По реке плыли прогулочные теплоходики, солидно прошел длинный танкер, маленький буксир натужно толкал тяжело груженную баржу.
— Ну, давай, рассказывай, как там у тебя дела? — спросил наконец отец, отодвинув пустую тарелку.
— Да вроде обустраиваюсь понемногу. Лисица с нужными людьми свел, на границе канал наладил, рынок под себя взяли, бабло пошло. Расширяться надо, но там конкуренты объявились, уже дрались с ними, но этим не кончится. Да и тут неспокойно…
— А тут чего? — перебил отец, до сих пор внимательно слушающий.
— Даги работать мешают, требуют долю в бизнесе…
— А как прознали? — Отец свел брови, и его голубые глаза приобрели блеск скального льда.
Ворон пожал плечами.
— Может, точно не знают. Но вынюхивают… И Шаман сегодня со мной базарил. Говорил, что воровское время прошло, теперь деловики верх берут. Тебя в пример привел… Говорит — раньше всех в кулаке держал, а теперь отошел, все в прошлом…
Молот ударил кулаком по столу, так, что подскочили и звякнули тарелки.
— Какую дурь несет! Я ни прошляком, ни отошедшим никогда не был! До сих пор исправно долю малую в общак ношу, на всех сходках бываю! Крест со мной советуется, на разборы приглашают, мое слово решает споры серьезные. Правда, шапку я не надел,[6] но мог, право имел. Только ради матери отказался. Она из-за меня натерпелась: три года отволокла за соучастие, и ты за забором родился… А какое соучастие — я у нее барахло паленое оставил, а она меня не выдала. В ногах валялась, чтобы я завязал! Вот и послушал ее. Потому, что если бы надел корону, то не только меня бы прессовать стали — и ее, и тебя… Ну, ты ладно, ты пацан, сам за себя отвечаешь, а с нее хватит! Хотя… Если раз в говно вступил, за тобой долго след тянется, а вонь может вообще не отмыться…
— Успокойся, батя! Хочешь, еще выпьем?
— Хватит! Я свое отпил. А насчет меня люди знают! Как мы с Питом в семьдесят пятом череповецкую зону из красной в черную перекрасили! Кому надо, те понимают, что это значит!
— Спокойно, батя! — Ворон все же наполнил рюмки. — Давай за мать!
— Давай! Она духом крепче твоего Шамана! Без меня тебя растила, на мясокомбинате в убойном цехе работала, да еще рисковала, мясо на продажу выносила…
Они чокнулись и выпили.
— Ну, а что по теме скажешь? — спросил Ворон, когда отец успокоился.
— Скажу, что Пит Лисица вор авторитетный, он по союзному уровню проходит! И тему он замутил новую, она через два-три года выстрелит, как из пушки! Поэтому тебе там укрепляться надо, ты первый, кто по этой теме работает. Чем больше застолбишь за собой — тем лучше! Потому что потом туда всякая шушера косяками потянется, и надо, чтоб ты им всем не по зубам был! А тут мы все отрегулируем! И Шамана на место поставим…
— Слышь, батя, а кто это у нас вдоль забора ходит? — вдруг сказал Ворон, глядя на улицу. — Раз прошел, два… Вроде рожу отворачивает, а сам сюда косится…
— Где? — Молот проследил за его взглядом. — Да хрен его знает. Не из наших. Какой-то фраер ушастый — Пит таких живьем закапывал.
— Думаешь, не по нашу душу?
— Не по мою, точно! — Отец встал, выдернул из крыльца топор, подошел к забору, выглянул за калитку, вернулся к столу, и разлил по рюмкам остатки водки.
— Слинял! Может, случайно зашел на Лысую гору… А может и нет. Ты остерегись, на всякий случай.
— Ладно, пора мне. — Ворон положил на стол сверток с деньгами. — Это тебе подогрев. Лишним не будет.
Отец взял сверток, подбросил на руке, будто взвешивая.
— Пойди, матери отдай. Она домашний общак держит…
Отец остался курить, а Ворон зашел в дом. С кухни вкусно пахло: по молодости мать работала поваром и не только умела, но и любила готовить. Да и потом из принесенного мяса всякие вкусности стряпала. Чтобы не приедалось одно и то же. Услышав шаги, она вышла навстречу. На шесть лет младше отца, она, в лучшем случае, выглядела его ровесницей — женщины быстрее стареют. Особенно, если живут на Лысой горе с бывалым арестантом, который словно бульдозер наехал на молоденькую девочку Марусю и раздавил ее жизнь. Ранняя незакрашенная седина, морщины и выражение скорбной притерпелости на лице, иногда проскакивающие блатные словечки, татуировки… Сорокапятилетние крали, которые не нюхали тюремной баланды и все свободное время проводят в салонах красоты, выглядят совсем иначе — Ворон насмотрелся на них на пляжах Карны.
Маруся стояла у кухонного стола и длинным острым ножом пластала шмат мяса, который держала на весу другой рукой. Ровные, одинаковые по толщине полоски шлепались на разделочную доску. Это было похоже на фокус — никто не умеет так ловко разделывать исходный продукт.
— Сынок, через полчаса подойдут отбивные. А хочешь, я бефстроганов сделаю. Или жаркое. Оставайся! Можешь и заночевать у нас!
На миг Ворону захотелось так и сделать. Но ему уже не десять, и не двенадцать лет, слишком много времени прошло между тем временем, когда он жил в этом доме со своими родителями и его нынешней жизнью…
— В другой раз — дела! — И чтобы сменить тему, спросил: — Мясо на базаре берешь?
Маруся хитро улыбнулась.
— Нет, Вера Пеструшка с мясокомбината носит. Мы чалились вместе, потом я ее в свой цех устроила… У нас одинаковые должностя были: «боец скота»! Я потом соскочила, а она до сих пор работает, ветеранскую медаль получила…
— А-а-а-а, ясно…
Ворон прошёл в комнату. Здесь всё было как прежде: часы с кукушкой на стене, застеленный выцветшей скатертью круглый стол, скрипучий диван, старый телевизор на полированной тумбочке, в проёме соседней комнаты видна кровать родителей…
Мать зашла следом, протёрла фартуком стул.
— Присядь, расскажи, как живешь-можешь?
Сама стала напротив, привычно прикрывая правой ладонью левую, на тыльной стороне которой синело восходящее солнце, а на безымянном пальце — перстень с тремя лучами.
— Сейчас можно вытравить эти порчушки, — кивнул Ворон.
Она отмахнулась.
— Хрен с ними. Всю жизнь так проходила, чего на старости лет хвостом бить? Иду куда-нибудь — прикрываю платком. Да куда я хожу? В магазин, на рынок, да в баню… Не женился ещё?
— Если надумаю жениться, ты узнаешь первой, — улыбнулся Ворон. А сам подумал: «А вообще-то уже и можно семью завести…» И удивился: никогда раньше такие мысли не приходили ему в голову.
— Хочется же дожить, внуков понянчить…
— Понянчишь еще!
Мать вздохнула.
— Дела хоть как? — повторила она вопрос. — Фарт есть?
— Да пока вроде есть. — Он протянул деньги. — Возьми, вот!
— Спасибо, сынок! Но здесь же много!
— Мало. Скоро будет больше. Бери!
Мать спрятала сверток в карман фартука.
— Ты только этого бандита стремайся, — понизив голос и оглядываясь на дверь, сказала она. — Это мокрушник, а не честный вор! Иуда!
— Кто? — удивился Ворон.
— Отцов, вроде как корефан… Лисица! Держись подальше от этой суки рваной, за ним крови не одно ведро!
— Угу, — кивнул Ворон. — Ладно, пойду я! Дела не ждут.
Родители проводили его до калитки. Отец пожал на прощание руку.
— Будут проблемы — говори! И Питу говори — он все что угодно разведет по правилам, комар носа не подточит…
Мать поджала губы и многозначительно покачала головой. Но сделала это так, чтобы муж не видел.
Ворон вышел со двора, но пошел не к машине, а в противоположную сторону. Через несколько минут он спустился по косогору на набережную, несколько раз обернулся, но за ним никто не шел, и ничего подозрительного он не заметил.
«Интересно, сколько станет водила меня ждать? — подумал он и довольно усмехнулся. — До ночи точно простоит!»
Глава 4Слово — не воробей
Июнь 1991 г., Тиходонск
Рабочий телефон Марины долго не отвечал. Только около пяти часов он услышал в трубке волнующий голос.
— Алло!
— Привет, это я…
— Привет! — Она была явно удивлена. — Ты откуда звонишь?
— Из Тиходонска, откуда еще? Приглашаю на ужин в «Адмиральский причал». Что скажешь?
Она помедлила.
— Хорошо. Во сколько?
— В семь — восемь, как удобно.
— Давай в восемь, мне же надо собраться.
— Заехать за тобой?
— Не маленькая, доберусь.
— Отлично, до встречи! — Ворону будто сделали укол бодрости. Он даже подскочил, как будто ожидая, что за спиной раскроются огромные мощные крылья, которые поднимут его ввысь, перенесут через Дон и вмиг домчат куда надо. А надо было ему туда, где замызганного тиходонского парня могут превратить в лощеного, «с иголочки», гангстера. Но в реальности крылья, увы, не выросли. Пришлось пользоваться традиционными средствами передвижения: остановил частника, подъехал к универмагу «Супершоп», коротко бросил приветливо улыбнувшейся навстречу молодой продавщице:
— Подбери мне прикид! Чтобы было модно, красиво, ну понимаешь!
— Конечно! — улыбнулась девушка. — Прошу!
Он примерил темно-серый костюм и шляпу в тон, новый облик ему понравился: вылитый Майкл Корлеоне! Но, во‐первых, не по сезону, а во‐вторых, в Тиходонске девяностых бандиты все-таки одевались не так, как американские гангстеры в пятидесятых! В таком виде он привлечет внимание всего Левого берега, да что там — весь город будет обсуждать понты Ворона. Нет, этот вариант не годится. Во всяком случае, сейчас… А вот осенью вполне можно попробовать.
В конце концов, с помощью заинтересовавшейся процессом преображения продавщицы, он остановился на летнем варианте: белая сорочка, белые брюки, белые туфли — лёгкие, из натуральной кожи, со множеством дырочек сверху.
— Возьмите сразу белый ремень и белые носки! — посоветовала девушка.
— Давайте! — кивнул он, с удовлетворением рассматривая себя в зеркале. И почему я раньше такое не носил? Ну, маркое, конечно, ну и что? Отстирать всегда можно! Зато козырно! А с беспонтовыми понтами понтоваться понту нет!
К «Адмиральскому причалу» он подъехал за полтора часа до назначенного времени. В руке был большой букет голландских роз с метровыми стеблями и тугими бордовыми бутонами. Отпустив машину, он направился прямиком к директору. Попасть к нему было не так просто: комплекс бы