елеграмма начальника штаба верховного главнокомандующего от 31 июля 1916 года за № 2873.
Горемыкин. — Какая телеграмма? — Не помню.
Председатель. — В этой телеграмме верховный главнокомандующий стоит на точке зрения высочайшего повеления о военной цензуре и говорит, что военная цензура не должна вмешиваться во внешние дела государства; она должна ограждать военные интересы государства, а ограждать от нареканий совет министров и отдельных министров — не ее дело. Вы помните эту телеграмму, которая стала вам поперек дороги?
Горемыкин. — Не помню.
Председатель. — Тогда вы, может быть, помните то распоряжение, которое вы испрашивали в порядке верховного управления 14 сентября 1915 года? Это был момент, когда страна должна была напрячь все свои силы, момент отступления из Галиции и разгрома русской армии. В этот момент, вы испрашивали высочайшее соизволение на то, чтобы в печать не проникали слухи, касающиеся предполагаемых его величеством назначений.
Горемыкин. — Это, вследствие письма Фредерикса.
Председатель. — Но разве вы не имели в виду, что вы нарушали основные законы?
Горемыкин. — Нет, не имел.
Председатель. — Вы вовлекали верховную власть в борьбу, например, с резолюцией московского съезда. Вы настояли на том, чтобы речи и резолюции московского съезда и статьи по поводу таковых не появлялись в газетах без предварительного просмотра; вы испросили для них, вопреки закону, предварительную цензуру. Между тем, как вы помните, резолюции московского съезда были направлены против вас и против совета министров; они требовали ответственности вашей и министров перед народным представительством.
Горемыкин. — Очень может быть, но только я ничего не помню.
Председатель. — Но вы не отрицаете, что это высочайшее соизволение было вами испрошено?
Горемыкин. — Как же я могу отрицать, когда вы его читаете?
Председатель. — Вы, ответственный, получили подпись безответственного по закону носителя верховной власти, действия которого совершенно противоречат закону. Получив высочайшее повеление, вы написали военному министру Поливанову два письма с требованием, чтобы это высочайшее повеление было приведено в действие.
Горемыкин. — Эти письма, какие они были, — теперь не помню.
Председатель. — Затем, 7 декабря 1915 года вы испросили новое высочайшее повеление, также в порядке верховного управления.
Горемыкин. — О чем?
Председатель. — О том, чтобы, вопреки закону, понятие военных интересов было распространено и на внутренние дела.
Горемыкин. — Я ничего не помню.
Председатель. — Но вы также не станете отрицать, что этот доклад бывшему императору, называемый докладом о постановке надзора за повременною печатью, был вами сделан?
Горемыкин. — Может быть, я не помню. Я не могу сейчас дать вам никаких объяснений, потому что ведь я действовал по распоряжению власти, которая меня поставила.
Председатель. — Да, но вы — юрист, и знаете, что вы должны исполнять только законные требования власти и отвечаете за незаконные.
Горемыкин. — Я совершенно понимаю; но дело в том, что закон и незакон трудно чрезвычайно различить.
Председатель. — Как же может действовать министр, который затрудняется различать законные действия от незаконных?
Горемыкин. — Это совсем дело другое, — как там действуют министры. Дело только в том, что по многим вопросам это может быть спорно: законное или незаконное это распоряжение.
Председатель. — Считаете ли вы спорным вопрос о том, что нельзя ввести предварительной цензуры без законодательных учреждений в государстве, где предварительная цензура по закону отменена?
Горемыкин. — Так нигде ее и не вводится; где же она вводится?
Председатель. — Мы только что говорили об этих мероприятиях.
Горемыкин. — Так что же я могу вам сказать?
Председатель. — Я хотел бы обратить ваше внимание на следующее: мы знаем, что в силу вашего возраста в вашей памяти могут не сохраниться отдельные конкретные факты; но дело идет о целой полосе вашей деятельности как председателя совета министров, а не о конкретных фактах.
Горемыкин. — Что же я могу сделать в этом отношении?
Председатель. — Объясните нам.
Горемыкин. — Я объясняю вам, что в этом отношении я подневольный человек.
Председатель. — Вы знаете великолепно, что вы не должны были испрашивать соизволения на незаконные распоряжения и что грань между законным и незаконным вы должны были проводить в своей деятельности.
Горемыкин. — Теперь я не в состоянии и это обсудить.
Председатель. — Не будем больше спрашивать. Мы обсудим ваши объяснения и через несколько дней дадим вам ответ на вашу просьбу о разрешении вам выезда.
XXXVIII.Допрос С. П. Белецкого15 мая 1917 года.
Содержание: Военная агентура. Волнения в Туркестане, в Балтийском и Черноморском флотах. Регистрационный отдел. Боковое освещение. Циркуляр Климовича 20 мая 1916 года. Заграничная агентура. Книга по поводу 300-летия дома Романовых, изданная в Германии. «Масоны». Ревизионные поездки заграницу для проверки агентуры. Воздействие на иностранную прессу. Отношения с французской, английской, германской и итальянской полицией. Международная конвенция об анархистах. Балканская агентура. Секретные сотрудники, призывающие к террору и экспроприации. Сотрудники из лиц, совершивших государственные преступления или уклонившихся от воинской повинности. Тактика по отношению к деятельности умеренных и активных групп. Циркуляр Кафафова о евреях. Письменные показания Белецкого.
Белецкий. — Я не докончил еще вопросов о военной агентуре и о заграничной агентуре.
Председатель. — Выслушаем сначала о военной агентуре.
Белецкий. — В дело военной агентуры был внесен известный порядок. Как я вам уже доложил в прошлый раз, при мне было сношение с военными властями; после совещания с военным ведомством вербовка сотрудников среди нижних чинов происходила уже так: командир части был поставлен в известность о сотруднике тем розыскным офицером, который этого сотрудника вел; командир части знал, о чем докладывает сотрудник жандармскому офицеру. События в Туркестане, волнения в Балтийском и Черноморском флотах, с одной стороны, дали возможность министерству внутренних дел осветить отсутствие заботливости, надлежащих отношений, настроение воинских частей; с другой стороны, они показали, что сотрудники сгущают свои показания. Все это дало возможность настаивать в военном и морском министерствах, чтобы вопрос был урегулирован.
Председатель. — Что вы называете сгущенностью показаний сотрудников? Будем называть вещи своими именами.
Белецкий. — Т.-е. преувеличенность показаний и т. д., которые разъяснениями некоторым образом не подтверждались; так, например, при расследовании: сведения, которые были у меня в распоряжении, были доставлены соответствующему министру. Я и полковник Еремин принимали участие в работах комиссий, которые по каждому ведомству возникали. По туркестанским событиям было поручено министром Сухомлиновым произвести дознание генералу Звонникову, он получил все дело в департаменте. Также было предписано, если не ошибаюсь, полковнику Сизых, начальнику охранного отделения, получить все сведения; правда, показания дали возможность видеть, что при 50 градусах жары, которая была в Туркестане, войска одевали в теплый зимний костюм и водили в самый разгар солнца, в 12 часов, на ученье и на работы; это само собой, являлось причиной недоразумений; затем, недостаток в пище, злоупотребления в пищевом хозяйстве и т. д. Но вместе с тем, были сведения и другого характера, которые показывали, насколько сотрудники сгущали так сказать если не пропаганду, то неудовольствие, которое было в частях.
Председатель. — Т.-е. занимались провокацией?
Белецкий. — Я не скажу, чтобы это была провокация; но может быть, они не могли понять. Я могу сказать только со слов генерала Звонникова, актов дознания у нас не было, потому что суд шел по военному ведомству, и акты были в руках военного министра. Затем, в морском министерстве, неоднократно заседала комиссия под председательством самого адмирала Григоровича, с участием начальника штаба Князева; сведения дали возможность покойному адмиралу Эссену прекратить волнения вначале; если вы изволите припомнить, в то время Балтийский флот встречал английскую эскадру; это дало возможность провести всю летнюю кампанию с малыми сравнительно жертвами. Затем в тот же период 1912–1913 г.г. волнения были в Черном море, когда там был Эбергард. Туда выезжал товарищ министра Золотарев узнать, насколько начальник охранного отделения, полковник Попов, правильно вел дело, потому что чересчур много лиц проходило по дознанию. Сведения, как касающиеся воинских частей, были доложены государю императору. По поручению Макарова, я также был вызван для доклада государю в Александрию, около Царского Села, летом; государя несколько смущало то, что нахождение сотрудников во флоте было как бы нарушением спайки воинской. К этому времени как раз относится переворот, совершившийся в Португалии. Государь поручил министру внутренних дел на этом вопросе все-таки остановиться. Таким образом, ни военное, ни морское министерства не требовали от министра внутренних дел окончательного искоренения этой агентуры; так вопрос стоял до назначения товарищем министра Джунковского, ему принадлежит исключительная инициатива снятия агентуры. Он выслушал доводы, которые ему были представлены мною по справке особого отдела; затем ему было указано значение португальского переворота, происшедшего преимущественно при помощи воинских частей; он все-таки перенес вопрос на обсуждение министра внутренних дел Маклакова. Доклад его освещал вопрос со всех сторон, т.-е. и положение настоящее, и его моральные взгляды. Маклаков также не решил вопроса лично; переговорив с военным и морским министрами и с представителем дворцового ведомства, он устроил у себя совещание. На совещании присутствовали представители военного министерства; я помню только, что из штабных генералов, не было Беляева, из морского ведомства б