Мэри опустилась на траву. Ее сердце билось как сумасшедшее.
– Пожалуйста, – добавил он. – Я забыл сказать, пожалуйста! Я все обдумал. Я только об этом и думал! Я несколько недель не брал в руки книгу!
Мэри расхохоталась. Ее черные глаза встретились с его светло-голубыми.
– А что же Гвин? – спросила она, растягивая удовольствие.
Его щеки были темно-красными, а парик съехал на сторону.
– Я никогда не чувствовал такого прежде, – просто сказал он. – Я даже не думал, что это вообще возможно.
Каково это, быть с таким мужчиной? В мечтах о своем блистательном будущем Мэри не представляла себе ничего подобного. Перед ней была возможность отринуть свое старое «я» раз и навсегда. Она может снова стать обычной девушкой, а потом обычной женой. В конце концов, все дороги ведут именно в этот город. Так кончаются все истории на свете.
– Может быть, – выдохнула она.
– Да? – Его голос был хриплым, словно у солдата в разгар битвы.
– Может быть, да.
Глава 6. Опавшие лепестки
– И не забудь про рябину.
– Рябину? – переспросила Мэри, перевязывая прутиком растрепавшуюся ручку корзины.
– Чтобы прибить ее над дверью, – терпеливо объяснила миссис Джонс. – Это отгоняет от дома ведьм.
Мэри округлила глаза и беспомощно пожала плечами:
– Как скажете.
Была Вальпургиева ночь, и миссис Джонс освободила Мэри от работы над бесконечным подолом муслиновой накидки миссис Воган с тем, чтобы она сходила в лес и нарвала цветущих веток.
– Это впускает в дом лето, – полушутя-полусерьезно объяснила она. – Если мы не украсим дом зеленью до утра, то на деревьях не завяжутся плоды.
И в самом деле, подумала Мэри. В мире полно странных вещей. Какой вред от того, чтобы прибить на стены несколько зеленых веток?
Стоял теплый вечер, и на реке было полно лебедей и чаек. Деревья тряслись от криков ворон. На пути то и дело попадались какие-то пышные лиловые кусты, и, только подойдя поближе и вдохнув их аромат, Мэри узнала их. Сирень. Ей вспомнились корзины в Ковент-Гарден и сладкий запах, перебивавший вонь гнилых фруктов под ногами. Она углубилась в лес. Старое дерево с рассохшейся корой ожило и зазеленело; сквозь трещины пробивались молодые побеги, жадно стремясь к свету, к солнцу.
Она вышла на полянку. Несколько местных отсекали ветки от огромной поваленной березы, размером с четырех высоких мужчин. Джаррет Смит поднял голову и отер лоб, заодно размазав по нему несколько мошек.
– Как тебе нравится наше майское дерево, Мэри Сондерс?! – крикнул он.
Мэри улыбнулась.
– Надеюсь, этот шест для тебя достаточно длинный! – выкрикнул кто-то еще и захохотал.
Кто это сказал? Может быть, тот рыжий сзади – некоторые из этих мужчин были ей незнакомы. Но они явно знали ее. Мэри прибавила шагу; ее сердце заколотилось. Возможно, сегодня они говорят такое всем женщинам – все цветет и зеленеет и сезон сальных шуточек в разгаре.
«Никакой опасности нет, – напомнила она себе. – Мне еще нет шестнадцати, и я девственница без всякого прошлого. Моя единственная тайна – то, что я помолвлена с Дэффи Кадваладиром, двадцати лет, слугой и вполне достойным молодым человеком».
Нет ничего невозможного.
Мэри не знала, какое из деревьев – рябина, и стала ломать все подряд. Если принести домой всего понемногу, то точно не просчитаешься, решила она.
Сзади хрустнула ветка, и она обернулась. Дэффи, с сияющим, как римская свеча, лицом, смотрел на нее и улыбался.
– Ты что, за мной подглядываешь? – строгим голосом спросила Мэри.
– Миссис Джонс послала меня помочь донести твою корзину.
– Ничего она тебя не посылала!
– А вот и посылала!
– Значит, она все знает.
Дэффи подошел поближе и ткнулся щекой ей в губы.
– Она невероятно романтичная особа.
– Она не может знать, – встревоженно возразил он. – Я не говорил никому ни слова. Мы же договорились – никому до Рождества.
– Но у нее есть глаза, – заметила Мэри. – Да это прямо витает в воздухе. Посмотри – каждая птаха и каждая травинка в этом лесу ищет себе пару. Такое время.
Он молча высвободил из-под накрахмаленного чепца ее длинные темные волосы и уткнулся в них лицом. Его горячее дыхание обжигало ее затылок. И вдруг, первый раз в жизни, Мэри ощутила это. Трепет в животе, волнение, острое и пронзительное, словно птичья трель. Должно быть, это то самое, что чувствовала Куколка со своим плотником. То, что чувствуют обычные женщины в объятиях обычных мужчин.
Может быть, это и в самом деле такое время – все цветет, все стремится соединиться? Или дело в том, какие ласковые у него пальцы? Ее била крупная дрожь. Нельзя было терять ни секунды. Она рванула пуговицы на его панталонах; одна с треском отлетела в кусты.
– Подожди, – задыхаясь, прошептал Дэффи.
Она ничего не ответила. К чему? Растрепавшиеся волосы лезли ей в глаза. Она уже не заботилась о том, что выдаст себя своей прямолинейностью, что ее пальцы действуют с заученной легкостью шлюхи. Все, что сейчас имело значение, – удержать этот трепет внутри, ухватиться за него, пока он не исчез навсегда.
Она оказалась сверху, потом они поменялись местами. В его парике была какая-то труха и прутики, ее каблук запутался в плетях плюща. Вокруг стоял ошеломляющий, пьянящий запах раздавленных цветов. Его губы все время двигались, будто он пил из невидимой бутылки сладкое вино, а ноги подрагивали.
Она направила его в себя, поглотила его. Его тело вдруг напряглось и замерло. Только в этот миг она осознала, что он никогда не делал этого раньше. Такой новичок конечно же не мог распознать, что она не девственница. Она испытала радость и отвращение одновременно. Он был совсем близок к триумфальному завершению, и она приготовилась впитать его, разделить его восторг.
Но все оказалось совсем как всегда. Соприкосновение. Временное соединение. Она не почувствовала ничего. Ее тело молчало. Она была за миллионы миль отсюда. И вполовину не такой большой, как у его папаши, а? – отметила Куколка у нее в голове.
Мэри зажмурила глаза. Ее собственные мысли вызывали у нее омерзение.
Все заняло считаные минуты.
– О, Мэри! – выкрикнул он ей в ухо. – О, Мэри, о, Мэри, о, Мэри…
Он обрушился на нее всем своим весом, как любой другой мужчина… все та же тяжесть и невозможность дышать, то же липкое ощущение между ног, тот же холодок. Мэри невыносимо хотелось спихнуть его с себя, однако у нее все же хватило милосердия просто лежать спокойно.
Наконец Дэффи поднял голову. Глаза у него были мокрые.
– Это был самый счастливый час в моей жизни, – хрипло шепнул он.
Мэри вытянула шею и неуклюже поцеловала его в глаз. Невозможно, все это совершенно невозможно.
Он поднялся на колени и пошарил вокруг себя, в надежде отыскать потерянную пуговицу.
– Давай приходить сюда, на это самое место, каждую Вальпургиеву ночь, до конца наших дней.
Мэри перестала отряхивать юбку.
– Но, Дэффи, – осторожно начала она, – мы же не останемся в Монмуте навсегда.
– Где же еще нам быть?
У нее в голове вдруг застучало – словно сторож загремел своей трещоткой, предупреждая об опасности.
– Но здесь нам не будет места.
– Монмут растет, – бодро заявил Дэффи. – Очень скоро здесь будет достаточно места для двух портних и для двух корсетных мастерских. Возможно, начинать нам придется в каком-нибудь другом городе в Валлийской марке, но очень скоро мы сможем вернуться домой.
Домой. Ее рот наполнился горькой слюной. Вот где ловушка. Теперь она все поняла.
– Для меня это Лондон, – почти грубо сказала Мэри. – Я не знаю другого дома. Я лондонская девчонка.
Дэффи терпеливо покачал головой, словно разговаривал с неразумным ребенком.
– Уже нет, моя милая. Если бы ты только видела, как ты изменилась…
От гнева у нее потемнело в глазах.
– Я такая же, как всегда! А что касается тебя – я думала, у тебя есть хоть капля честолюбия! Я и понятия не имела, что ты намереваешься влачить жалкое существование в паршивом вороньем городишке!
Он побледнел.
– Если этот город достаточно хорош для Джонсов…
– К чертовой матери Джонсов! – выкрикнула Мэри. – Я хочу большего. Я не желаю становиться миссис Джонс для бедных!
Дэффи сцепил пальцы так крепко, что они побелели. У него было странно-болезненное выражение лица, будто у человека, который пытается припомнить второй куплет песни.
– Мэри, – взмолился он. – Пусть даже мы отбросим остальное в сторону, но… подумай, как нам растить детей в большом городе?
Она уставилась на него. На долю секунды она забыла, как мало он о ней знает. Он даже не представляет себе, кто она такая на самом деле: прожженная шлюха. Бесплодная тварь. Его наивность была настолько же отвратительна, насколько ее ложь.
Между ними не было ничего общего, теперь Мэри видела это совершенно ясно. Они были совместимы не более чем вода и масло. Они хотели от жизни разного, и у них были разные пути для того, чтобы добиться своих целей. В этой истории не было места для старого доброго «и они жили долго и счастливо…». Почему же она не видела этого раньше? Как она могла быть такой дурой?
– Я совершила ошибку, – тихо сказала Мэри и нагнулась, чтобы подобрать корзину.
– Что ты хочешь сказать?
– Я не могу стать твоей женой.
– Пока нет, я знаю, – заикаясь, выговорил он. – Но со временем…
Как ей вообще могло прийти в голову, что она способна выйти замуж за такого скучного, ничем не примечательного человека?
– Никогда, – бросила Мэри и устремилась прочь.
Джон Ниблетт привез новость, что война с Францией после семи долгих лет наконец окончена и что правительство приказало устроить празднования в каждом городе. Но мистер Джонс, весь вечер читавший «Бристоль меркюри», за оладьями на ужине вдруг заявил, что этот так называемый мир на самом деле позор и бесчестье.
– Мы побили этих собак вчистую, а теперь отдаем им Гваделупу и Мартинику!