Марина задумалась.
— Если только с Иваном Павловичем… У него пистолет всегда в столе. И на работе и… — Она запнулась, но все-таки договорила. — …и дома.
На лице Ворона не дрогнул ни один мускул.
— Ну вот, видишь, ты уже готовая разведчица… А чего глаза отводишь?
— Но нехорошо это…
— Чего нехорошего? У него-то точно никто проверять не станет! Это не наш Серый, которому ты одиннадцать лет ни за что отвесила. Сейчас хоть поняла, что у него другого выхода не было?
— Сейчас поняла…
Марина, задумавшись, помолчала.
— Ты вот что… Скажи его адвокату, пусть жалобу пишет, да на необходимую оборону упирает. Попробую поломать приговор в кассации…
— Вот и умница! Оказывается, справедливость по-разному выглядит в зале суда и в жизни. И хорошо, что ты это поняла!
— Да, когда кругом темный лес, а тебя тащат за волосы и ножом перед лицом крутят — это воспринимается совсем по-другому…
— Вот то-то! — Ворон собрал оружие, тщательно протер, понюхал ствол и, удовлетворенно кивнув, сунул обратно под клапан нелепой бабской сумки. — Ты еще посмотри своим новым взглядом то убийство в нашей коммуналке на Индустриальной. Помнишь, моего соседа, Коляшку зарезали? Это в меня кто-то метил, да перепутал. А мусора́ Коляшкиного отца закрыли, хотя он ни ухом, ни рылом не подходит!
— Это вообще-то не моя линия, — ответила Марина. — Но я скажу кое-кому…
— Да уж скажи… Мне интересно, кто это сделал. Он ведь никуда не делся, ждет подходящего момента, чтобы меня заколбасить… Надо опередить гада!
Раздался резкий телефонный звонок, Марина вздрогнула. Ворон спокойно снял трубку. Это был Оскаленный.
— Все сделали, Костян. Вроде чисто! — доложил он. — Утром продолжим…
— Работайте! — Ворон отключился.
— У тебя и ночью жизнь кипит! — удивилась Марина. — Уже четыре часа, мне домой надо… Привести себя в порядок и поспать перед работой…
— Какая работа — сегодня суббота! И вообще… Зачем тебе уходить? Оставайся со мной, вместе жить будем!
— Ничего себе! — изумилась Марина. — И в какой роли я буду с тобой жить? Постоянной любовницей? Сожительницей? Что ты мне предлагаешь?
Ворон вздохнул и зачем-то понюхал руки. Они пахли смазкой.
— Предлагаю выйти за меня замуж.
— Замуж? Ты серьезно? — Марина перестала улыбаться. Повисла неловкая пауза.
— Вполне!
— И как ты себе это представляешь?
— Да как обычно… ЗАГС с кольцами, потом свадьба…
— И за одним столом весело гуляют прокуроры и бандиты?
— Нет. Люди. Просто люди. На которых не написано — кто они такие. У наших, кстати, ни формы, ни удостоверений нет. И твои вполне могут оставить их дома…
— Нужно подумать, — ответила Марина.
— Нужно, — кивнул Ворон. — Дело непростое, надо решить ряд проблем. Но я их решу. Хотя пока поберегись. Ходи с пушкой, а лучше вообще возьми больничный…
— Это, наверное, самое пугающее предложение о замужестве, которое слышала девушка… Тем более что мне тоже придется докладывать своему начальству…
— А что тут докладывать? Константин Воронов не судим, претензий у ментов к нему нет. А какие у него друзья — никого не касается. Ты же не за них выходишь замуж!
— Дай мне время, — повторила Марина и зачем-то завернулась в простыню. Очевидно, чтобы соответствовать официальной важности момента. Но Ворон сразу развернул ее обратно. Он вообще не любил официальности.
На Лысой горе было, как всегда, пустынно. Только впечатление это могло быть обманчивым: за тишиной и пустынностью вполне могла прятаться засада. Так думал каждый, из живущих здесь зубров старого криминального мира. Хотя кому сейчас интересны местные обитатели… Все их дела пылятся в архивах, да звучат воспоминаниями на редких общих застольях. Чаще всего, это поминки…
Ворон зашёл во двор и только захлопнул калитку, как из-за дома выбежал Волк. На этот раз он не лаял — напротив, вилял хвостом и ласково терся об ноги. То ли узнал, то ли колбасу учуял. И мать вышла на крыльцо, наверное, в окно увидела. Стала молча, сложила руки перед собой, привычно закрывая татуировку. Что-то не в духе, сразу видно…
— Привет, мам! Продуктов вот привёз…
Ворон протянул матери большую тряпичную сумку, из которой торчала палка варёной колбасы и батон белого хлеба. Но она не шевелилась, будто раздумывая: брать — не брать? Наконец, все-таки взяла.
— Спасибо! Есть будешь?
— Нет. Ел недавно.
— Как знаешь. Все равно на стол соберу, отец голодный… Захочешь, тоже чаю попьешь.
Она скрылась в доме. Отец сидел за столом, под старой яблоней, не поворачивая головы, как будто не видел гостя. Брал из стоящей перед ним тарелки спелые яблоки, резал на дольки острым самодельным ножом с наборной плексигласовой ручкой и складывал в кастрюлю. Упавшие с дерева перезрелые яблоки плавали в наполненной водой яме под водопроводным краном и лежали вокруг на земле. Сладковатый запах гниющих фруктов навевал Ворону ностальгию по беззаботному детству. Только похоже, что сегодня здесь ему рад только Волк. Да и то из-за колбасы. Ну, отец-то всегда смурной, а вот мать…
Странно… Поругались предки, что ли? Так вроде с тех пор как отец бросил пить, у них и повода не было…
Ворон подошёл к столу.
— Здравствуй, батя!
— Здорово, если не шутишь!
В глаза не смотрит, поигрывает зэковской поделкой, как будто очень занят. Ворон переставил табурет и сел напротив. Отец продолжил своё занятие, иногда отправляя ломтики не в кастрюлю, а в рот. Всем своим видом он показывал, что не собирается отвлекаться на всякие пустяки — вроде визита единственного сына, ненадолго приехавшего с чужбины.
Ворон замялся.
— Бать, тут проблема нарисовалась, я перетереть пришёл…
— О как? — картинно вскинул седые брови Егор Петрович. — А я, грешным делом, думал, что прокурорша твоя мне повестку передала! Ты же у них теперь этот… внештатный помощник! Как башляют — нормально?
— Знаешь уже?
— Да уже весь город знает! — Отец раздраженно вонзил финку в стол, прямо через клеенку. Плексигласовая рукоятка дрожала, серый клинок надрывно «пел», выдавая, что откован из рессорной стали. — Тебе обычных тёлок мало, что ли? У нас своя стая, у них — своя. Что непонятного?
— Все понятно…
— Так чего ж ты к чужим лезешь? Или «закона» нашего не знаешь?!
— Да ты послушай, прежде, чем за горло брать! — вспыхнул Ворон и, схватив за наборную рукоятку, остановил нагнетающую нервозность дрожь «пера». Гудение прекратилось, наступила тишина.
— Я же сначала не знал, кто она. А на суд пришли — глядь, а она в прокурорском мундире!
— И отгрузила Серому по полной, — кивнул Молот. — Так?
— Ну, так…
— А ты что? Порадовался?
— Что, что… Она ему приговор отменит. Все как надо сделает.
— Так вы теперь что — заодно?!
— Вроде того… Мы с ней в два ствола «кустовиков» завалили… Так что, теперь кровью повязаны…
Отец заинтересованно вскинул брови.
— Как же так вышло? Ты что, в засаде с ней сидел, что ли?
Молот еле заметно улыбнулся. Если можно назвать улыбкой прищур глаз и чуть приподнятые уголки губ. Улыбаться в привычном понимании слова он не умел.
— Бать, мне не до шуток сейчас!
— Это точно! Мне тоже не до шуток. И матери…
Молот замолчал. Настроение его менялось мгновенно. Было видно, что он встревожен и напряжённо размышляет. В тишине прошло минуты три. Ворон знал, о чем он думает. Если сына признают ссучившимся, то ответ придется держать и отцу. А может, и матери. Было слышно, как яблоко ударилось о крышу дома, скатилось по шиферу и шлёпнулось в траву.
Из дома вышла мать с подносом. Поставила на стол чайник, чашки, тарелку с бутербродами. Но не ушла, как обычно: уперла руки в бока, требовательно рассматривая провинившегося сына.
— Это ведь она, сука, меня беременную на зону отправила за соучастие! — зло сказала мать, как будто участвовала в предыдущем разговоре.
— Ее тогда еще на свете не было, — заметил Ворон.
— Какая разница! Значит, ее мамаша, или другая мусорская тварь! А ты теперь с ними снюхался!
— Дай мне с сыном поговорить! — перебил Молот.
— А меня ваши разговоры не касаются? — Мать поджала губы. — Или я так — сбоку припека?
— Твое дело третье — тебя на сходняк никто не потянет! — повысил голос отец. — Потому иди и займись своим бабьим хозяйством! А нам спокойно перетереть нужно!
— Ладно, раз я вам мешаю! — Мать резко развернулась и, не оглядываясь, ушла в дом.
— Ну, давай дальше, — кивнул Молот. — Каким боком тут кустовики появились?
— Не знаю. После суда вывез ее на левбердон, грохнуть хотел… Только она сама мне пушку в живот уперла… Не знаю, чем бы кончилось. Может, друг дружку бы и завалили, а тут эти козлы… Бревно под задние колеса бросили, окружили машину, с волынами… Она первая шмальнула, мне жизнь спасла. А потом я завалил остальных…
— А почему прокуроршу не грохнул, как собирался? — поинтересовался Молот. — Как раз удобно — можно было на кустовиков все списать!
Ворон молчал. Он знал: то, что он скажет, Молот не поймет. Да и никто из блатных не поймет. Лучше вообще не говорить такого, чтобы не прослыть лохом. Но перед ним сидел отец…
— Батя, она не какая-то баба! Я на ней жениться хочу! — Слова прозвучали дико и неестественно. Он не мог их произнести. Да и никто из знакомых тоже. В их кругах это не принято.
Молот долго молчал.
— То, что ты накосорезил, никак не объяснить, — наконец сказал он. — Крест, Север, Валет — любой, скажут, что это голимое фуфло! Никто даже за твои сказки не почешется! Обсуждать будут другое — ссучился ты или нет. И все уже знают ответ заранее, поэтому сходка никогда не ошибается!
— Да, как в кино про американскую мафию, — кивнул Ворон.
— Кино — такая же фуфель. А вот Гангрена копытами землю роет, чтобы найти дятла, который Пашку Бузу сдал. И ему твоя любовь с прокуроршей очень на руку!
— Я про Бузу ничего толком не знал. Оскаленный знал, но мне не сказал. И Гангрена это проверял!