тить… Узнать, кто к этому причастен и раздавить, как гусениц…
Он еле дождался утра и позвонил в тиходонский офис. Ответил Ящер.
— Что там у вас происходит! — заорал Ворон.
— Проблемы, Костян, — ответил тот. — Гангрена со своими мокроделами к Молоту пошел, предъяву за тебя делать. А он всех четверых завалил вглухую!
— И правильно сделал! А где Марина?
— Какая Марина?
— Какая, какая! Твою мать! Жена моя!
— Так это никто не знает… Пацаны на Гангрену думают…
— А отец с матерью где?
— Пропали. Домик их сгорел, но их внутри не было! Из разговоров, вроде, они уйти успели…
— А Оскаленный?
— Похоже, на дно залег. Говорят — заболел…
Ворон виртуозно выругался.
— Ладно, я на днях приеду, разберусь: кого лечить, кого — мочить…
— Не надо, Костян, — вроде как с сочувствием сказал Ящер. — На тебе сходка «минус» поставила! И ты уже нам не бригадир!
Ворон медленно положил трубку. Это значит — кто его увидит, должен убить. «Минусуют» иногда целые «хаты», где нарушали «закон». И каждый, кто в ней жил, несет на себе этот каинов знак до этапа, пересылки, своей зоны, словом, до любого места, где выпадет возможность спросить с него, как с гада… И никто не уходит от ответа… Так что он сейчас, как зачумленный — пацанам западло к нему даже подходить…
Он даже не стал выходить из дома. Джузеппе наскоро сварганил какой-то завтрак, они поели. Несколько раз он звонил в местный офис — в «Луну», но там никто не брал трубку. И по рации ни Морпех, ни Погранец, ни командиры «троек» не отзывались. Неужели и здесь его низвергли?! Он сел в кресло, налил стакан коньяка и стал пить мелкими глотками, чтобы снять напряжение. Но коньяк не действовал. Ворон сидел в оцепенении, ожидая очередных плохих новостей. И дождался.
В обед позвонил Лисица.
— Слышал, родителей твоих грохнули? — сообщил он своим хриплым, каркающим голосом. — Под Ломакино из поезда выбросили!
— Кто?! — заскрипел зубами Ворон.
— На каких-то бомжей списали. Только они уже тоже дохлые… А перед этим, вроде, заказчика застрелили… Эту чушь по ящику показали, с фотками. Тот, кто вроде заказчик — похож на одного фраера ушастого, только он никогда никого не заказывал: сам был на подхвате, как исполнитель…
— Мне наплевать на исполнителей, я с Креста спрашивать буду! — заорал в трубку Ворон.
— Ты, Костюня, охолонись… У тебя еще спрашивалка на Креста не выросла… Придет время, спросим. А пока занимайся своими делами, что я тебе поручил. Дела-то важные… А о них гнильца непонятная просочилась…
— Какая еще гнильца?! Куда просочилась?!
Лисица замолчал, будто жевал что-то. Но Ворон знал: это у него привычка такая — обдумывать серьезный разговор, да челюстями при этом двигать.
— Те цифирки, что я тебе дал, они никуда не убежали, Костюнчик?
Ворон сразу понял, что речь идет о счете, и у него похолодело под ложечкой.
— А куда они могли убежать?
— Да в том-то и дело, что не могли, — вроде как хохотнул Лисица. — Ног-то у них нету! Не обращай внимания, это я просто так спросил, из любопытства…
Ласковость и веселье Пита Лисицы были плохими признаками. Очень плохими. К тому же, он никогда ничего не спрашивал «просто так» и праздным любопытством не отличался. Неужели «Мефистофель» как-то неосторожно проявил интерес к счету и у Пита звякнул сигнал тревоги.
— То, что ты мне дал, никогда никуда не убегало, и ты это знаешь! — резко ответил Ворон.
— Конечно, знаю, Костянчик! Потому с тобой и разговариваю по-братски, — прежним елейным тоном продолжил Пит. — А если бы не знал, то не по телефону бы говорил. У тебя как, с ногами все в порядке?
— Слава Богу…
— Ты набожный стал, это хорошо… А то я слышал, но не верил… Кстати, там мальчонку невинно убиенного, Сашу Гревцова, из трубы-то вымыло… Дожди очень сильные были! Ты бы заслал его родителям денежку поминальную. Да свечку поставил…
Ворон молчал. Откуда старый вор все это знает? Да еще в деталях?
— Услышал меня, Костюня? Я ведь теперь тебе заместо отца и заместо матери…
— Услышал.
— Это хорошо. И что ноги в порядке — тоже хорошо. А то ведь знаешь, как бывает: какой-нибудь фрайер ушастый, харкотина позорная, чужое добро стырит да норовит с ним убежать. Поневоле приходится ему ноги отрубать…
— А мне ты зачем это говоришь? — с вызовом спросил Ворон. Это была большая дерзость: с Питом Лисицей так разговаривать нельзя.
Но тот никакой дерзости не заметил, или сделал вид, что не заметил.
— Уму-разуму учу, Костюня. Кто теперь вместо меня это сделает? Какой-нибудь новый дружок из местных? Который, вроде как, все может? Ты ему не верь! Отрубленные ноги он назад не прирастит!
«Знает, гад, все знает! — Ворона даже пот прошиб. — Бежать надо! Прямо сейчас, немедленно!»
— Да что тебе дались эти ноги?!
— А то, что если у тебя ноги в порядке, так подойди, да отопри мне дверь, я же к тебе в гости приехал, а ты меня на улице держишь!
Вот и все! Ворон вскочил и заметался по дому, как пойманный заяц. Выглянул в окно — там никого не было.
— Джузеппе, тревога!
Тот мгновенно выбежал с автоматом.
— Стань напротив двери, если что — мочи всех подряд!
Ворон выглянул в глазок. Никого. Отпер замки, открыл тяжелую дверь. Никого. Вернулся к телефону.
— Алло!
— Что ты всполошился, Костюня? Шучу я. Как бы я из-под твоей двери с тобой по телефону базарил?
— А, ну да…
— Правда у меня спутниковый телефон есть, с него я даже из-под твоей кровати говорить могу, но ты ведь этого не знаешь… Не знаешь, Костюня?
— Не знаю.
— Как тебе дом-то? Нравится хоть?
— Нравится.
— Я завтра приеду. Обо всем и перебазарим. И о цифирках, и о ногах, и о доме… Да и Новый год! Перетрем все маленькие непонятки и вместе встречать будем! Хорошо?
— Конечно, Пит! Хорошо!
— Ну, и славненько. Расход.
В трубке раздались короткие гудки. Джузеппе стоял рядом с автоматом в руках и выжидающе смотрел на хозяина.
— Что там, шеф?
— Мутилово в Тиходонске затевают, вот что. Ты сейчас мотнись по Карне — в «Луну» заскочи, на рынки, короче — везде! Узнай, почему никто не отвечает, да вообще какое настроение у пацанов. И сразу назад. Ключи не бери. Если меня не будет — подождешь!
Когда Джузеппе ушел, Ворон нехотя позвонил Круму по номеру экстренной связи. Ему не хотелось иметь дел с Мефистофелем, но деваться некуда: больше никто его звонка не ждал. Тем более по экстренной связи. Надо отдать Мефистофелю должное: несмотря на предпраздничный день, он сразу согласился на встречу.
Когда подошло время идти к Круму, позвонил Джузеппе.
— Слышь, Ворон, тут сплошные непонятки! — возбужденно сообщил он. — Херсонские к нам перешли…
— Как так?!
— Очень просто! Пришли, сказали: мол, сила за вами, поддержка большая тоже у вас, зачем нам воевать? Мы под вас пойдем!
— Ничего себе! А что ж мне никто не сообщил?
Джузеппе замялся.
— Говорю же — непонятки! У нас теперь, вроде новый бригадир будет: Пит Лисица.
— А я?!
— Про тебя все молчат…
Ворон бросил трубку и вышел на улицу. Было тепло — плюс пять, но город имел вполне новогодний вид: декоративные елки в мигающих гирляндах на улицах и площадях, праздничная подсветка зданий, яркие витрины, нагруженные подарочными пакетами люди, спешащие на представления деды Морозы со Снегурочками…
Крум ждал его на конспиративной квартире — скромно обставленная комната, но с кружевной салфеткой на столе, а на ней стояла бутылка шампанского и лежала шоколадка.
— Похоже, вы не меня ждали! — угрюмо поздоровавшись, сказал Ворон, указав на стол.
— Новый год на носу! — улыбнулся Крум.
Ворон покачал головой.
— У меня на носу похороны. Лисица знает, что я сдал его счета. Завтра обещал прибыть для разбора. Говорят, что он на мое место едет. В Тиходонске меня тоже раскрыли и приговорили к смерти. Мои родители убиты, жена, скорей всего, тоже. Вы мне обещали помочь. Сейчас для этого самое время!
Крум сел за стол, откинулся на спинку стула.
— Все не так однозначно, как вы рассказываете. Ваши родители убили четверых и получили «ответку». Где жена — неизвестно. Возможно, куда-то уехала, а может, прокуратура взяла ее под госзащиту. Лисица ничего не знает. Хотя, возможно, догадывается. Дело в том, что мой человек имел с ним контакт с целью вербовки. Может, сказал что-то лишнее… Даже не словами — взглядом, интонацией, жестом… Пит ведь — травленый волк, у него чутье звериное… А кто чье место займет, так еще неизвестно. Эти места ведь не нумерованные, и фамилии на них не написаны.
«Мефистофель» улыбнулся.
— Так что не сгущайте краски! Садитесь, выпьем за наступающий. А завтра я с Лисицей поговорю. Оказывается, он вполне вменяемый, с ним можно договариваться!
Ворон усмехнулся.
— Ясно. Значит, вы с ним договорились, и я вам больше не нужен. Новый год в своем доме встретит кукла с лицом Пита Лисицы.
— Ну, не преувеличивайте! Мы можем переправить вас в Грецию, и вы начнете свое дело заново, с самого начала…
Ворон сунул руку в карман кожаного плаща и обхватил ребристую рукоятку. В таком случае блатной может дать только один ответ. Но… Он вынул руку обратно.
— Спасибо! Я уже знаю, как вы работаете, — повернувшись, он направился к двери.
— Подумайте! Есть много вариантов, и вы сможете выбрать лучший! — раздался сзади спокойный голос Крума. Но он его уже не слушал.
Через полчаса Ворон поставил машину на парковку и направился к чужому дому, который по глупости, считал своим. До него было метров сто пятьдесят-двести. Здесь было тише, чем в центре, хотя некоторые коттеджи тоже были празднично освещены, а во дворах стояли небольшие украшенные елочки с мигающими гирляндами. Откуда-то доносилась приятная нежная музыка — кто-то играл на фортепиано. Так могла играть только красивая, воспитанная и образованная девушка… Испорченное настроение улучшилось. В конце концов, во многом Крум прав. Есть разные варианты, и он выберет тот, который ему подойдет.