– Да я к тебе и вилами не притронусь, дорогуша! – крикнул он.
Мэри отскочила, но матрос все же успел окатить струей мочи ее лучшую фиолетовую юбку. Его приятель попытался присоединиться, но он гоготал как безумный и не смог как следует прицелиться.
– Да чтоб сгнили ваши поганые содомистские задницы! – завопила Мэри.
Она, конечно, знала, как постоять за себя, однако это было слабым утешением. Потом, в Крысином замке, Мэри попыталась отчистить юбку. Куколка клялась, что она совсем как новая, но Мэри все равно чувствовала едкий запах мочи.
Вообще-то она не имела ничего против того, чтобы делать это с заднего хода. Немало клиентов хотело заниматься этим только так. Некоторые мисс заявляли, что они скорее дадут перерезать себе горло, чем позволят подобную мерзость, но Мэри не понимала, из-за чего весь шум – ведь, в конце концов, между той и этой дырками не более дюйма. Этому ее обучил один часовщик; и хотя Мэри оставила на его руке глубокие отметины своих зубов, потом она была очень благодарна ему за урок. В тот, первый раз, она оказалась совсем не готова и не поняла, зачем часовщик поплевал на свою штуку. Когда он протолкнул ее внутрь, Мэри завизжала от боли. Но потом – и в ту ночь, и в другие – она научилась одному трюку. Если представлять себе, как со скрипом отворяется дверь или как слезает кожура с апельсина, то больно почти не будет. Мэри Сондерс могла раскрыться как угодно, прогнуться под любым углом, привыкнуть ко всему – лишь бы это принесло ей звонкую монету.
Однажды утром Мэри уже запустила руку в штаны к какому-то шорнику, когда, случайно обернувшись, вдруг поняла, что стоит возле ворот своей бывшей школы. При виде маленьких фигурок в серых, наглухо застегнутых платьях, что выстроились во дворе, ею овладело странное чувство. Какой же наивной сопливой девчонкой она была всего год назад!
В один из вечеров, когда Мэри и Куколка сидели в таверне, ели горячий пирог с голубями и облизывали обожженные пальцы, неожиданно выяснилось еще кое-что интересное. Мэри кивнула на только что покрашенную дверь борделя, что располагался напротив:
– Как думаешь, они принимают на работу девушек?
Куколка презрительно фыркнула.
– Дорогая моя, клиенты, которых подбираешь на улице, требуют только одного – чтобы ты раздвинула ноги. А в публичных домах джентльмены платят много… и за эти деньги девушка должна визжать от удовольствия и закатывать глаза. – Она грубо хохотнула.
– А ты откуда знаешь? – спросила Мэри.
– Я же отработала два года у мамаши Гриффитс, разве нет?
– Я не знала.
Куколка ядовито улыбнулась.
– Значит, не все в мире ты знаешь. Наверное, с тех пор, как я вытащила тебя из той канавы, ты кое-чему и научилась, но все равно ты еще зеленая.
– Ну так расскажи мне про мамашу Гриффитс, – предложила Мэри. Ссориться ей не хотелось.
Куколка пожала плечами и помотала головой.
– Да что тут рассказывать? Лежишь на диване и ждешь, когда тебя отымеют, вот и весь разговор. Так что через два года я сбежала. Захотела свободы.
Мэри улыбнулась.
– Но проклятая сука послала за мной Цезаря, чтобы он преподал мне хороший урок.
– Кто такой Цезарь?
– Ну я же говорю – ты совсем еще зеленая, – с нежностью сказала Куколка. – Не знать Цезаря!
Она показала его Мэри на следующий день на Стрэнде. Цезарь оказался африканцем. Он был одет в белый бархат, а на голове у него возвышался ослепительной белизны парик. Черное, как лакированное эбеновое дерево, лицо резко выделялось на его фоне. На всем облике Цезаря лежал тот особый лоск, который могут дать только деньги.
– В следующий раз сможешь узнать его сама.
– Да, – прошептала Мэри. Она не сводила с Цезаря глаз.
– Говорят, он участвовал в бунте, – с нажимом сказала Куколка.
– Где?
– На невольничьем судне, где же еще! Ты совсем ничего не знаешь. В Вест-Индии. Черные восстали и перебили хозяев. Ну, так говорят. Можешь себе представить!
Мэри еще раз посмотрела на мужчину по имени Цезарь. Положив руку на бедро, он разговаривал с какой-то девушкой. На нем были безупречные панталоны из нежнейшей оленьей кожи, и Мэри почувствовала, как по спине у нее пробежала дрожь. Подумать только, когда-то этот человек был закован в цепи, а теперь он стоит тут и ему принадлежит едва ли не весь Стрэнд! Значит, Сьюзан Дигот говорила неправду. Не всегда люди остаются на том месте, что назначено им от рождения.
– Должно быть, это одна из его шлюх. А вон там, между колоннами, стоит другая. И те две, что кокетничают с гренадером, тоже его, – сказала Куколка. – Цезарь владеет всей улицей, от Джордж-Корт до Картинг-Лейн. И никто не смеет встать у него на пути. Говорят, у него сильная защита.
– Защита?
– Ну да. Черная магия, понимаешь?
Это было похоже на правду. Никто не отваживался подойти к сутенеру и его девице ближе чем на ярд. Толпа расступалась перед ним, словно воды перед Моисеем. И Мэри поняла почему – когда приблизилась достаточно, чтобы разглядеть нож Цезаря, подвешенный к его блестящему поясу. В воздухе висел дурманящий аромат его напомаженного парика. Цезарь улыбался. Мэри не посмела заглянуть ему в глаза. Она торопливо отступила назад, поближе к Куколке. Ужасная мысль вдруг пришла ей в голову.
– Но ведь… не может быть, чтобы это он…
Куколка потрогала шрам, как будто хотела убедиться, что он там, не отрывая глаз от царственной фигуры африканца.
– Ага. Цезарь в то время служил у мамаши Гриффитс. Это потом он стал сам себе хозяин. Имей в виду, я еще легко отделалась. Он меня пожалел, надо отдать ему должное.
– Легко отделалась? – Мэри протянула руку к изуродованной щеке подруги, но дотронуться не решилась. Как может Куколка говорить об этом так легко, словно произошедшее случилось не с ней, а с кем-то еще?
– Помнишь карточного шулера с половиной носа – мы видели его на днях?
Мэри кивнула.
– А на Пиг-Лейн нашли девушку, у которой вообще не было лица. Это тоже его работа. Говорили, что она задолжала ему денег и пустилась в бега.
Мэри представила себе, как огромный нож опускается ей на лицо, и зажала рот рукой.
– Ну что ж – если бы он плохо делал свое дело, его бы не нанимали, так? – разумно заметила Куколка.
Мэри ничего не ответила.
– Так что все могло быть гораздо хуже. Я называю это «поцелуй удачи». – Куколка постучала по шраму длинным, не очень чистым ногтем. Потом она закинула одну руку за плечи Мэри, и они неспешно пошли прочь. – Пусть это будет тебе урок, моя милая. Никогда не связывайся ни с сутенерами, ни с мамками, ни с публичными домами. Каждая сама за себя, помнишь? И вот тебе первое правило: никогда не расставайся со своей свободой.
Значит, это была свобода. Мэри уже начинала чувствовать на языке ее вкус: сладость пополам с тошнотворным, соленым страхом.
Куколка умела определять людей по покрою их платья и качеству материала. В этом ей не было равных. Она подмечала все детали, знала все ткани – от лионского бархата до дешевой фланели. Как-то в конце марта, который выдался на редкость холодным, они с Мэри возвращались с Кок-Лейн, что в Смитфилде, куда ходили посмотреть на знаменитый призрак Отравленной Леди, что стоило им по полпенни; призрак, однако, так и не появился. Куколка показала на девушку, что торчала на углу Мэйден-Лейн, с приятным, но очень худым лицом. Из одежды на ней была только рваная рубашка и одна нижняя юбка.
– Эта не доживет до лета, – безразлично заметила Куколка, как будто говорила о погоде.
Мэри вгляделась в худышку, пытаясь увидеть печать смерти у нее на лице.
– Замерзнет?
– Умрет с голоду, – поправила Куколка, – если только не выпросит, или не займет, или не украдет себе хорошее платье. Без этого на нее ни один клиент не посмотрит.
– Вообще-то она хорошенькая, – возразила Мэри. Она еще раз посмотрела на маленькую фигурку на углу.
– Да ведь они хотят не нас, дурында! А в этих тряпках девушка может быть только самой собой, больше никем. Запомни, миленькая: лучше неделю не ужинать, чем заложить свое последнее приличное платье.
Это было правило номер два: женщину делает одежда.
В другую ночь они неторопливо прохаживались возле клуба «Алмакс», когда мимо промчался фаэтон. Его дверца напоминала крыло птицы.
Мэри толкнула Куколку локтем:
– Видала? Это что еще за красотка?
– Эта? – Куколка широко улыбнулась, так что шрам у нее на щеке как будто смялся. – Да просто-напросто раскрашенная шлюха, не лучше, чем мы с тобой. Да к тому же на десять лет старше.
– Да нет! Она точно из благородных.
– Какая же ты дурочка, Мэри Сондерс. Тебя так легко провести на всякой мишуре.
Стоя за колонной, они увидели, как к фаэтону торопливо подбежал толстый джентльмен и подал даме руку.
– Посмотри на ее нижнюю юбку, – прошептала Мэри. – Это же травчатый атлас, разве нет? – Она тоже научилась подмечать детали и немало этим гордилась.
– Только в разрезе, – презрительно бросила Куколка. – А все остальное, там, где не видно, – простой муслин. А эти бриллианты у нее в ушах – обыкновенные стекляшки. К тому же, – ядовито заметила она, – если она распустит корсет, бьюсь об заклад: ее сиськи вывалятся прямо на живот.
Мэри хихикнула:
– Старая завистливая потаскуха, вот ты кто.
Куколка уперла руки в бока и вздохнула, так что всколыхнулась ее пышная белая грудь.
– Попомни мои слова: она вытянет из него еще пару подарков и продержится пару месяцев, но годового содержания не получит. И еще кое-что… – Парочка вошла в клуб, и Куколка проводила их взглядом. – Могу поклясться: под этими мушками у нее оспины глубиной с твой ноготь.
– А это ты откуда знаешь?
– Да у нее только что спала лихорадка. Она же бледная, как блевотина.
Мэри впитывала все, чему учила ее Куколка. Той ночью она запомнила еще один урок: одежда – это самый большой обман на свете.