Председатель. — Нам нужны ваши объяснения по некоторым пунктам. Вы были директором департамента полиции с 13 июня 1906 г. по 9 марта 1909 г.?
Трусевич. — Совершенно верно, по 9 марта.
Председатель. — 1909 года?
Трусевич. — Это, вероятно, из формуляра видно.
Председатель. — Вы были директором департамента полиции около трех лет?
Трусевич. — Без трех месяцев.
Председатель. — Расскажите, что вы знаете по делу социал-демократической фракции 2-й Государственной Думы?
Трусевич. — К сожалению, я, кажется, не помню.
Председатель. — Речь идет о работе Герасимова, затем Макарова, Столыпина.
Трусевич. — Может быть, вы могли бы мне предложить отдельные вопросы?
Председатель. — Извольте. Вы помните, как в среде правительства сложилась мысль о создании политического процесса достаточно громкого, который помог бы разогнать Государственную Думу и совершить государственный переворот?
Трусевич. — Абсолютно ничего не знаю. Я знаю только, во-первых, что если и были подобные мысли, то у меня их не было, во-вторых, я не был посвящен.
Председатель. — Но вы имели личный доклад товарищу министра внутренних дел. А, с другой стороны, вы сами принимали доклад и присутствовали при докладах тогдашнего начальника охранного отделения Герасимова по поводу этого дела.
Трусевич. — Нет, прежде всего, я должен сказать, что, при докладах Герасимова министру и товарищу министра, я не присутствовал.
Председатель. — Вы не присутствовали?
Трусевич. — Нет, Герасимов, начальник петроградского охранного отделения, имел самостоятельный доклад министру.
Председатель. — Это безусловно. Это общее положение, но разве доклады по этому делу происходили не в вашем присутствии?
Трусевич. — Нет.
Председатель. — А доклады Герасимова по этому делу вы принимали?
Трусевич. — Вы ставите весь вопрос в иной плоскости.
Председатель. — Да, я задал вам вопрос политический и в государственной плоскости этого дела.
Трусевич. — Это для меня совершенно не понятно, потому что разогнать Государственную Думу на почве такого процесса…
Председатель. — И совершить государственный переворот.
Трусевич. — Мне представлялась эта мера совершенно иначе. Создавать процесс для разгона Государственной Думы просто бесцельно, тем более для совершения переворота, относительно которого я не понимаю, в каком смысле это переворот.
Председатель. — Акт 3-го июня вы не считаете государственным переворотом?
Трусевич. — Нет, это изменение основных законов.
Председатель. — Незаконным способом.
Трусевич. — В порядке высочайшего повеления. Я, откровенно говоря, не могу… Сейчас конституция наша…
Председатель. — Вы же юрист. Что же вы считаете, что по высочайшему повелению все можно сделать?
Трусевич. — В зависимости от того, как гласят об этом основные законы. Если изменение их предоставлено там одной высочайшей волей, то это не будет переворот.
Председатель. — Вы живете в России и знаете, что изменить избирательную систему могла только сама Дума, т.-е. обе палаты, что это не было предоставлено верховной власти.
Трусевич. — Не сумею на это вам ответить, но должен вам сказать, что это не касалось меня по должности.
Председатель. — Меня несколько удивляет ваш ответ, потому что даже И. Г. Щегловитов признает, что это — государственный переворот и акт совершенно незаконный.
Трусевич. — Может быть, с точки зрения правительственной это и так. Но у меня нет закона под рукой, и я не могу этого сказать, тем более, что это меня не касалось. Возвращаясь к вопросу о социал-демократической группе, я предполагаю, что вы имеете в виду переворот в каком-нибудь ином смысле, потому что роспуск Думы это не есть переворот. Может быть, вы говорите об уничтожении Государственной Думы? Я не представляю себе переворота, ради которого, как вы сказали, было возбуждено дело социал-демократической фракции -2-й Государственной Думы.
Председатель. — Столыпину, как вам, может быть, известно, нужно было как-нибудь разделаться с Думой, которую он считал революционной, потому что она боролась с ним.
Трусевич. — Значит роспуск. Не переворот в смысле уничтожения, а роспуск.
Председатель. — Переворот в смысле уничтожения избирательной системы, завоеванной народом в 1905 году и уничтоженной в 1907 году.
Трусевич. — Связи между делом социал-демократической группы и таким переворотом я лично не усматриваю. Обращаясь к фактической стороне дела, я могу сказать одно: что в правительстве были разговоры относительно того, что группа, лучше сказать, фракция социал-демократическая принимает участие в общей деятельности социал-демократической революционной партии, что она есть орган этой партии… И так как вся социал-демократическая революционная партия в то время подводилась под определенный закон, то, конечно, и тот орган, который действовал в ее интересах и для достижения тех же целей, был, очевидно, подведен под ту же самую статью. Я должен сказать, что квалификация юридическая не касалась департамента полиции. Это дело делалось в высших сферах. Затем, я имел указание на то, что раз что социал-демократическая фракция Государственной Думы признается органом революционной партии, то ее надлежит привлечь к ответственности.[*]
Председатель. — Это, по вашему мнению, совершенно не относилось к департаменту полиции. Но, быть может, к департаменту полиции относилось то, что в этой революционной группе, о которой вы говорите, что с ней нужно было поступить по закону, участвовали агенты подведомственного вам петроградского охранного отделения. И притом не только пассивно участвовали, но и провоцировали эту группу и создали те улики, которые были положены в основу обвинительного приговора, над целым рядом лиц, состоявших депутатами 2-й Государственной Думы, т.-е. избранниками народа. Для вас это теперь ясно? Или продолжает быть неясным, как и нарушение закона актом 3-го июня?
Трусевич. — Для меня совершенно ясно одно, что никаких указаний на какую-нибудь провокацию, в этой области, у меня не было. Это я категорически утверждаю. Если такие доказательства впоследствии и обнаружились, — впоследствии, я говорю…
Председатель. — А они обнаружились или не обнаружились? Это предположение ваше или факт?
Трусевич. — Я, собственно, привык котировать известные факты на основании доказательств. По данному же вопросу не производил никакого расследования, не ознакомился ни с какими документами и свидетельскими показаниями, которые установили бы создание улик , или даже возбуждение революционной деятельности посредством агента.
Председатель. — А участие ваших агентов в революционной деятельности?
Трусевич. — Я категорически утверждаю, что если бы я наткнулся на такой факт, то несомненно эти агенты были бы преданы суду. Так это и было неоднократно произведено в бытность мою директором департамента полиции. В тех случая, когда я натыкался на участие агента в преступном деянии, я настаивал на этом самым категорическим образом. Припоминаю даже одно дело в Владивостоке: там жандармский офицер был предан суду, по моему требованию, и осужден в ссылку. Я должен был выдержать некоторую борьбу с корпусом жандармов и добился того, что Заварницкий был осужден.[*] Потом какое-то еще было дело. Очень трудно припомнить, — это было 10 лет тому назад. Какое-то дело было еще. Один раз мне попалось дело в Ростове или где-то. Я также потребовал, чтобы агенты были преданы суду, наравне с прочими обвиняемыми.
Председатель. — Вам известно, что, в бытность вашу директором департамента полиции, в основу деятельности директора, был положен документ, предусматривавший политический розыск при помощи агентов и их участие в революционных группах и организациях, как норму…
Трусевич. — Это непременно. Это всегда было, и до тех пор, пока будет существовать какой-нибудь розыск, даже не по политическим, а по общеуголовным делам, агентура всегда будет в той среде, которая расследуется. С моей стороны, тут нового ничего не было придумано. Что касается до участия агентов, то при этом было поставлено условием, вероятно, в этом самом документе, о котором вы говорите, абсолютное воздержание агентов от активной деятельности. И я должен сказать, что провокация понимается, например, мною и вообще чинами, прикосновенными к розыскной деятельности, совершенно не так, как она понимается в общежитии. У нас различались понятия сотрудничества и провокации. Сотрудник это есть лицо, осведомленное и доставляющее сведения, о том, что ему известно. Если мы возьмем любое сыскное отделение общеуголовного характера, то и здесь увидим ту же самую организацию. А провокация — это есть уже проявление инициативы агента в деле преступления. И если первое является нормальным условием розыскной деятельности, то второе является, с моей точки зрения, преступлением.
Председатель. — Оставьте на минутку вопрос об инициативе, а скажите, преступлением или же не преступлением является, с вашей точки зрения, такое положение, при котором ваш секретный агент принимает участие в деятельности революционного сообщества? Ведь и пассивное поведение агента предполагает тем не менее участие в заседаниях, о которых вы должны иметь сведения. Для этого они, эти агенты, и существуют. А между тем, вам, как юристу, не может быть неизвестно, что для состава 102 ст. угол. улож., предусматривающей тяжкое преступление, наказуемое каторжными работами, совершенно достаточно такого, например, действия, как посещение собраний, обществ, как участие в совещаниях, в дебатах и т. п.