Карета подпрыгнула на ухабе и покатилась по подъездной дорожке. По обеим сторонам от нее тянулись густые заросли какого-то кустарника, а окна и без того были заляпаны грязью, так что теперь в карете было почти темно. Однако Мэри все же удалось разглядеть впереди Драйбридж-Хаус с цветными ставнями и резной дверью, и она тут же вообразила себе двух героинь из благородной комедии, блондинку и брюнетку.
– Когда-то, возможно, и были, – усмехнулась миссис Джонс. Ее позабавил этот вопрос.
Никогда в жизни Мэри не видела таких древних старух вблизи. Мисс Мария была тощей и высохшей, словно стручок фасоли, а ее лицо напоминало маринованный грецкий орех. На ней было закрытое платье с оранжевыми кружевами. Ее сестра, мисс Элизабет, вышла им навстречу в грязноватых французских туфлях без задников и зеленом шелковом платье-сак. Оно было старым, но прекрасной работы. «Если бы оно было на мне, все бы шеи свернули», – жадно подумала Мэри.
Хозяйка бросила на нее многозначительный взгляд, и Мэри поспешно присела в глубоком реверансе. Вся ее задача заключалась в том, чтобы держать, завязывать, разворачивать и сворачивать, и выглядеть при этом усердной и почтительной. Убеждать и уговаривать – это было дело миссис Джонс. Мэри казалось, что в воздухе стоит густой запах лести.
– Для зимнего бала? Как восхитительно. Нет-нет, мисс Мария, отнюдь! Это прекрасно подойдет для леди вашего возраста – как только вы могли усомниться!
Мисс Элизабет окружало воздушное облако розовой тафты.
– Видите, как этот цвет подчеркивает свежесть вашего лица?
Мэри опустилась на колени, на роскошный восточный ковер, чтобы застегнуть вышитую золотом подвязку на ее дебелой ноге. Жир собирался в толстые складки, словно атлас.
– Немного туговато, – пожаловалась мисс Элизабет.
– Ваша служанка ущипнула мою сестру! – рявкнула мисс Мария.
Служанка рассыпалась в извинениях. Хозяйка выразила свое бесконечное сожаление по этому поводу. В комнате становилось жарко. Розовые с золотом чулки морщились и не желали натягиваться.
– Принесите фижмы моей сестры, – приказала мисс Мария.
Мэри бросилась в чулан и вернулась с самыми огромными фижмами, которые ей только доводилось видеть. Должно быть, такие носили лет тридцать назад, не меньше, подумала она. Вместе с миссис Джонс они растянули их так, чтобы мисс Элизабет могла в них войти, а потом завязали у нее на талии. Фижмы коробились и раскачивались, и одна сторона почему-то все время оказывалась выше другой. В конце концов Мэри встала на карачки и забралась внутрь. Едва не теряя сознание от духоты и странного запаха, она возилась с запутавшимися лентами. Как же уродлива обратная сторона элегантности, пришло ей в голову. Снаружи доносились приглушенные голоса. Когда мисс Элизабет переминалась с ноги на ногу, пластины китового уса в ее корсете скрипели, словно оснастка корабля. Иона во чреве кита, вспомнила Мэри и хихикнула.
Извиваясь, она выбралась наружу. Мисс Элизабет любовалась своим отражением в большом зеркале и улыбалась, как дитя. Мэри незаметно стряхнула с себя пыль.
– Крайне вульгарно, – провозгласила мисс Мария.
У мисс Элизабет вытянулось лицо.
– Сними это, Элизабет. Ты знаешь, что я права.
Леди не полагалось думать о времени, поскольку они обедали не раньше шести. Желудок Мэри урчал, словно недовольный зверь. Но она была на подхвате, внимательно слушала, то и дело приседала, делала все, о чем ее просили обе мисс Робертс, и даже старалась предугадать их желания, так что в конце концов заслужила слабую улыбку мисс Элизабет.
– Ваша служанка очень проворна, – заметила она миссис Джонс.
– Это правда, мадам. Не представляю, как бы я без нее справлялась.
Это было сказано обычным тоном, без тени лести или угодливости. Мэри, стоявшая лицом к стене, почувствовала, как у нее по спине пробежала дрожь удовольствия.
– Не заинтересованы ли мадам в покупках сегодня?
Как выяснилось, нет, не заинтересованы. Все как-то не подходит. Но они могут снова прислать за миссис Джонс и ее служанкой.
– Он хороший человек, очень добрый, – призналась миссис Джонс.
Они сидели рядом и подрубали очень широкий подол нового лавандового robe à la français миссис Гардингс, двигаясь навстречу друг другу. – Он никогда в жизни не поднимал на меня руку, понимаешь? – Она понизила голос. – Не то что Джед Карпентер, который охаживает жену кнутом, – можешь себе представить?
– А как он потерял ногу, мадам? – спросила Мэри.
Миссис Джонс улыбнулась. Это была одна из ее самых любимых историй, хотя она никогда не рассказывала ее никому, кроме членов семьи.
– Знаешь что? Мистер Джонс – самый храбрый человек на свете. Тогда ему было всего лишь девять лет – маленький мальчик, совсем дитя. – Рассказывая, она продолжала класть крохотные ровные стежки. – Он помогал конюху в «Робин Гуде», за два пенса в день. И в тот день приехала карета из Глостера, с четверкой лошадей. Кучер соскочил с подножки и направился в гостиницу, а бедный Томас бросился к лошадям, подхватить поводья. И та лошадь, что была ближе всего, наступила на него.
– Лягнула его?
– Нет-нет. Просто переступила и поставила копыто прямо ему на ногу. А он был без башмаков. – Миссис Джонс видела описанную сцену так ясно, словно это была цветная картинка в книге. Блестящие гладкие коричневые бока лошади, ярко-алое пятно на снегу. – И размозжила ее в кашу.
– Уфф! – Мэри скривила губы.
Миссис Джонс сложила руки.
– И вскоре нога почернела, что твой башмак, честное слово, и начала гнить. На следующий день до колена, еще через день – до самой ляжки. – Она показала это на своей юбке.
– Разве это происходит так быстро?
– Не успеешь оглянуться. Словно плесень на фруктах, – с удовольствием добавила она. – Так вот. Дай Барбер пришел к ним, чтобы отрезать ногу, но мать Томаса – очень хорошая женщина, была нашей соседкой, – мать Томаса заявила: «Убери свою пилу. Мой мальчик умрет со всеми своими членами в целости и сохранности». Мы слышали это своими ушами. – Миссис Джонс прищурилась и вдела в иглу новую нитку. Глаза у нее были уже не те, что раньше.
– И что же было дальше? – Мэри вытянула перед собой затекшую руку.
– Томас лежал в постели. «Послушай-ка, мать! – гаркнул он так, что слышала целая улица. – Я не собираюсь умирать – не так скоро. Принеси мне топор, и я сам отрублю эту проклятую ногу».
Мэри с подозрением глядела на хозяйку. Уже не первый раз миссис Джонс замечала у нее этот недоверчивый взгляд. Откуда он мог взяться у столь юного существа? Должно быть, Лондон ожесточает людей.
– И вот что я тебе скажу, Мэри. Сроду я не слышала такого ужасного звука, как звук той пилы.
– Так, значит, мистер Джонс сам отпилил себе ногу?
Миссис Джонс покачала головой:
– Нет, это сделал Дай Барбер, своей пилой. Он напоил Томаса джином, но бедный мальчик все равно кричал, хоть и был в беспамятстве. Никто из нас на Бэк-Лейн в ту ночь и глаз не сомкнул.
Мэри нахмурилась.
– Так вы жили на Бэк-Лейн? – с любопытством спросила она.
К чему притворяться, подумала миссис Джонс. От слуг все равно ничего не скроешь, это давно всем известно.
– Да, – согласилась она. – Мы с Томасом оба выросли там, дверь в дверь.
Она отметила, как Мэри размышляет над тем, что только что услышала. В такие минуты у нее бывало точь-в-точь такое же задумчивое выражение лица, как у Сью Рис.
– Но что же было дальше с ногой?
– Они обмакнули обрубок в соленую воду, и все зажило начисто – словно бы локоть. Через месяц мальчик уже прыгал по улице, будто одноногий петушок. – Миссис Джонс улыбнулась.
В молчании они подрубили еще один фут отделанного рюшами шелка. Миссис Джонс набрала в грудь воздуха и выдохнула, отгоняя усталость.
– Выходит, он не умер, несмотря на все страхи его матери, – заметила Мэри.
– Нет, слава Создателю. – Миссис Джонс рассмеялась. – Иначе где бы я сейчас была?
– Здесь.
Миссис Джонс уставилась на Мэри. Иногда эта девочка говорила очень странные вещи.
– В Монмуте – может быть, не стану спорить. Но я не была бы миссис Джонс.
– Что, если бы вы вышли замуж за Неда Джонса, пекаря? – лукаво спросила Мэри.
– И в самом деле! – Миссис Джонс рассмеялась и ткнула ее в бок. – Но тогда я была бы другая миссис Джонс, не так ли? По самые брови в муке… ты бы меня и не узнала. – Отчего-то ей и самой понравилось это воображаемое лицо – неузнаваемое, белое как мел. Ее игла заходила еще живее.
Если бы кто-то увидел их вместе, вдруг подумала миссис Джонс, то принял бы их за подруг или за мать и дочь. Она знала, что ей недостает строгости в обращении со слугами. Не то чтобы она не понимала, как следует себя вести. Все книги для хозяек предупреждали, как важно избегать любых проявлений панибратства, а в романе, который она сейчас читала, говорилось как раз о том, как опасно заводить дружбу с теми, кто ниже тебя по положению. Стоит только раз допустить чрезмерно дружелюбный или вольный тон, и это приведет к дерзости. Героиню, кстати, в итоге скомпрометировал некий герцог.
Но что же она могла поделать? Миссис Джонс забывала обо всех советах и предостережениях, когда они с Мэри садились рядом и принимались за шитье. Да, у девочки не было ни гроша за душой, потому что ее никчемный отец умер в тюрьме, ничего не оставив дочери, но разве не была она дочкой Сью Рис? Разве не умела она читать, и писать, и сводить счета – даже лучше своей хозяйки, если уж на то пошло? Миссис Джонс поерзала на стуле. Как же странно, внезапно подумала она. Джейн Ди, выросшая на Бэк-Лейн и бегавшая в детстве без башмаков, теперь являлась госпожой дочери своей лучшей подруги. Как причудлива бывает судьба, как непредсказуемы ее взлеты и падения! Невозможно хоть чуть-чуть не сблизиться с этой девочкой, когда работаешь бок о бок с ней над одним и тем же куском шелка, который шелестит и колышется, словно живой.
– А она все еще болит?