Однажды они лежали в постели с Хановым и, весело болтая, ели мороженое. По телевизору показывали репортаж с конкурса «Мисс Вселенная», который проходил не то в Таиланде, не то в Бразилии. Смуглые, длинноногие красавицы, лучезарно улыбаясь, вышагивали по подиуму в купальниках.
— Красивые девчонки, — заметила Вика, уплетая мороженое.
— Да, — усмехнулся Ханов. — Но до тебя им далеко. Ты слишком красива даже для актрисы.
Вика засмеялась:
— А разве актрисы должны быть уродинами?
— Прости, я не так выразился. Ты очень талантливая актриса, но…
— Что «но»? — сдвинула бровки Вика.
— Но это не единственный твой талант, дорогая.
— И какие же таланты ты еще во мне разглядел?
— Красота! Да-да, не удивляйся. Ведь красота — это тоже твой талант. Бог не просто так одарил тебя красотой. Что сказано в Библии по поводу таланта? Что зарывать его в землю — большой грех! Я прав?
Вика подозрительно прищурилась:
— Ну допустим. К чему ты клонишь?
— У тебя идеальная фигура, — продолжил Ханов. — А лицо… если бы Боттичелли писал свою Афродиту сегодня, он бы не нашел лучшей модели, чем ты!
— Вить, ты же знаешь, я не люблю намеков и недомолвок. Скажи прямо — к чему все это?
— В Москве скоро будет проводиться конкурс «Мисс Столица». Я хочу, чтобы ты приняла в нем участие.
Вика удивленно воззрилась на Ханова:
— Вить, ты что? Я ведь никогда не занималась этим. Да мне и не хочется. К тому же нужно знать, куда и к кому обращаться, подавать заявку и все такое. А я ненавижу бумажную волокиту.
— Насчет этого можешь не беспокоиться. Среди организаторов конкурса есть мои друзья. К тому же я буду в жюри.
Вика рассеянно пожала голыми плечами:
— Да нет, Вить. Это не мое. Не знаю, но мне все это не нравится.
Ханов лукаво улыбнулся:
— Между прочим, победительнице полагается большой денежный приз. Ты могла бы поступить на платное отделение ВГИКа. Сама знаешь, что отбор туда не такой строгий, как на бесплатное. Ты пройдешь наверняка. Это прекрасный шанс, милая!
Теперь уже Вика задумалась всерьез. Поступить во ВГИК! Перспектива и впрямь была заманчивая. Пусть и на платное отделение, но все равно.
— Не знаю, — задумчиво сказала Вика. — В любом случае я должна сначала все тщательно обдумать.
— Понимаю, — кивнул Ханов. — У тебя есть время. Через три дня заканчивается подача заявок на участие. А вообще, относись к этому как к новой роли, которую нужно сыграть так, чтобы зрители кричали тебе браво. В отличие от других претенденток, у тебя есть актерский талант. Вот и докажи, чего ты стоишь как актриса!
Тут Ханов попал в точку. Он давно раскусил, что Вика была тщеславной и честолюбивой девушкой.
— Хочешь взять меня на слабо? — усмехнулась Вика.
— А у меня получится? — улыбнулся в ответ Виктор Янович.
— Я думаю… у тебя есть все шансы.
Через два дня Вика подала документы на участие в конкурсе.
4
— Э-э… Можно мне водички? В горле что-то пересохло.
Турецкий подал Алмазову стакан с водой. Тот медленно, подрагивая кадыком, выпил всю воду, поставил стакан на стол и блаженно облизнулся:
— Ну вот. Теперь я могу продолжать.
Турецкий сделал рукой останавливающий жест:
— Павел Маратович, вы начали свой рассказ слишком издалека. Прямо как казахский акын!
Актер удивленно приподнял брови:
— Но вы же сами просили, чтобы я вспомнил все подробности.
— Просил, — согласился Александр Борисович. — Но когда вы начинаете описывать костюм Катарины, в котором ваша сестра впервые вышла на сцену, это уже чересчур.
— Я артист. У меня живое воображение и отличная память. Но если вы хотите, чтобы я опустил детали…
— Я хочу, чтобы вы опустили незначительные детали. Согласитесь, я мог спокойно обойтись без информации о ваших душевных муках по поводу того, что Вика променяла сцену на подиум.
Глаза актера блеснули:
— Но ведь это важно! Как вы не понимаете?
— Понимаю. И все-таки давайте ближе к делу.
— Я не умею ближе!
Турецкий нахмурился:
— Тогда давайте поступим проще. Я буду спрашивать, а вы — отвечать. Идет?
— Давайте, — пожал плечами Алмазов.
— Итак, ваша сестра и брат вашей подруги Никита Глебович Подгорный попросили вас разнести конверты по ящикам. Так?
Алмазов горестно вздохнул и кивнул:
— Да.
— Они же расправились и с генералом Мамотюком. Так?
Турецкий задал этот вопрос почти машинально, ожидая от актера простого подтверждения и собираясь сразу перейти к деталям убийства, но Алмазов вместо ответа изумленно посмотрел на Александра Борисовича.
— Да вы что? — пробормотал он, бледнея. — С ума, что ли, сошли? Да Вика даже знакома с ним не была!
Теперь настал черед Турецкого удивляться.
— То есть вы хотите сказать, что она непричастна к смерти Мамотюка? — недоверчиво переспросил он.
— Конечно нет!
— Тогда о чем вы тут собирались мне рассказывать своим «методом акына»?
— Как — о чем? О том, как мы рассылали фотографии!
— И это все?
Алмазов кивнул:
— Все.
Турецкий не мог скрыть досады.
— И вы полчаса изводили меня рассказом о юношеских годах, чтобы подвести к этому?
— Ну да. А вы о чем подумали?
Александр Борисович был почти в бешенстве. Заметив его состояние, Алмазов не удержался от издевательской усмешки.
— Вы что, и правда думали, что я помогу вам повесить на Вику убийство генерала? — весело спросил он.
И покачал головой: — Александр Борисович, да у вас воображение богаче моего! Кстати, мне продолжать рассказ? Я еще долго могу рассказывать, поверьте.
Турецкому пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы не дать волю гневу.
— Нет уж, — спокойно сказал он. — С меня на сегодня хватит. Да и с вас, я думаю, тоже. Идите в камеру и набирайтесь сил для продолжения.
— Как скажете, — сказал Алмазов и дерзко улыбнулся Турецкому.
«Совсем как Лариса Подгорная, — подумал Турецкий и передернул плечами. — Гаденыш!»
После того как Алмазов покинул кабинет, Александр Борисович закрыл окно и, злясь на себя и на целый свет, сделал себе кофе. Настроение было поганое. Турецкий рассчитывал на признательные показания, но расчет оказался неверным. Мальчишка оказался настоящим артистом и с легкостью обвел его вокруг пальца! Придется все начинать с начала.
Беда в том, что теперь Алмазов расскажет обо всех подозрениях своей сестре. А, как говорили древние, «предупрежден — значит спасен». Или что-то вроде этого. Значит, нужно подлюбым предлогом запретить посещения. В интересах следствия. И проконтролировать исполнение запрета с особой тщательностью!
В дверь постучали.
— Входите, — отозвался Турецкий.
В кабинет вошла Света Перова. Вид у нее был загадочный. Она села на стул и поправила пальцем очки.
— Кофе будешь?
Света кивнула:
— Угу.
Турецкий разлил кофе по чашкам и поставил на стол.
— Ну как наш артист? — поинтересовалась Света, помешивая ложечкой кофе.
— Никак. Сознался только в том, что вместе с сестрой и подполковником Подгорным распихивал фотографии по ящикам.
— Негусто.
— И не говори. А у вас как?
— По протекции Грязнова мы с Галей переговорили с подчиненными подполковника Подгорного. И выяснили кое-что интересное.
— Я заинтригован.
Света оставила ложку в покое и вся подалась вперед.
— Оказывается, подполковник Подгорный часто выходил на официальные стрельбища с оружием, которое брал в сейфе вещдоков! — Света откинулась на спинку стула и взглянула на Турецкого с видом победительницы. — Улавливаете мою мысль, Александр Борисович?
— Не совсем.
Света иронично вздохнула:
— Ох, Александр Борисович, какой же вы тугодум.
— Спасибо.
— Не за что. Итак, объясняю на пальцах. Мы проверили табельное оружие наших подозреваемых и установили, что эти стволы не имеют никакого отношения к убийствам. Так? — Поскольку Турецкий молчал, Света ответил сама себе: — Так! И тут мне в голову пришла мысль. Что, если подозреваемые использовали не свое оружие, а вещдоки? То есть пистолеты, изъятые у преступников и хранящиеся в сейфе?
— Гм… — Турецкий задумчиво почесал ложкой подбородок. — Хорошая мысль.
— Рада, что вы оценили. Так что, отправим пистолеты из сейфа на экспертизу?
— Да. И немедленно. Я отдам необходимые распоряжения.
Света кивнула и с чувством выполненного долга принялась за кофе.
Оружие из сейфа изъяли на следующий день — в присутствии понятых и чинов из главка МВД. Турецкий собственноручно вскрыл сейф и извлек стволы. Их тут же отправили на баллистическую экспертизу.
5
— Да, вы правы. Выпадов действительно много. Но к счастью, я никогда не обращаю внимания на то, что говорят обо мне другие люди.
Эдмонт Васильевич Вермель вынул из хрустальной чаши виноградинку и бросил в рот. Молодой человек, сидящий напротив него, нахмурил белесые брови.
— То есть вам плевать на мнение людей? — сухо спросил он.
По смуглому лицу Эдмонта Васильевича пробежала тень недовольства. Он дернул губой, изящно очерченной черной полоской усиков, и сказал:
— Вовсе нет. Возможно, я просто не так выразился. Я всегда рад услышать критику в свой адрес, поскольку критика не дает расслабляться или — как говорят спортсмены — помогает держать себя в тонусе. Но это только в том случае, если критика умная и конструктивная.
— А такие слова часто удается услышать?
Вермель снисходительно улыбнулся.
— Увы, крайне редко. В последнее время ваша журналистская братия сменила плюс на минус и отзывается обо мне только в негативном смысле. Вы знаете, критика наших дней напоминает мне злобный лай собачьей своры. И основная ее цель — загнать зверя в угол и разорвать его на части.
— Но ведь нет ничего удивительного в том, что простые люди вас недолюбливают, — с вызовом произнес журналист. — Ведь вы очень богатый человек в очень бедной стране. Хозяин заводов, судов, пароходов…