Холодковском.[*] Представители судебного ведомства, пострадавшие за свидетельские показания. Чрезвычайные полномочия Лыжина во время следствия Дашнакцутюн. Дело о партии Дашнакцутюн. Мотивы создания процесса. Прокурорский надзор и тюремное ведомство при Щегловитове. О начальнике костромского арестантского отделения и начальнике тюремного управления Хрулеве. Секретное письмо Щегловитова. Статьи «Тюремного Вестника» о телесном наказании. Применение к политическим заключенным телесных наказаний. Щегловитов — председатель государственного совета. Причины назначения. Политическая программа, указанная монархом. Вопрос об усилении правой группы государственного совета. Состав группы Римского-Корсакова. Щегловитов и Трепов. Щегловитов и Распутин. Свидание с Распутиным перед назначением Щегловитова в председатели государственного совета. Законность и усиление правого крыла государственного совета. Советы Крыжановского. Законность и покушения на Николая II: дневники Мещерского. Протест Акимова. Совещание совета министров об упразднении законодательных прав государственной думы 18 июня 1914 г. Щегловитов защищает законодательную власть государственной думы. Характеристика Столыпина.
Председатель. — Наши ближайшие вопросы касаются дела Лопухина. Вы помните это дело?
Щегловитов. — Да.
Председатель. — Вы не усматриваете в самом возникновении, а затем и в течение этого процесса никаких неправильностей, на которые вы могли бы обратить внимание Комиссии?
Щегловитов. — Я могу доложить Комиссии, что при возникновении этого дела у меня были сомнения относительно состава преступления, по тому обвинению, которое предъявлялось… Обвинение заключалось в том, что Лопухин отправился заграницу, по вызову, который был сделан со стороны социалистов-революционеров, для того, чтобы разоблачить деятельность Азефа, как мне помнится. Весь вопрос, конечно, сводился к тому: можно ли в этом разоблачении, если таковое действительно имело место, можно ли в нем усматривать наличность признаков преступления? Это дело было возбуждено, и еще до производства предварительного следствия Лопухин признал это обстоятельство, что, действительно, он отправился, был в Лондоне, и там дал те сведения, которые от него требовали эс-эры…
Председатель. — Но как же обстояло дело с юридической стороной вопроса?
Щегловитов. — Вот это я уже, так сказать, оставлял исключительно в ведении суда… Потому что сомнения, которые могли у меня возникнуть, решающего значения иметь не могли.
Председатель. — Вы не приняли никаких мер, чтобы восторжествовала при разрешении этого юридического вопроса точка зрения обвинения?
Щегловитов. — Чтобы восторжествовала точка зрения обвинения? — Нет.
Председатель. — Вы делали доклады тогдашнему главе верховной власти в связи с этим делом?
Щегловитов. — О возникновении… Я не помню… Вероятно, доклад был… Это дело должно было принадлежать к числу дел выдающихся…
Председатель. — Какие высочайшие отметки последовали на ваших докладах? — На одном, который предшествовал судебному рассмотрению, и на другом докладе, который был уже после рассмотрения?
Щегловитов. — Я помню одну отметку, которая была на докладе, в котором вкратце излагалась резолюция, последовавшая в особом присутствии.
Председатель. — А именно?
Щегловитов. — Там было написано: «Здорово!», с восклицательным знаком. Лопухин, мне помнится, был приговорен к четырехлетней каторге. Но затем общее собрание заменило этот приговор наказанием ссылкой на поселение…
Председатель. — А какова та отметка, которая предшествовала разбирательству дела?
Щегловитов. — Вот этой отметки я не помню…
Председатель. — Не помните… Эта отметка была: «Надеюсь, что будет каторга». — Не вспоминаете?
Щегловитов. — Нет, я не помню.
Председатель.— То-есть вы помните, что такой отметки не было?
Щегловитов. — Такой резолюции не было.
Председатель. — Так. Скажите: почему председательствование по этому делу было поручено Варварину?
Щегловитов. — Потому что он был назначен на этот год.
Председатель. — Он был назначен на этот год… Вы не помните, когда было разбирательство, — память не сохранила дату?
Щегловитов. — Нет, я не мог бы ответить…
Председатель. — Позвольте перейти к делу о Ленских событиях. — Вы припоминаете, что по этому делу вам пришлось выслушать доклад Нимандера, прокурора иркутской судебной палаты?
Щегловитов