Председатель. — «Благословляю и целую тебя». Разве вы позволяли ему целовать себя?
Вырубова. — Да, у него был такой обычай. Когда я пошла к Милице Николаевне, она мне объяснила, что он всех целует три раза. Она сама подошла к нему, он поцеловал ее, и всех тогда целовал три раза, христосовался.
Председатель. — А вы не замечали в этом страннике никаких особенностей, может быть, он целовался не три раза, а много больше, не только христосовался, а немного больше?…
Вырубова. — При мне — никогда, я ничего не видела. Он был стар и очень такой неаппетитный, так что я не знаю.
Председатель. — Вы не отрицаете, что эта телеграмма — его?
Вырубова. — Да.
Председатель. — А тетрадка ваша к какому году относится?
Вырубова. — Вероятно, к 1907 или 1908; я потом ничего не писала никогда.
Председатель. — «Поцелуй всех». Что это значит?
Вырубова. — Всем привет передавал.
Председатель — (читает телеграмму). — «Духом радостно молимся отрадно всех вся тяжестей не надо не забудьте владыке за гулянку по Костроме всем дайте пусть и он носит просто напишите премудрости скоро увидимся. Тобольск Тоболяне». Что это значит: — «не забыть владыке за гулянку по Костроме?»
Вырубова. — Может быть, это про Варнаву.
Председатель. — Не относится ли это к 1913 году? Может быть, владыке не дали какой-нибудь награды?
Вырубова. — Вероятно, Варнаве; я не помню.
Председатель. — «Напишите премудрости». Кто назывался «Премудрость»? Вероятно, Николай Александрович?
Вырубова. — Подождите, «Премудростью», кажется, называли обер-прокурора. Нет?
Председатель. — Вы ошибаетесь. Итак, вы говорите, что ваши отношения с министрами были отношениями внешней вежливости, т.-е. они вам, как фрейлине и как близкому к семье императора человеку, наносили визиты?
Вырубова. — Да, безусловно, они ездили.
Председатель. — И вы не были с ними ни в каких сношениях по поводу государственных дел политической важности?
Вырубова. — Никогда.
Председатель. — Вы утверждаете, что Распутин никогда ни в какие дела не вмешивался?
Вырубова. — Безусловно не вмешивался. Мне говорили, что Протопопов ездил к нему.
Председатель. — И не только при вас, но через вас делал дела.
Вырубова. — Я никогда таких вещей не делала. Может быть, когда он бывал у них, у царей, может быть, он говорил с ними о чем-нибудь, потому что и Протопопов, и Штюрмер, и прокурор бывали у него.
Председатель. — Вы говорите, это старые телеграммы. Я беру новую — от 2 ноября 1916 года из Петрограда. Срочно. Вырубовой. Поезд ее величества. Ставка главнокомандующего. Калинин пускай пробудет только сутки. Кто это Калинин?
Вырубова. — Кого он называл Калининым? Кого-то из этих господ, кажется, Протопопова.
Председатель. — Не кажется, а наверное. — «Калинин пускай пробудет только сутки, более зависть будет хуже. Пошлите куда-нибудь на неделю побыть. Так долго в одних гостях только нельзя и те пока успокоятся. Не задерживайте его никак дольше». Эту телеграмму вы получили от кого?
Вырубова. — От Распутина. Между прочим, эти телеграммы не были переданы мне в ставку, я получила их здесь, когда мы вернулись, почему, — неизвестно. Вероятно, они были задержаны.
Председатель. — Во всяком случае, он писал и писал так, чтобы вы понимали. Какое вам дело до того, сколько времени Протопопов должен пробыть в ставке?
Вырубова. — Никакого дела.
Председатель. — Почему вам пишет этот Распутин, который тоже, по вашим словам, не имел отношения к политическим делам?
Вырубова. — Он очень хорошо относился к Протопопову.
Председатель. — Вы знаете, что он через вас его в министры поставил?
Вырубова. — Это, кажется, не через меня. Им очень увлекались. Протопопов, когда приехал из-за границы, хорошее впечатление произвел.
Председатель. — На кого?
Вырубова. — На бывшего императора.
Председатель. — И на вас, и на Александру Федоровну?
Вырубова. — Александра Федоровна его совсем не знала. А он ездил в ставку после заграницы; и тогда уже государь решил, что он будет одним из министров.
Председатель. — А вы какое принимали участие?
Вырубова. — Никакого. Я его тогда не знала… Вероятно, Распутин никому другому больше не мог телеграфировать, не хотел, только мне.
Председатель. — Значит, он телеграфировал вам, вместо Александры Федоровны?
Вырубова. — Да.
Председатель. — А она интересовалась какими-нибудь политическими вопросами: сменой министров, уходом министров?
Вырубова. — Она — совсем нет.
Председатель. — Почему же люди, не имеющие никакого отношения к политике, интересующиеся только молитвой и постом, находятся друг с другом в переписке политического содержания?
Вырубова. — Я говорю, что он очень хорошо относился к Протопопову; хотел ему хорошо сделать.
Председатель. — Через вас и Александру Федоровну?
Вырубова. — Через меня, главным образом, потому что — к кому же он будет телеграфировать?
Председатель. — Значит, вы интересовались этим вопросом?
Вырубова. — Я говорю, что я не интересовалась; но ко мне все лезли со всякими вопросами; это — да.
Председатель. — Ну лезли, скажем, день, месяц, год; но тут, лезли много лет подряд.
Вырубова. — Ужас что такое! Я говорю у меня вечно не было покоя от людей!
Председатель. — И вы передавали все эти бумаги и письма?
Вырубова. — Обыкновенно нет. Что я могла, — какое-нибудь прошение несчастных…
Председатель. — Это дело вашей совести. Если бы вы интересовались только благотворительностью, мы бы вас не допрашивали. Комиссию интересует вопрос о той государственной роли, которую вы играли, и о том вреде, который вы, благодаря Распутину, принесли стране своим политическим влиянием.
Вырубова. — Тысячи людей меня просили, я думаю, вы массу нашли телеграмм и писем.
Председатель. — Вы знаете, что телеграммы относятся как раз к тому времени, когда Государственная Дума была в борьбе с Протопоповым и требовала его смещения? А Распутин в этих телеграммах на ваше имя настаивает на том, чтобы вы и Александра Федоровна поддержали Протопопова.
Вырубова. — Я знаю. Вы думаете, просили только о нем одном?
Председатель. — Но это — не просьба о детях, которых нужно накормить, не просьба о вдове, которой нужно дать пенсию; это просьба содействовать утверждению власти министра, неугодного народному представительству.
Вырубова. — Что же я могла сделать? Он меня просил. Я не все передавала. Так и лежало.
Председатель. — Значит, вы не исполняли?
Вырубова. — Не могла исполнить. Меня не слушали, во всяком случае; иначе бы я здесь не была. Вы не можете себе представить, как меня люди просили!
Председатель. — Мы спрашиваем вас ради выяснения истины, которая нужна для народа. Разве при таких серьезных обстоятельствах ваша совесть не велит вам сказать правду?
Вырубова. — Я понимаю. Это правда. Я все время телеграммы получала, но какое действие они имели…
Председатель. — Вы не только получали телеграммы; нам известно, что вы делали по этим письмам и телеграммам.
Вырубова. — Я их передавала.
Председатель. — Теперь выходит, что вы их передавали.
Вырубова. — Все, что я получала, я передавала. Но эти телеграммы насчет Калинина я получила почему-то в Царском Селе, их в ставку не пустили.
Председатель. — Перейдем к письмам: «Многоуважаемая Анна Александровна. Все, что нужно было сообщить вам, многоуважаемая Анна Александровна, и ее величеству государыне императрице по трем вопросам, я вчера поздно вечером сообщил дорогому нашему Григорию Ефимовичу. По этим вопросам он также говорил и очень хорошо понимает значение серьезного их разъяснения. Разрешение этих трех вопросов в желательном направлении принесет, несомненно, спокойствие при дворе и в стране. Разрешить их надлежит задолго до созыва Государственной Думы, иначе она распространяет слухи, что все делается в России под давлением членов Государственной Думы и особенно председателя. Такое самомнение Думы я нахожу излишним в самодержавном государстве… В этом же духе я пишу ее величеству, так как ее просил принять меня и выслушать — теперь этого не нужно, ибо вы всегда можете видеть Григория Ефимовича, узнать от него и доложить ее величеству, если это найдете важным». Вы помните это письмо?
Вырубова. — Откуда это письмо? У меня этого письма нет.
Председатель. — Вы его уничтожили, но Бадмаев, который писал его вам, не уничтожил черновика. Итак, вы докладывали ее величеству по вопросам политической важности. «Глубоко благодарен вам и Григорию Ефимовичу за Павла Григорьевича, которого дорогой наш государь принял ласково и выслушал». Вы знаете, кто это — Павел Григорьевич?
Вырубова. — Нет.
Председатель. — Курлов.
Вырубова. — Препротивный человек, гадкий человек.
Председатель. — Может быть, он противный; тем не менее, вам благодарны, что Павла Григорьевича принял государь. Это письмо от 9 сентября 1916 года.
Вырубова. — Это Бадмаев пишет?
Председатель. — Да. «Ее превосходительству Анне Александровне Танеевой».
Вырубова. — Я не Танеева.
Председатель. — Ну, рожденная Танеева.
Вырубова. — Я такого письма никогда не получала. Это интересно. Во-первых, я Бадмаева видела только раз в жизни. Такой маленький старичок.
Председатель. — Вот документ, который вы получили. Какое вы имели отношение к тому, что Трепов, министр путей сообщения, «плохо ведет свое дело, нужно его заменить другим человеком?»