ИМПЕРАТОРЫ, КОРОЛИ И ВОЖДИ
Ведь римское государство ныне мертво — или по меньшей мере умирает, если говорить о тех областях, где оно, по видимости, живо.
Сальвиан, середина V века{509}
Мнение Сальвиана, глубоко пессимистичное, выражено в труде, где порицались феховность, жадность и коррупция в римском обществе. Порочность римлян была тем более ужасна, что ныне они исповедовали христианство; кому, как не им, следовало осознавать свои ошибки! Многие церковные деятели придерживались того же мнения. Ожидания Второго пришествия Иисуса всегда были сильны среди христиан. Для многих из них катастрофы — в особенности обрушившиеся на Западную Римскую империю в V веке — казались отчетливыми приметами приближения Апокалипсиса. В классической литературе существовала давняя традиция истолкования событий с моральной точки зрения; у христиан она проявлялась еще сильнее. Сальвиан заявляет, что варвары, вторгшиеся в империю, были посланы Богом, дабы покарать нечестивых римлян. Подобное убеждение, естественно, побудило его создать довольно унылое описание жизни в империи. Следует быть исключительно осторожным, используя подобные источники; также нужно отметить, что его отношение определялось реальными событиями. В 418 году Сальвиан стал свидетелем разграбления Трира франками. В течение примерно тридцати лет, вплоть до смерти, он был пресвитером в Массилии (Марселе) поблизости от готского королевства, возникшего в Аквитании. Всего через несколько лет после его смерти последний император, правивший в Италии, был низложен.
Династия Феодосия Великого к середине V века уже прекратила свое существование. Феодосии II умер в 450 году, а его кузена Валентиниана III убили всего пять лет спустя. Ни у того, ни у другого не было сыновей, которые могли бы наследовать им; заметим, что ни тот ни другой также не предприняли никаких определенных усилий, чтобы назначить наследника. Правда, Маркиан женился на сестре императора Пульхерии, установив таким образом связь с императорской фамилией. Однако Пульхерия уже достигла среднего возраста, и даже если она не только формально, но и «на деле» отказалась от своего давнишнего обета целомудрия, никаких перспектив иметь детей у этой пары не было. Фактически времена, когда императору наследовал его сын, отошли в прошлое. Вместо этого избрание новых императоров — и, разумеется, смещение тех, кто находился у власти в данный момент — обычно совершалось благодаря решениям обладавших властью военачальников и других придворных. В Западной империи быстро возобновились узурпации и гражданские войны, обычные для прежних времен. Так, Петроний Максим стоял за убийством Аэция, а затем организовал убийство Валентиниана III. Другие также жаждали высшей власти, но он действовал наиболее решительно в первый момент после устранения правителя и сумел провозгласить себя императором. Петроний женился на дочери Валентиниана Евдокии — девушке, несколькими годами ранее обручившейся с сыном вандальского короля Гейзериха. Непонятно, не был ли шаг Петрония провокацией, которая вызвала нападение вандалов на Италию. В некоторых восточных источниках предполагается, что мать девушки Евдоксия действительно обращалась к Гейзериху за помощью. С другой стороны, экспедиция за море на такое далекое расстояние требовала тщательной подготовки, и это позволяет считать более чем вероятным, что король вандалов уже обдумывал нападение, прежде чем оно произошло в действительности. После смерти Аэция армиям Западной империи еще только предстояло найти нового сильного лидера. Вандалам было несложно достичь Италии, и она была легко уязвима — по крайней мере в ближайшем будущем{510}.
Вандалы прибыли под стены Рима в мае 455 года. Петроний Максим находился там, но у него не было верного ему войска и он не обладал достаточной харизмой, чтобы организовать сопротивление. Он бежал вместе со многими другими и в суматохе был убит. Согласно одной из версий, его сбил с коня камень, пущенный одним из его солдат, а затем его прикончила толпа. Правление его продолжалось не более трех месяцев. Вскоре после этого армия вандалов вошла в город — никто не пытался защитить его стены — и в течение двух недель разграбила его дочиста. Подобно готам Алариха, вандалы были арианами, исповедовали Христа и откликнулись на призыв папы отнестись с уважением к храмам. Однако разграбление ими Рима продолжалось куда дольше, чем то, что произошло в 410 году, и во всех отношениях производит впечатление более «систематического». Гейзерих и его люди имели большой опыт пиратства и грабежей с тех времен, когда они поселились в Африке и отправлялись в морские рейды. Было куда более практичным поддерживать некий уровень упорядоченности и контроля во время разграбления, а не просто убивать, уничтожать и воровать, как каждому заблагорассудится. Знай это жители города, вряд ли они бы сопротивлялись, надеясь, что враги воздержатся от согласованных жестоких действий. Перед ними прежде всего стоял вопрос выживания, и они делали все, что могли. Среди похищенных сокровищ оказались остатки добычи, унесенной Титом из Иерусалимского храма, разрушенного в 70 году. Помимо золота, вандалы также захватили вдову Валентиниана Евдоксию и двух ее дочерей. Они стали не единственными, кто попал в плен, и тех, кого увели в рабство, ожидала тяжкая участь. Епископ Карфагенский продал церковное блюдо, чтобы купить свободу многим из этих пленников. Другим, вероятно, повезло меньше{511}.
Константинополь не признал прав Петрония Максима на престол, да и в Западной Римской империи ко времени его смерти признание императором совершилось не повсюду. К значимым лицам в провинциях были отправлены его представители, дабы завоевать их поддержку. Петроний выбрал из своих сторонников пожилого человека по имени Авит и отослал его в готское королевство в Аквитанию; в тот момент им правил Теодорих II. Всего несколько лет назад готы помогли Аэцию отразить натиск гуннов. Готские короли чаще поддерживали империю, чем враждовали с ней. Имели место и периоды разногласий, однако готы были далеко не столь враждебны Риму, как вандалы. Тем не менее ни один император не мог до конца поверить в их доброжелательность и поддержку. Из королевств, созданных варварскими племенами на территории провинций, готское являлось наиболее могущественным, и готы были важным фактором, определявшим равновесие сил и, следовательно, успешное существование или гибель режима.
Авит еще находился в Тулузе, когда пришло известие о гибели Петрония. Посол тут же убедил готов провозгласить императором его самого. Лишь позднее он получил поддержку со стороны тех, кого можно с большим основанием назвать римлянами: в июле совещание лидеров галльских провинций в городе Арелате (совр. Арль) признало его правление. Однако сторонников в армии и среди гражданского населения у него не оказалось. На протяжении жизни целого поколения посты как в Галлии, так и в Италии, как правило, занимали почти исключительно жители этих областей. Аристократия и в той и в другой области обособилась, что называется, по местному признаку и потому не желала подпасть под власть «чужаков». Войсками в Италии — по большей части наемниками и контингентами союзников, хотя вполне возможно, что продолжали существовать, пусть формально, и некоторые регулярные части — командовали Рицимер и Майориан. Последние наотрез отказались признать нового императора. Константинополь также воздержался от одобрения кандидатуры Авита{512}.
В 456 году Авит повел войска в Италию, однако потерпел поражение в долине реки По близ Плаценции (совр. Пьяченцы). Отказавшись от власти, он удалился отдел и занял епископскую кафедру, но через несколько месяцев умер (ходили слухи, что не своей смертью). После напряженных переговоров с восточным двором Майориан был провозглашен августом Западной империи в самом конце 457 года, получив полную поддержку своего коллеги в Константинополе. Маркиан скончался в январе, и его место занял сравнительно малоизвестный офицер по имени Лев. Церемония интронизации была тщательно разработана и продолжалась долго даже по меркам придворного церемониала; это заставляет предположить, что для доказательства легитимности его правления были предприняты значительные усилия. На тот момент власть при восточном дворе находилась в руках военачальника Аспара и его семьи. Именно он выбрал Льва, и прошло некоторое время, прежде чем новый император смог вырваться из-под влияния своего командующего. На востоке борьба в основном шла между теми, кто мог контролировать императора; на западе она не имела столь четкого фокуса и гораздо чаще принимала более открытые и жестокие формы{513}.
Утраченная и обретенная власть
Готское королевство являлось единственной крупной силой на территории Западной Римской империи — хотя бы потому, что могло выставить на поле боя мощную армию. Никто другой — включая остатки римской армии — не мог в одиночку потягаться с войском, находившимся в распоряжении готского короля. Существовали и другие силы — например, Бургундское королевство, созданное Аэцием в восточной Галлии, и франки, ныне прочно закрепившиеся западнее Рейна. В Испании римляне никогда полностью не контролировали свевов, тогда как Северная Африка уже долгое время находилась под властью вандалов. В каких-то отношениях эти племена сдерживали друг друга, и римляне продолжали нанимать одних варваров, дабы справиться с другими. Авит направил готов, а также контингенты франков и бургундов, дабы те напали на свевов. Майориан по-прежнему брал на службу готов для ведения военных действий в Испании, несмотря на кратковременный конфликт с ними, вспыхнувший в Галлии. Они являлись слишком ценными союзниками и слишком опасными врагами, чтобы рисковать, затевая длительную борьбу с ними: представлялось более выгодным использовать их склонность к агрессии, дабы одолеть другие угрозы. За сравнительно короткий срок свевов удалось запереть раз и навсегда на крайнем северо-западе Пиренейского полуострова. Их королевству в этой области суждено было просуществовать не одно столетие, но с тех пор они никогда не представляли собой более чем локальную угрозу. Сомнительно, что успешные действия готов когда-либо приводили к восстановлению прямого правления римлян на завоеванной ими территории. Это в полной мере проявилось после 466 года, когда Теодорих II был убит и его сменил на троне его младший брат Эйрих. Новый король начал открытую экспансию в Галлии и Испании, расширяя за счет них свои владения{514}.
Вандалы, в отличие от свевов, обитали в менее доступных для римлян местах; до них было труднее добраться, и решить проблему, попросту уговорив другое племя напасть на них, не удавалось. Чтобы доплыть до Африки, требовался достаточно большой флот для перевозки в Северную Африку не только многочисленной армии, но и всего необходимого для их нахождения там. Даже при наличии значительных ресурсов подобная операция неизбежно должна была быть сопряжена со сложностями и риском. В 460 году Майориан подготовил вторжение с баз, находившихся в Испании, но еще до его начала он потерял основную часть своего флота в результате внезапного нападения Гейзериха. От планов атаки пришлось отказаться, поскольку в обозримом будущем неоткуда было получить замену утраченным судам. Престижу Рима в Испании, и без того невысокому, был нанесен тяжелый удар. Еще более существенный урон понесла репутация Майориана. Когда он вернулся в Италию в 461 году, Рицимер низложил его и казнил. Военачальник — подобно большинству старших офицеров, варварского происхождения, точнее, свев, — вероятно, не желал подчиняться императору, который решил действовать по собственной инициативе. Неудача с экспедицией в Северную Африку обеспечила шанс устранить его. Через несколько месяцев Рицимер провозгласил императором куда менее активного Либия Севера. На сей раз одобрения со стороны Константинополя не последовало{515}.
В течение некоторого времени новый император оставался фактически непризнанным за пределами Италии. В Галлии командующий войсками еще прежде поднял мятеж против Рицимера, но не мог организовать серьезного сопротивления, так как пытался взять под контроль готов, а это требовало значительных сил. Другой военачальник, в Далмации, также отложился от Рима: он заявил о верности императору Льву, но отказался признать власть Либия Севера в Равенне. Сложилась критическая, хотя и имевшая прецеденты ситуация. Владения и доходы Западной Римской империи в течение V века постепенно сокращались. Занятие племенами варваров все новых и новых земель вне зависимости от того, происходило ли оно по воле императора или в результате натиска чужаков, дополнительно уменьшало ресурсы империи. Все районы, занятые таким образом, прекратили выплату налогов в казну.
В 395 году из двух частей, на которые была разделена империя Феодосия, западная процветала куда меньше. С тех пор она пережила ряд ударов, когда Британия, Испания, Северная Африка и значительная часть Галлии вышли из-под ее непосредственного контроля и перестали платить налоги. Стилихон, Констанций и Аэций правили подолгу, но они постоянно испытывали нехватку денег, продовольствия и людей, в результате чего им приходилось ограничиваться устранением различных угроз и проблем, дабы те не сказались роковым образом на судьбе империи, и при этом не одерживая более решительных побед. Расселение групп варваров в провинциях часто бывало выгодно правительству, если речь шла о кратких сроках. Однако это неизбежно означало исключение очередной территории из сферы действия римской налоговой системы. Доходы Западной империи продолжали уменьшаться. Области, не полностью утраченные, не обязательно целиком находились под властью Рима, и многие районы страдали от рейдов и гражданских войн. Все варварские племена, поселившиеся в провинциях, временами предпринимали нападения на соседние общины или пытались завоевать их. В результате угрозы усиливались, и опасность нависла над сердцем империи как раз в то время, когда возможности справиться с нею истощились{516}.
Тяжелейшим ударом для Западной империи, лишившим ее значительной части доходов, стала потеря Африки, перешедшей к вандалам. Италия издавна рассчитывала на африканское зерно, позволявшее удовлетворять ее нужды. Более того, Африка была одной из наиболее доходных римских областей, если говорить о налогах и ресурсах. Попытка Майориана отвоевать Северную Африку, безусловно, имела смысл. В 468 году последовала новая — на сей раз при значительном участии Восточной империи, отправившей войска и флот более чем из тысячи кораблей (многие из них, несомненно, представляли собой небольшие транспортные суда). Отношения между восточным и западным дворами улучшились после естественной смерти Либия Севера в 465 году. Потребовалось почти два года переговоров, прежде чем Рицимер согласился признать нового императора — ставленника Льва. За это время на Западе вовсе не было императора, хотя вряд ли это как-то изменило жизнь тамошнего населения. Нового императора звали Антемий; чтобы скрепить союз с ним, Рицимер женился на его дочери. Несмотря на все масштабные приготовления и сосредоточение ресурсов — западное правительство также отрядило значительное войско для участия в операции, — вторая экспедиция также окончилась катастрофой. На сей раз огромный флот достиг африканского побережья, но затем командующий начал медлить, задержал начало операции и вступил в переговоры. Несколькими днями позже Гейзерих использовал благоприятный ветер, дабы потопить флот врага с помощью брандеров, а затем атаковал остатки войск, рассеявшихся и уже охваченных паникой{517}.
После этой уже второй по счету унизительной неудачи римляне более не нападали на вандалов вплоть до VI века.
Восточной империи потребовалось много лет, чтобы оправиться от последствий масштабной и недешево обошедшейся экспедиции Льва, имевшей место в 468 году. Западная империя вынуждена была существовать, не получая доходов из Северной Африки, и на следующий год пример агрессивного короля Эйриха нашел подражателей среди тех, кто поселился как на территориях в черте империи, так и за ее границей. И без того незначительные ресурсы, находившиеся в распоряжении Запада, продолжали сокращаться. На землях Галлии вспыхивали мятежи, поднятые племенами так называемых багаудов (впервые мы узнаем о них применительно к III веку, о чем упоминалось в главе 8). В наших источниках их аттестуют немногим лучше, чем разбойников, но в реальности все было куда сложнее. Применительно к описываемому периоду и другим временам имеются приметы того, что их лидеры получили образование и — по крайней мере в начале жизненного пути — являлись представителями местной аристократии{518}.
Во многих областях влиятельные землевладельцы собирали большие отряды сторонников в своих поместьях. Некоторые из них фактически являлись наемниками и, подобно основной массе войск на службе у правителей Западной империи, происходили от варваров. В наши дни исследователи имеют обыкновение характеризовать эти местные силы как «группы самопомощи», имея в виду их, в общем, положительную роль и оборонительную функцию. Считается, что их появление — признак того, что местным общинам пришлось собственными силами защищаться от опасностей извне, которые все усиливались. В ряде случаев могло так и быть, но не исключены и другие интерпретации. Местный землевладелец со своей бандой наемных головорезов мог искренне стремиться использовать эти силы, чтобы защитить арендаторов его земель, а также соседей от бандитов и варваров-налетчиков. Такие силы равным образом давали ему возможность захватить близлежащие земли; он мог угрожать своим соседям или непосредственно применить к ним силу. Как в любой период, границы между неофициальной полицией, «комитетами бдительности»[70] и военизированной бандой, обеспечивающей «крышу» на своем участке и контролирующей его, часто очень узки и нечетки{519}.
Власть в Западной империи в V веке приобретала все более и более локальный характер. Крайним примером такого рода стала Британия, где формальное римское правление вовсе перестало существовать. Северные районы Галлии, по-видимому, аналогичным образом разделились на множество отдельных единиц, причем это произошло относительно рано. Напротив, готы к концу правления Эйриха взяли под контроль территорию более обширную, нежели северные провинции Римской империи, хотя границы его владений и прежние рубежи административных образований совпадали далеко не везде. Другие предводители варваров контролировали на данном историческом этапе не столь значительные территории. Кроме того, более мелкие образования возникали там, где правителям городов, крупным землевладельцам или вождям невысокого ранга удавалось установить свою власть над небольшой территорией и взять силой или вытребовать все необходимое для своих сторонников.
Все эти персоны — от королей до землевладельцев и предводителей разбойничьих шаек — в разной степени могли похвастаться независимостью. Некоторые, вероятно, признавали принцип верховной власти, даже если в быту имели возможность безнаказанно игнорировать императоров. Никакой полет фантазии не позволяет вообразить их всего лишь частью административной иерархии империи: ни один император не смел по своему желанию сместить или даже привлечь к суду кого-то из королей, стоявших во главе племен. Прекратить даже небольшие злоупотребления можно было лишь путем запугивания и, как правило, применения силы. Однако имперские власти более не располагали очевидным и решительным превосходством при решении проблем силовыми методами. Наиболее заметным явлением в ходе развития Западной империи, на данной его стадии, стало возникновение многочисленных государств «на местах». Самые сильные из них появились непосредственно в результате расселения здесь варваров; появление каждого следующего королевства знаменовало собой очередной этап упадка Запада, что в конечном итоге привело к полному угасанию императорской власти на территории Италии. Однако с самого начала они возникли в результате ослабления империи, а не явились его причиной. Правительства, сменявшие друг друга, более или менее добровольно согласились с созданием королевств на территории провинций или по крайней мере смирились с этим фактом. Сознание его неизбежности или оценка его как лучшего из возможных вариантов свидетельствует прежде всего о слабости Рима.
Имелись и другие признаки неуклонного ослабления власти императоров. Мы уже отметили, что даже в IV веке император часто сталкивался со значительными трудностями в вопросах контроля чиновников и военачальников. В V веке влиятельные командующие и придворные чаще доминировали над императорами, нежели те — над ними. Командующий Аспар десятилетиями удерживал в собственных руках власть в Восточной империи, частично опираясь на креатуры из числа своих родственников, выдвинутых на крупные посты, и на верные ему воинские части в составе армии (в основном готские). Чтобы получить в свое распоряжение силы, способные противостоять этому блоку, императору Льву пришлось набрать в войско множество солдат из числа исаврийских горцев из Малой Азии. Они происходили из земель, подвластных империи, но сами эти земли с давних пор являлись рассадниками бандитизма и мятежей, и их уроженцы фактически воспринимались как разбойники и варвары. В конце концов к 471 году он набрал достаточно сил, чтобы организовать убийство Аспара. Примечательно, что, как и в случае с Аэцием, император предпочел попросту расправиться с врагом, нежели отправить его в отставку или отдать под суд: это было небезопасно, что тут же и доказало восстание сторонников Аспара. Мира удалось достичь лишь пойдя на значительные уступки{520}.
Еще одним признаком упадка центральной власти стал рост влияния епископов на происходившее на местах и признание их лидерами. В какой-то мере это стало результатом появления типа богатых, хорошо образованных и имевших большие связи людей, вовлеченных в жизнь церкви. Вероятно, не стоит сожалеть, что такие люди не пытались поступить на императорскую службу: администрация империи утратила прежнее влияние еще до того, как проявилась вышеописанная тенденция. Вдобавок те, кто принимал сан, зачастую обнаруживали не меньшую склонность к интригам и яростному соперничеству, чем бюрократы. В ряде случаев избрание епископа (и в том числе папы) оспаривалось толпами, полными желания драться за угодную им кандидатуру. Также велись споры по поводу старшинства среди крупнейших столичных епархий; в особенности протестовала Александрия, не желавшая подчиняться власти куда позднее появившейся константинопольской церкви, хотя Константинополь являлся столицей империи и резиденцией светской власти. Политические цели и личное тщеславие часто давали себя знать в ходе теологических диспутов, по-прежнему приводивших к раздорам в церкви. Природа Троицы более не вызывала разногласий; вместо этого диспуты сосредоточились на определении природы Христа во время его пребывания на земле и на том, едина или раздельна его человеческая и божественная природа{521}.
В начале V века яркой иллюстрацией возможностей злоупотребления властью и положением, открывавшихся перед епископами, стала карьера Кирилла, с 412 года — епископа Александрийского. Важное значение имел тот факт, что предшественником на этом посту был его собственный дядя; это свидетельствует о влиянии, которое уже имела его семья. Кирилл часто прибегал к помощи отрядов, состоявших из монахов, и наводил страх не только на других епископов, но и на наместника провинции. Постоянно нападая на язычников, иудеев и христиан-еретиков, он часто шел против закона и действовал силовыми методами. В то же время он заботился о том, чтобы регулярно высылать «подношения» влиятельным лицам при дворе. В 415 году его сторонники совершили особо жестокое убийство прославленной женщины-философа Гипатии. Та занимала пост в одном из знаменитейших университетов мира (редчайший в античности случай!). Хотя она была язычницей, среди ее друзей были и выдающиеся личности, исповедовавшие христианство, в том числе священники и наместник Орест. Последний уже до этого ссорился с Кириллом и даже подвергся нападению его монахов. Более того, епископ пытался обвинить наместника в тайном исповедании язычества. Гипатия погибла во многом из-за того, что людям Кирилла нужно было попросту продемонстрировать свою силу. После случившегося их распустили, но лишь ненадолго, и в свое время епископ вновь использовал их поддержку для реализации новых планов. Охотно используя запугивание и насилие, Кирилл также был мастером политический интриги в церковной жизни. Вступив в диспут с епископом в Константинополе, он хотел обратиться к папе; несмотря на все те случаи, когда он прибегал к насилию, он продолжал пользоваться большим авторитетом как теолог и играл главную роль на некоторых церковных соборах. В ходе последних он также продемонстрировал свои политические таланты и шел на уступки, когда это требовалось для сохранения его влияния{522}.
Образ Кирилла выглядел далеко не привлекательно. Легко усмотреть в возвышении подобных ему людей прямое следствие унижения Феодосия епископом Амвросием Медиоланским. Невозможно представить себе, чтобы такую вольность епископу позволил Константин. В то же время в данном случае церковь не следует рассматривать просто как организацию, независимую от имперской иерархии и постепенно увеличивавшую свое могущество за счет государства. Напротив, это увеличение осуществлялось в результате вакуума, уже возникшего вследствие упадка центральной власти. Для установления контроля над людьми вроде Кирилла потребовались бы значительные, притом объединенные усилия со стороны центральной и провинциальных властей. Имперская бюрократия уже давно утратила способность объединяться ради выполнения какой-либо цели, а Кирилл был достаточно ловким политиком, чтобы с помощью силы или подкупа извлечь пользу из контактов с влиятельными политиками, дабы обезопасить себя. Обдумывая, как обуздать его, власти раз за разом приходили к выводу, что игра не стоит свеч. Честолюбивые епископы такого типа — во многом напоминая в этом королей варваров в западных провинциях — знали, что не могут действовать, руководствуясь только собственными желаниями, и что для них существуют некие рамки; вместе с тем они понимали, что власть центра значительно ослабела по сравнению с прежними временами. Они могли выйти из положения с большой выгодой для себя, в особенности если дожидались подходящего случая, когда власти бывали заняты решением других проблем. Политический талант Кирилла, его значительный авторитет как теолога и тогдашняя слабость имперских властей — вот слагаемые его успеха. Другие епископы, и в том числе его преемники, не всегда были столь удачливы; на их долю могло выпасть и смещение с должности, и изгнание, когда они навлекали на себя неудовольствие императора.
Меняющийся мир
Епископы изображаются в более благоприятном свете, когда речь идет об их попытках возглавить местное население, дабы обороняться от нападений. Святой Герман, согласно утверждению биографа, повел наспех собранные силы бриттов и те сокрушили целую армию рейдеров. Менее эффектная (и полностью неудачная) роль выпала на долю Сидония Аполлинария, епископа Клермонского, пытавшегося противостоять готам Эйриха. Принадлежавший к галльской провинциальной аристократии, Сидоний принял сан сравнительно поздно. Он получил традиционное образование и сам был привержен традициям; его сочинения содержат немало сведений о том, как представители провинциальной власти приспособились к появлению варварских королей, живших по соседству или среди них. Сидоний оставил очень подробный и в целом положительный портрет готского короля Теодориха II:
«Он хорошо сложен, высок, но не слишком, однако выше и внушительнее многих. Макушка его головы круглая, и на нее мягко ложатся кудри, откинутые с ровного лба… Его подбородок, горло и шея являют не полноту, но дородство; кожа бела, как молоко{523}».
Описание распорядка дня короля включает посещение заутрени (готы были арианами), где «он молится с величайшей искренностью, хотя [когда он находится] среди своих, видно, что причина его набожности — скорее обычай, нежели убеждение». Затем он уделял время делам правления, принимал послов, покуда не прерывался, чтобы посетить сокровищницу или конюшни{524}.
То, что мы читаем у Сидония, во многом отличается от устоявшегося стереотипа варвара. Даже утверждение, будто просители имели куда больше шансов на положительный ответ, если поддавались Теодориху в игре в шахматы или диск, лишь отчасти соответствует упомянутому клише. Во многих отношениях описание Сидония напоминает рассказ о распорядке дня одного из императоров начала III века. Он и другие галльские аристократы чувствовали себя в состоянии общаться с подобным человеком, продолжая при этом придерживаться римских обычаев и ни в чем не изменяя себе{525}.
Сидоний и его современники придавали большое значение тому, чтобы жить утонченной и обильной досугом жизнью образованных римских аристократов. В одном из его писем описана баня на вилле его друга в Галлии; рассказ ведется в яркой и, согласно тогдашней моде, невероятно напыщенной манере. В другом изображается опыт посещения куда более примитивной бани, поскольку, по словам Сидония, хозяева еще не закончили строительство банного здания. Вместо него слуги поспешно выкопали ров «поблизости от источника или реки». В затопленную канаву побросали груду раскаленных камней, и «пока канава разогревалась, ее покрыли сверху крышей, устроенной из гибких ореховых прутьев, согнутых в дугу». Гости вошли внутрь. «Здесь, — пишет Сидоний, — мы провели несколько часов, не испытывая недостатка в остроумных и забавных разговорах». Люди вроде Сидония были полны решимости оставаться «римлянами», несмотря на то что в Галлии V века даже у аристократов возможности весьма сузились{526}.
Сидоний был одним из тех, кто чувствовал, что римляне не могут безропотно принять факт агрессии, столь часто совершавшейся готами во дни Эйриха. Другие представители провинциальной аристократии были в большей мере расположены в пользу готского лидера или, вероятно, попросту руководствовались соображениями прагматизма. Будучи епископом, Сидоний защищал свой город от организованной готами осады. Похоже, масштабы борьбы были очень невелики: мы читаем об отряде, насчитывавшем менее двадцати всадников, способном проложить путь через кольцо врагов. Но помощи извне почти не последовало, и в конце концов император, находившийся в Равенне, решил сдать Клермон и другие приграничные поселения готам в качестве платы за мир и с целью обороны более важных городов, включая Арелат (современный Арль) и Массилию (современный Марсель). Одержав победу, Эйрих повел себя сдержанно: Сидоний стал единственным, кто провел несколько месяцев под стражей. В заключении он имел возможность заниматься и писать, однако выражал сожаление по поводу двух пожилых готских женщин: те напились и не давали ему спать, разговаривая ночью за стеной его комнаты{527}.
Сидоний стал свидетелем одобрения кандидатуры претендовавшего на пост императора Авита (тот был его тестем) и вступал в сношения с несколькими другими правителями и их придворными, ища поддержки и покровительства. Его труды никогда не вызывают ощущения, будто в самой Галлии кто-то из императоров или их представителей имел особую власть. От некогда существовавшей здесь регулярной армии не осталось и следа. Отец Сидония служил префектом претория галльского диоцеза примерно в середине столетия, но трудно сказать конкретно, какой объем власти «там и тогда» имел на самом деле такой крупный чиновник. Все сочинения Сидония свидетельствуют о том, что нужно было соблюдать тактичность, беседуя с лидерами готов и других варваров.
И уж совсем незначительная роль отводится центральному правительству в «Житии святого Северина», биографии святого (похоже, он, как ни странно, не был священником), действовавшему в Норике (современная Австрия) на Дунае начиная со второй половины V века. Несколько малых отрядов limitanei появилось там. Один трибун — впоследствии он стал епископом — жаловался на то, что не может противостоять войскам варваров, поскольку его солдаты слишком малочисленны и практически безоружны. Но, вдохновленные Северином, он и его люди изгнали нападавших, застав их врасплох и сокрушив. Несколько человек попали в плен, но им разрешили уйти, после того как Северин предупредил их, чтобы они не возвращались{528}.
В целом мы узнаем, что «в то время когда Римская империя еще существовала, во многих городах солдаты получали жалованье из общественных денег за то, что несли дозор на стене. Когда эта мера перестала применяться, военные отряды были распущены; одновременно и стену перестали чинить, и она развалилась. Гарнизон в Батависе, однако, держался. Часть воинов отправилась в Италию, чтобы добыть жалованье для своих товарищей за последний период, но по пути была уничтожена варварами{529}».
Тела убитых в конце концов унесло течением вниз по реке, где они и были обнаружены. Создается впечатление, что последние остатки армии фронтира попросту исчезли с прекращением выплат, подвоза провианта и прочих необходимых товаров. По крайней мере одна община наняла отряд варваров с целью обороны, но содержание гарнизона в обнесенном стеной городе вскоре сочли слишком обременительным. В то время произошло землетрясение, и варвары покинули город; некоторые из них даже перебили друг друга в наступившей суматохе{530}.
В те годы жизнь в Норике была опасна, но не из-за какого-то конкретного врага: здесь появлялись представители разных племен, в том числе руги, герулы, готы и алеманны, а также ряд вождей и королей. Все они совершали набеги на провинцию, обычно атакуя небольшими силами, с целью захвата добычи и пленных. Порой случалось, что они уничтожали целые общины — обычно проигнорировавшие предостережения Северина. Некоторые вожди — упомянем короля ругов Феву, — по-видимому, утвердились в провинциях и подчинили своей власти часть местного населения. Временами Северину удавалось умерить активность некоторых из них. Однако даже его достижения носили лишь временный характер. Общей тенденцией стали разрушения, оставление общин (они пустели одна за другой) и уход населения с Дуная. В конце концов значительная часть уцелевших жителей одновременно покинула провинцию, забрав с собой останки святого Северина (скончавшегося в 482 году){531}.
В «Житии святого Северина» окружающий мир выглядит заметно мрачнее и опаснее, чем в письмах Сидония Аполлинария. Норик изображен куда менее спокойным местом, нежели Галлия; немногие нотки воодушевления связаны с описанием веры и мощи, которыми обладал Северин. Оба автора обрисовывают жизнь в период, когда Западная империя стала значительно слабее, нежели поколением ранее. Профессиональная армия исчезла; то же случилось с союзными и наемными силами, с чьей помощью Констанций и Аэций в течение некоторого времени могли поддерживать status quo. У центрального правительства, как правило, не имелось возможности вмешиваться в местные дела; напротив, появились предводители (варварского происхождения), либо утвердившиеся в провинциях, либо способные к нападению. Они не всегда проявляли враждебность к римлянам и ничем не укротимую жестокость — но они были чужаками. Вместе с тем их существование стало фактом. Силы, способные остановить их, отсутствовали; победы даже над небольшими отрядами, как правило, имели ограниченное значение и носили кратковременный характер. Обстоятельства в разных провинциях и в случае конкретных лиц несколько различались, но у римлян не было иного выхода, кроме как урегулировать отношения с этими новыми силами.
Последний император
В Западной Римской империи отношения между Антемием и Рицимером со временем испортились, и в 472 году между императором и его военачальником разразилась открытая война. Антемий задействовал армию готов с Дуная — часть более обширной группы племен, известной, ныне под названием остготов, или «восточных готов», и отличаемой от вестготов («западных готов»), поселившихся в Галлии. (Сами эти названия появились не ранее VI века; во время, о котором идет речь, остготы оставались разделены на ряд отдельных групп.) Помощи со стороны готов оказалось недостаточно; император потерпел поражение и в июле был казнен. Рицимер заменил его одним из тех немногих, кто имел хотя бы какое-то, пусть самое отдаленное, отношение к дому Феодосия. То был римский аристократ по имени Олибрий, женатый на младшей дочери Валентиниана III Плацидии. Благодаря дипломатическим усилиям несколькими годами ранее эту пару удалось вернуть из вандальского плена. Новый режим продержался недолго. И Рицимер, и Олибрий скончались от болезни осенью 472 года с разницей в несколько недель{532}.
Командование армией в Италии перешло к племяннику Рицимера Гундобаду. В 473 году он возвел на трон нового императора, выбрав для этой роли придворного, чиновника по имени Глицерий. Император Лев отказался признать его. Гундобад, бывший не только римским офицером, но и бургундским принцем, в какой-то момент решил, что попытку добиться власти и успеха лучше предпринять среди своего народа. Преследуя свои честолюбивые цели, он покинул Италию и никогда более туда не возвращался. В 474 году Восточная Римская империя поддержала вторжение в Италию, которое возглавил военачальник по имени Юлий Непот. Глицерия низложили, но пощадили, и он отошел от политики, сделавшись епископом. Императором провозгласили Юлия Непота. Как и в случае его непосредственных предшественников, за пределами Италии о его восшествии на престол мало кто узнал, даже несмотря на то, что его поддержал Константинополь. Именно он принял решение сдать Клермон вестготам, к большой досаде Сидония Аполлинария.
Нельзя сказать, что Непоту никто не бросил вызова — даже в Италии. Командующим тамошними войсками, несомненно, состоявшими из представителей германских племен, включая значительное количество ругов и герулов с придунайских земель, являлся полководец по имени Орест. Его судьба — даже в большей мере, нежели судьба Гундобада — являет собой пример искажения представлений о верности и образца карьеры, характерного для V века. Несколькими десятилетиями ранее он служил Аттиле в качестве помощника и посла. В 475 году он поднял восстание против Непота; тот бежал из Италии и вернулся на свою прежнюю базу в Далмации. Константинополь выразил протест, но не оказал ему никакой ощутимой помощи. Лев умер в 474 году. Ему наследовали двое: зять по имени Зенон и сын последнего (внук Льва), семилетний Лев II. Мальчик скончался, не прожив и года, и его отец остался единоличным правителем. Зенон — на самом деле его звали Тарасикодисса — происходил из исаврийской знати; его возвели в высокий ранг при константинопольском дворе, и он женился на дочери императора. Его возвышение стало одним из наиболее ярких следствий благоволения Льва к исаврам, необходимого тому для создания военных сил, подчинявшихся ему «через голову» представителей высшего командования вроде Аспара. В 475 году новый император столкнулся с серьезными трудностями: ему бросил вызов узурпатор по имени Василиск. Зенон бежал из Константинополя, который до конца следующего года оставался в руках его соперника. В конце концов Зенон победил; ему и в дальнейшем удавалось справляться с теми, кто угрожал его власти, но вследствие борьбы в Восточной Римской империи в эти годы крупных вторжений на земли Запада не предпринималось{533}.
В 475 году Орест сделал императором своего юного сына. Мальчика звали Ромулом, но вскоре за ним закрепилось прозвище Августул — «маленький Август». Он пополнил ряд слабых императоров, возведенных на престол командующими войсками в Италии; марионеточный характер его власти более всего бросался в глаза. Влияние командующих зависело от верности им войск; в 476 году солдаты перестали подчиняться Оресту, и их симпатии склонились в сторону другого офицера по имени Одоакр (в армии возникло недовольство, поскольку новое правительство отказало солдатам в требовании наделить их землей — или, быть может, обеспечить их доходом, поступавшим в виде налогов с земли). Орест был убит, его сын смещен; ему разрешили доживать остаток жизни в уединении, но с комфортом. Он не стоил того, чтобы его убивать; Одоакр также не чувствовал, что следует возвести на престол нового императора. Вместо этого он отправил императорские регалии в Константинополь с официальным посольством. Формально империя воссоединилась; Зенон и его преемники правили ею из Константинополя, являясь ее единоличными властителями. В действительности же жизнь на землях бывшей Западной Римской империи пошла своим чередом, и на ее месте появились обособленные друг от друга королевства{534}.
Одоакр происходил из скиров; очевидно, он не считал возможным (или разумным) пытаться взойти на императорский трон. Вероятно, под давлением своих приспешников он провозгласил себя королем и управлял Италией именно в таком качестве, а не просто как предводитель находившейся там армии. Он сохранил существовавшие административные структуры на уровне регионов и на местах, насколько это было возможно. Сенат по-прежнему собирался; в Риме все так же функционировали городские префекты и другие магистраты. В 484 году был проведен капитальный ремонт Колизея. Даже многие жители Италии, не говоря уж о провинциалах, далеко не сразу заметили, что в Западной империи более нет императора. Задолго до наступления времен, о которых идет речь, императорская власть так ослабела, что факт существования ее обладателя почти утратил свое значение. Оглядываясь назад, многие в Восточной Римской империи оценивали 476 год как весьма знаменательный. Непот прожил там, будучи в изгнании, до самой смерти, последовавшей в 480 году, но никаких усилий для восстановления его власти не предпринималось. В свою очередь, Одоакр вместо того, чтобы отказаться признавать ее, чеканил монеты с именем Непота{535}.
Однако мало кто мог игнорировать тот простой факт, что верховная власть оказалась принадлежащей армии — состоявшей в основном из иностранцев — по той простой причине, что более мощной силы в этом регионе не было. Одоак-ра, в свою очередь, сместил более авторитетный военачальник — Теодорих, король остготов, вторгшийся в Италию в 489 году. Борьба двух королей тянулась несколько лет; за это время Одоакр смог завладеть Равенной и удерживал ее длительное время. В конце концов вожди заключили мирное соглашение и, согласно ему, разделили власть между собой. Вскоре после этого Теодорих организовал убийство Одоакра и стал править в одиночку{536}.
Народ Италии никак не мог повлиять на эти события; это относилось ко всем, начиная с баснословно богатых сенаторов и кончая рабами и крестьянами. Ни культурная преемственность, ни наследование институтов не скрыло той прописной истины, что королевства на Западе появились лишь благодаря тому, что влиятельные лица, участники событий, располагали военной силой. Мы видим вовсе не грозную, как прежде, Римскую империю, ворота которой, если так можно выразиться, таранят и в которые врываются вожди варварских племен. Они, конечно, использовали силу для достижения своих целей, и расселение временами сопровождалось крайними жестокостями и насилием, но возможным оно стало благодаря упадку центральной власти. Единственными, кто мог нанести поражение мощным армиям варваров — и, разумеется, множеству небольших отрядов, — являлись другие племенные вожди. История V века стала историей того, как враги империи воспользовались ее слабостью. Так настал конец Западной Римской империи. Появление каждого следующего королевства становилось очередным тяжелым ударом по уменьшившейся державе, отнимало и без того сократившиеся ресурсы. Возникновение новых государств знаменовало ряд важных этапов постепенного процесса, скрытое развитие которого началось значительно раньше.