– Если человек увидит черного кролика, у него обязательно пойдет кровь из носа. Разве ты не знала?
Это был единственный раз, когда ей не заплатили. Как правило, Мэри была дома уже через четверть часа, с одним или двумя шиллингами в кармане.
– Какая ты славная девушка, – говорила миссис Джонс, прихлебывая сидр.
Эби снилась еда, которой их кормили на плантации: скумбрия, пироги с голубями… Глоточек рома – иногда, если повезет. Саподилла, джамбалайя – одни только названия согревали ей рот.
Очнувшись от сна, она увидела, что Мэри Сондерс при свете тонкой сальной свечи вылезает из своих юбок. Было уже поздно. От Мэри исходил запах, показавшийся Эби странно знакомым.
– Ты была с мужчиной? – с любопытством спросила она.
Мэри чуть не подпрыгнула от неожиданности.
– Конечно нет! – с негодованием возразила она.
– Просто спросила, – пробормотала Эби и уткну лась в подушку.
Мэри бережно развесила платье на стуле, как будто это была королевская мантия.
Интересно, кто это? – подумала Эби. Точно не Дэффи Кадваладир; последнее время у него был совсем несчастный вид, и каждую свободную минуту он утыкался в «Историю Гебридских островов» – как будто книга была его единственной реальностью. Неужели она нашла себе другого любовника среди бледнолицых мужчин Монмута?
Мэри забралась в постель; Эби накрылась одеялом. До нее донеслось слабое позвякивание: словно звенья цепи, или ожерелье, или… монета и другая монета? Затем шорох сумки, заталкиваемой обратно под кровать, – и Мэри снова улеглась на место.
Эби вдруг поняла, что все это означает, и ее пронзила острая грусть.
Она знала нескольких девушек-рабынь, которых хозяева в трудные времена заставляли зарабатывать деньги подобным образом, но никогда еще Эби не встречала женщину, которая торговала бы собственным телом по доброй воле. Женщину, имевшую работу, кусок хлеба и крышу над головой. Значит, даже Мэри Сондерс, дерзкая, беззаботная Мэри Сондерс, лондонская девчонка с честолюбивыми замыслами, не была свободна. Это разбивало Эби сердце.
Она все же решилась спросить напрямую:
– Мэри. Ты делаешь это за деньги?
Тишина, наступившая вслед за этим, была ужасна. Эби уже начала горько сожалеть, что не сдержала язык за зубами, но Мэри вдруг негромко вздохнула:
– Я не знаю, зачем еще это можно делать.
На это Эби ответить не смогла. Она не была с мужчиной так давно, что уже забыла, каково это. Последним был доктор, который привез ее в Англию. Просыпаясь с утра, он был уже твердым и первым делом принимался за нее. Эби отдавалась ему, а море за окнами их каюты рвало и метало, словно взбесившееся зеленое чудовище. Однажды он вгляделся в ее женские органы и заметил, что они «в высшей степени интересны». По его словам, у английских женщин была совсем другая форма. Он даже зарисовал ее, чтобы поместить в книгу, над которой работал. Ноги Эби дрожали от холода, но доктор велел ей лежать смирно и «потерпеть ради науки». Через несколько дней труда он с гордостью показал ей рисунок, и она вскрикнула от ужаса. Ни лица, ни тела, только раскрытый плод, истекающий соком.
– Ты ведь никому не скажешь? – спросила Мэри.
Эби презрительно фыркнула.
– Когда я приехала жить на Инч-Лейн, – добавила она, немного подумав, – я лежала здесь и не спала, и ждала – хозяин пришлет за мной.
– Что? Мистер Джонс? – Мэри хихикнула.
Эби пожала плечами.
– Хозяева так делают со служанками. Потом я думала, может, мистер Джонс потерял не одну ногу, а больше.
Мэри расхохоталась.
– Теперь я думаю, в этой стране все по-другому.
Они немного помолчали.
– Тебе этого не хватает? – спросила Мэри.
Это был нелегкий вопрос.
– Может быть, только самый конец, – наконец ответила Эби. Она вспомнила жар и влагу внутри, в те разы, когда ее сводили с огромным рабом с плантации, чтобы получить потомство, – хотя из этого ничего и не вышло. – Все спокойно. Никакого шума, никакой суеты. – Никаких просьб и требований, никакого страха, что сделаешь что-то не так, не надо угадывать чьи-то желания и просить прощения.
В субботу миссис Джонс, пожаловавшись на боли в спине, снова отправилась спать пораньше, и мистеру Джонсу оставалось только гадать, не очередной ли это предлог, чтобы не ложиться в постель вместе с ним. Все домочадцы разошлись по своим комнатам. Он уселся в кресло с «Бристоль меркюри», но пламя свечей прыгало, слова сливались, майская ночь стучала в окна, и в воздухе веяло ароматами цветов. Первый раз за много лет он почувствовал, что не может усидеть дома, и решил отправиться в таверну.
Подойдя к двери с растрепанным вороньим гнездом, он ощутил нужду освободиться от лишней жидкости. Мистер Джонс завернул за угол, обошел гостиницу и вдруг наткнулся на Мэри Сондерс.
– Мэри? – глупо спросил он. – Я думал, ты давно в кровати.
Она вскинула руку, чтобы прикрыть лицо, но бессильно ее уронила. Ее глаза тускло блестели, словно две запачканные дегтем монеты, брошенные на белоснежную ткань. Уж не потеряла ли она внезапно рассудок, подумал он. Возможно, ей стало дурно и она не понимает, где находится.
– Мэри? – повторил он. Да точно ли это она? – Что случилось?
– Ничего, сэр, – выговорила она. Ее голос показался ему слишком хриплым и странно непристойным.
– Но что, ради всего святого, ты тут делаешь?
– Я не знаю, сэр.
Ну и дура же ты, подружка. Как быстро ты теряешь голову, когда нужно соображать поживее! Словно наяву Мэри услышала язвительный смех Долл Хиггинс. Можно было придумать столько объяснений! Скажем, что она решила немного размять ноги, пока Кадваладир наливает сидр. Или что ей стало нехорошо и она вышла наружу глотнуть свежего воздуха. Да даже просто решила полюбоваться луной! Вот только луны на этой неделе на небе не было. Ну тогда – звездами! Над головой как раз висела Большая Медведица.
Однако теперь, после этого глупого «я не знаю», ходу назад уже не было. Мистер Джонс, опираясь на костыли, подошел ближе. Выражение его лица неуловимо изменилось: на нем все более явственно проступало подозрение. Мэри не могла произнести ни слова. Надвигалась ужасающая катастрофа.
Послышались шаркающие шаги. Клиент Сьюки, словно актер в плохой комедии, выдвинулся из-за угла и тяжело оперся о черную от сажи стену. Его лицо светилось от предвкушения. Мэри уставилась в небо. Конечно же, увидев мужчину и женщину, занятых беседой, он просто справит нужду и вернется в гостиницу?
– А где же шлюха? – спросил незнакомец.
Мэри зажмурилась.
– Прошу прощения? – изумленно переспросил мистер Джонс.
– Хозяин сказал, над конюшней будет ждать молодая шлюшка, которая сделает это за два шиллинга. – Он посмотрел в сторону Мэри. – Я подожду своей очереди, – дружелюбно предложил он, – но недолго.
Мэри постаралась изобразить потрясение и ужас, но слово «виновна» было написано у нее на лбу.
Мистер Джонс шумно выдохнул:
– Иди-ка ты восвояси, парень.
– Мои деньги ничуть не хуже твоих, а?
– Убирайся, или я позову констебля! – гаркнул мистер Джонс и угрожающе поднял костыль.
Забрызганные грязью панталоны скрылись за углом. Не в силах сдвинуться с места, Мэри стояла перед своим хозяином. Судорога свела ее тело. Очень медленно он опустил костыль. «Если бы он хотел побить меня, – подумала она, – то уже бы начал».
Словно двое благовоспитанных незнакомцев, они ждали, когда другой заговорит первым. Мэри судорожно пыталась придумать, что сказать, но мысли текли медленно, будто патока. Ее тело соображало быстрее. Она рухнула на колени, обвила хозяина руками и прижалась к нему лицом. Острый камешек больно впился в колено. Она ощутила его пряный мужской аромат, и из глаз у нее вдруг хлынули слезы, намочив потертый бархат его панталон.
До этого мгновения она даже не осознавала, что ей на самом деле хочется попросить прощения. За то, что она есть и чем будет, за все, что она сделала и не сделала. За то, что ей была дана возможность все исправить, вернуться к обычной жизни, но она отвергла ее. Чего она хотела от этого человека? Наказания или прощения? Заслуженных оскорблений или ласковой руки, возложенной на лоб? Но прежде всего ей требовалось его соучастие.
Она не сказала ни слова.
Она уткнулась в пуговицы его штанов. Есть ли кто живой на нижнем этаже, как говорила Куколка. Его тяжелые руки опустились ей на плечи; он попытался оттолкнуть ее, но она уцепилась еще крепче. Где-то наверху, на краю земли, раздалось беспокойное покашливание. Она приподняла подбородок и потерлась об него носом, глазами, мокрыми щеками.
А. Ага! Не все так плохо. Она пробормотала нечто, что можно было принять за одобрение. Он сделал шаг назад и почти потерял равновесие, но она двинулась вперед вместе с ним и удержала его. Ее пальцы впивались в его напряженные ягодицы – она чувствовала их твердость даже сквозь парчу камзола. Он отшатнулся и чуть не упал, но она не отставала.
– Пожалуйста, сэр, – прошептала она, не поднимая головы, как будто произносила заклинание. Это было опасно. Услышав ее голос, он мог очнуться и обрушить ей на голову свой костыль – и тогда все точно было бы кончено. – Пожалуйста, сэр… я хорошая, сэр, – повторила она, словно ребенок, едва понимая, что говорит. – Пожалуйста, сэр. Бесплатно. Все, что вы захотите. Умоляю вас, сэр.
Зверь, свернувшийся в его панталонах, услышал это и воспрянул со всей своей первобытной мощью. Она обхватила его губами сквозь горячую ткань и услышала сдавленный стон. У нее так сильно болели колени, что это перебивало все ее мысли. Если отпустить его, он все еще может отступить. Но можно стоять на коленях до тех пор, пока они не врастут в грязь. Ждать от него ответа было бессмысленно; что бы ни сделал этот мужчина, он никогда не сможет произнести свое «да» вслух.
Она поднялась на ноги. Не пытаясь поймать его взгляд, она отвернулась к стене, расставила ноги, как можно выше подняла свои юбки и замерла.
Ничего. До Мэри вдруг дошла вся нелепость этой сцены. Она представила, как белеет в темноте ее зад, заменяя отсутствующую на небе луну. Влажный воздух холодил ее тело; мускулы непроизвольно сжимались. Тяжелые обручи фижм давили на запястья. Чулки, намокшие от грязи, начали сползать с колен. Не самый привлекательный вид, особенно для мужчины, который никак не может решиться. Она бы с радостью игриво вильнула задом или сказала что-нибудь непристойное, если бы только знала, что это поможет. Однако вместо этого Мэри просто прижалась щекой к холодной кирпичной стене и закрыла глаза. Потянулись мучительные секунды. Возможно, мистер Джонс сейчас как раз поднимает костыль, чтобы нанести сокрушительный удар. Или он уже развернулся, чтобы идти домой и поскорее вышвырнуть ее пожитки из окна прямо в грязную лужу во дворе. Сколько же еще ей стоять? Не пора ли признать, что время вышло?