Ворон был уверен, что она его видела в зале и могла предположить эту встречу, а следовательно, взять охрану или, если адвокат не соврал, попроситься в машину к своему влиятельному покровителю… Но она ничего этого не сделала, а спокойно села в знакомую «Ниву», только поспешно одернула задравшуюся юбку и припечатала ее сверху тяжелой коричневой сумкой, закрывшей голые колени. Словно сургучную печать на конверте поставила, отрезая доступ к содержимому, пусть уже и известному…
Вместо того чтобы плавно тронуться, «Нива» скакнула с места, как бывает у неопытных водителей, слишком резко отпускающих сцепление. Нервы! Мотор заглох, и Ворон повторил маневр «трогание с места на ровной поверхности» — на этот раз удачно.
— Наконец-то я узнал, чем занимается скрытная девушка Марина, — процедил он, ведя машину по Индустриальной.
— А я уже давно узнала про знаменитого спортсмена Константина Воронова, который еще в несовершеннолетнем возрасте получил восемь лет за убийство и провел год в воспитательной колонии. Но потом вроде бы объявился настоящий, взрослый убийца, он взял вину на себя, дело пересмотрели и Костю оправдали. А настоящему убийце, если он действительно настоящий убийца, даже срок не добавили, потому что у него и так была «пятнашка»… Вот интересное совпадение! — В голосе прокурора звучали издевательские нотки.
— На Маяковского, 88 что делала? Или меня с толку сбивала?
— Ты догадлив! Прибежала за несколько минут до твоего появления. Надо сказать, ты оказался доверчивым. Даже слишком, для человека твоей профессии…
— Имеешь в виду спортсмена?
— Нет. Хватит эвфемизмов. Имею в виду бандита.
— Это еще что за слово?
— Бандит?
— Нет, другое. Мудреное, как говорит один мой наставник.
— Вот у него и спроси.
— Ты единственная, кто увидела во мне доверчивость. И только благодаря моему отношению к тебе.
«Нива» свернула на Южный проспект и направилась вниз, к мосту. Справа остались фешенебельные дома из желтого кирпича. Ворон кивнул на них.
— Говорят, простые смертные тут не живут. Но тебе, наверное, помог главный прокурор? Как ценному кадру?
— Да, в известной степени, это так. А куда ты меня везешь? — вдруг холодно спросила юрист первого класса Головко.
— На природу. Ты же любишь выезжать на левбердон? Знаешь там все базы отдыха и кабаки…
— Ты преувеличиваешь. К тому же, сейчас не время для прогулок. И настроения нет, и погода неподходящая.
— Мы не будем гулять. Просто поговорим по душам.
— А ты спросил меня: хочу ли я с тобой говорить по душам, да еще на природе?
— Нет.
— Тогда разворачивайся обратно!
— Здесь нельзя разворачиваться!
Разговор прекратился. «Нива» быстро проскочила не очень загруженный мост, съехала на Левобережное шоссе и через несколько сотен метров, не обращая внимания на запрещающий знак, свернула по проселку в рощу. Небо, наконец, разразилось летним тиходонским ливнем, тяжелые капли барабанили по крыше, вода заливала лобовое стекло таким потоком, что щетки на максимальной скорости плохо с ним справлялись. Стало темно, порывы ветра раскачивали деревья и срывали с них пучки листьев. Гремел гром, черные тучи просекались длинными зигзагообразными молниями.
Ворон не знал, куда он едет и, главное, зачем. Волна злости и обиды спала, только что-то жгло внутри, да угнетало ощущение предательства и обмана. Офаршмаченный пацан — больше не пацан, а он так и не выстрелил, не смыл позора ментовской кровью… Надо вновь собраться с духом, чтобы сделать то, что обязан. А пока он просто вел машину между деревьями и кустарниками, чтобы быть занятым вождением и не думать о том, как поступить в следующую минуту.
Поперек дороги была прокопана канава, и Ворон резко затормозил, — машину занесло и развернуло на мокрых листьях. Все-таки физические препятствия действуют более эффективно, чем дорожные знаки. Хотя вряд ли этим можно хвалиться. Он выключил двигатель, щетки нелепо замерли на середине своего радиуса. Тишина не наступила: выл ветер, забрасывая листьями ветровое стекло, угрожающим крещендо стучал дождь, одновременно обещая и торопя трагическую развязку сегодняшнего спектакля. Ветки кустов царапали кузов, как недовольные вторжением призраки…
— Ну, и зачем ты меня сюда привез? — довольно спокойно для своего положения поинтересовалась прокурор Головко.
Ворон рывком развернулся к ней.
— Но ведь все шло так хорошо, почему ты вела себя, как змея за пазухой?!
— Я вела себя, как обычно. — Она пожала плечами. — Что змеиного я сделала? Ужалила тебя хоть раз?
— Ты выведала про меня всё, что хотела, а сама скрывала — кто ты есть! Хотя знала, что нам нельзя водить дружбу с такими, как ты!
— Кому «нам»? Спортсменам? — со слегка замаскированной издевкой спросила Марина.
Ворон махнул рукой.
— Хватит играть в слова, ты давно знаешь, кто я! Разве не честней было сказать: так и так, я прокурор, наши пути расходятся!
— А ты этого хотел?
Он помолчал.
— Нет.
— Ну, и я не хотела…
— Теперь у братвы глаза открылись! Пацаны знали, что я за тебя вписываюсь, а сегодня увидели, как ты засудила Серого ни за что! За это с меня обязательно спросят!
— Ты-то причем? Судил суд, а я поддерживала обвинение. И не сказала ничего лишнего. Он полностью заслужил свой приговор и еще легко отделался — статья ведь расстрельная!
— Так он же оборонялся! Губану с Конем занесли деньги, обиды не держат, просят освободить… А ему бах — одиннадцать лет! За что? Где справедливость? Не вынул бы шабер — его бы похоронили, а тем козлам дали столько же, сколько ему! Тебе один хрен, кого сажать, а кого хоронить, но Серый — наш друг! Нам не все равно!
— Наверное, мы с тобой друг друга не поймем. — Марина отвернулась. — Но судебная практика не признает преступной самообороны. Нож, тяжелые ранения… Любой суд в стране вынес бы такой же приговор!
— А что, он должен был их на словах уговаривать? — Ворон стал злиться. Они с прокуроршей говорили на разных языках. — «Одумайтесь, пацаны, это против закона»! — шутовским тоном произнес Ворон. — Только про закон ни у нас не говорят, ни у вас! Такое слово вообще не в ходу, это лабуда для лохов!
— Но мы стараемся этой «лабуды» придерживаться! А вы на нее плюете!
Ворон пришел в ярость.
— Расскажи Серому про ваш закон! И про вашу справедливость! Через одиннадцать лет, если он выживет!
«ПМ» из-под сиденья сам выпрыгнул ему в руку и уперся в бок прокурора Головко. Железом он почувствовал ребра и тут же вспомнил хрупкую девичью фигуру со всеми ее изгибами, выпуклостями и впадинами, что на миг парализовало, нахлынувшую было решимость. И тут же он ощутил, что-то твердое в области солнечного сплетения. Это был такой же «ПМ», только вынырнул он из бокового кармана дурацкой коричневой сумки, и держала его тонкая рука юриста первого класса Головко. Держала уверенно и умело, предохранитель спустить не забыла… Да и лицо у нее было соответствующее: сразу понятно — нажмет и не поморщится…
— Не ожидал, Костя? Думал, привез овцу на закланье? — Ствол сильнее уперся в солнечное сплетение, видно, она тоже разозлилась. — И что дальше?
А хрен его знает, что дальше! Это не дешевое кино, где можно выбить наведенное в упор оружие. Тем более в такой тесноте. Дальше либо два выстрела и два трупа, либо расход по-хорошему… Но где тут «хорошее»?
Сзади послышался треск, как будто кто-то наступил на сухую ветку, что-то тяжелое плюхнулось на землю, и сразу вокруг машины выросли темные угрожающие силуэты.
— Запрись, Маша! — Ворон мгновенно заблокировал дверь, завёл движок, включил заднюю передачу, вдавил педаль газа… Напрасно: «Нива» вздрогнула и бессильно заглохла — бревно под колёса бросили, суки!
Вспыхнул яркий фонарь, по боковому стеклу ударили чем-то железным, но не разбили.
— Ну, ты и резкий, лошара! — произнёс гнусавый, возможно, нарочито измененный голос. — Но больше не рыпайся, мозги выбью! Выходите, голубки, в тачиле все равно не отсидитесь!
Ворон прищурился, заслонился левой рукой от слепящего света. Кажется, трое. Что-то держат в руках, похоже, волыны… Он чуть приоткрыл окно.
— Слышь, пацаны, вы попутали. Я — Ворон! — громко сказал он. — Свет убери!
— Чё? — хрипло спросил гнусавый. — Своей вороной командуй! Ну-ка, пусть открывает клювик!
Кто-то безуспешно дергал дверь Марины и матерился тонким голосом.
— Открывай, шлюха, хуже будет! — И сразу стали бить в окно чем-то тяжелым. Стекло не выдержало — посыпались осколки.
— Пацаны, не лезьте в блудную! — как можно внушительней произнес Ворон. — Меня не знаете, так Оскаленного знать должны, Бешеного… Это мои люди…
— Да мне по хрен кто ты, и кто там у тебя скалится! Будешь тихо сопеть, лавэ отдашь — может, и отпустим. А вороне твоей придется поработать…
Сильный удар разбил и водительское стекло, рука в перчатке выключила блокиратор, двери распахнулись одновременно, гнусавый упёр обрез Ворону в щеку:
— Вынимай ключи, живо! Башку снесу!
С другой стороны кто-то вцепился Марине в волосы и, по-прежнему тонко матерясь, тащил наружу.
— Быстрей, цаца, а то нос отрежу!
Они действовали слаженно и уверенно: чувствовался опыт и ошибочная убежденность, что неожиданность и сила всегда будут на их стороне, а лохи никогда не осмелятся дать отпор, что, к сожалению, соответствовало действительности. И ослеплённые этим заблуждением, они не брали в расчёт те случайности, которые в один миг ломают привычные схемы и превращают их из распорядителей чужими жизнями в начавшие разлагаться трупы, хотя процесс гниения более-менее длительный и становится очевидным лишь через несколько дней. Но вряд ли этим можно утешаться…
Бах!
Марина выстрелила первой. Для бандитов, которые не знали и знать не хотели на кого они напали, которые даже не увидели в плохо освещённом салоне пистолетов, которых у лохов никогда не бывает, и быть не может, вдруг открылась оборотная сторона жизни, воплощённая в поговорке: «Если ты ведёшь себя, как бешеный пёс, то с тобой и поступят, как с бешеным псом»!