– Белое? – спросила Гетта. Она уже устроилась на костлявых коленях миссис Эш.
– Конечно. Невесты всегда надевают белое – ты же знаешь. – Губы миссис Джонс дрогнули в улыбке. – На ногах у нее были туфельки из черной испанской кожи, шитые серебром чулки и зеленые шелковые подвязки.
– Откуда вы знаете? – вдруг спросил Дэффи.
Миссис Джонс бросила на него озадаченный взгляд.
– Я хотел сказать – как можно… как кто-то мог увидеть ее подвязки? – смущенно пояснил он.
Мэри хихикнула. Миссис Эш возмущенно кашлянула:
– Следует ли этому молодому человеку находиться среди дам!
– Он не имел в виду ничего дурного, – вступилась миссис Джонс.
– Что за непристойный вопрос! – прошипела кормилица.
– О подвязках известно всем, – торопливо пояснила миссис Джонс. – Вероятно, ее придворные дамы впоследствии все записали. – Она собралась с мыслями. – Итак. Королева встала в середине зала, и ей помогли снять платье. Она осталась в малиновой бархатной юбке и малиновом атласном лифе. А рукава у нее были красные, в тон.
– Цвета крови, – заметила Мэри.
– В самом деле. – Миссис Джонс чуть беспокойно улыбнулась. – И после того, как королева простила своего палача и заплатила ему, она взяла белый, вышитый золотом платок, и завязала себе глаза, и покрыла свои чудесные золотисто-каштановые волосы. – Она на секунду замолчала, чтобы все могли вообразить убранные под чепец медные кудри.
Миссис Эш, со Священным Писанием в руках, сделала вид, что не слушает.
– Потом она опустилась на колени. – Голос миссис Джонс обрел силу. – И спину она держала прямо, потому что была настоящей королевой. На одно мгновение она положила свои маленькие белые руки на плаху, чтобы сохранить равновесие.
– Видимо, она была вся в крови.
– Кто, Мэри?
– Плаха. После предыдущей казни.
– Может быть, ты дашь рассказать историю до конца?! – гаркнул Дэффи из своего угла.
– Не нужно, Дэффи. Что ж, я полагаю, ты права, Мэри, – должно быть, так оно и было. – Миссис Джонс подумала о кровавых пятнах, покрывающих деревянную плаху.
– А дальше, мама? – поторопила Гетта. – Что королева Мария сделала дальше?
– Ты же знаешь, – усмехнулась миссис Джонс. – Покажи нам.
Гетта соскочила с колена миссис Эш, на котором минуту назад устроилась, вытянула вперед шею и завела руки за спину.
– Именно так, – похвалила миссис Джонс. Что за умная девочка у нее растет. Нужно благодарить Господа за милость. В конце концов, она не бездетна. Многих он забрал к себе, но одну оставил.
Гетта села на пол у ее ног. Белокурый локон выбился из-под ее маленького чепчика, и, прежде чем убрать его, миссис Джонс на мгновение задержала шелковистую прядь в пальцах.
– А потом они и вправду отрубили ей голову, мама?
– Понадобилось целых три удара, – подтвердила миссис Джонс. Некоторые считали, что детей следует оберегать от подобного знания, но мир жесток, и рано или поздно им все равно придется об этом узнать. – А затем… затем случилось нечто очень странное. – Об этой подробности она совсем забыла. – Палач снял с головы чепец и поднял голову за волосы, чтобы показать всем. Но волосы вдруг остались у него в руке, а голова, подпрыгивая, покатилась по полу.
Мэри вздрогнула и отвернулась.
– У нее отвалились волосы?! – вскрикнула Гетта. – Ты никогда не рассказывала об этом раньше!
– Это был парик – разве ты не поняла, cariad? Рыжий парик, который она надевала, чтобы закрыть голову… Бедняжка потеряла все свои волосы за долгие годы, проведенные в тюрьме. – Голос миссис Джонс дрогнул. Внезапно она ощутила острую жалость к несчастной королеве. После всего, что ей пришлось пережить, еще и закончить свои дни лысой!
– Я читал в одной книге, что потом они подняли голову и ее губы шевелились еще с четверть часа, – тихо сказал Дэффи. – Но никто не мог разобрать, что она говорила.
Об этом миссис Джонс еще не слышала, и образ не пришелся ей по вкусу: царственные губы, лепечущие бессмысленную чепуху.
– Все, что я знаю, – это что королева Мария взошла на плаху с истинным величием и благородством, – закончила она.
– Как король Карл Первый, – подхватила Мэри. – Который надел сразу две рубашки, чтобы не дрожать на эшафоте.
– Верно, моя дорогая. – Миссис Джонс взяла ее за руку и ласково сжала холодные пальцы.
– Королева Шотландская была католичкой, – возразила миссис Эш.
– Как бы то ни было, она была храброй женщиной, – виновато заметила миссис Джонс. – И кроме того, прошло уже много лет.
– И умерла она за дурной поступок, – упрямо пробормотала миссис Эш.
Иногда миссис Джонс изумлялась, что столько лет прожила под одной крышей с такой ведьмой.
– Как мне представляется, миссис Эш, – тихо сказала она, – то, как она встретила свою кончину, – урок всем нам держаться достойно в тяжелые времена. Особенно это касается тебя, Мэри Сондерс. – Миссис Джонс снова нащупала ее ледяную руку. – В час, когда придет беда, помни о своей тезке.
– Какая беда? – с беспокойством спросила Мэри.
– О, беда приходит ко всем нам, – с легким смешком заметила миссис Джонс. – Это случается с каждым – вопрос лишь в том когда.
Она встала и почувствовала, как печаль, словно свинцовый плащ, снова ложится на ее плечи. Нужно было закрыть ставни. Подойдя к окну, миссис Джонс увидела, что идет снег. Судя по всему, мело весь вечер. Прямо у нее на глазах воздух распадался на крохотные бриллианты, которые легко и радостно устремлялись к земле, словно были счастливы избавиться от сковывавших их пут. Каждая снежинка была единственной в своем роде, исключительной, свободной – в течение нескольких мгновений, пока не ложилась на землю и не становилась частью пушистого белого покрывала, застелившего поля. Все очертания, будь то некрасивая изгородь или ржавый плуг, были сглажены и смягчены; грязь, вязкая глина, развороченная земля, обугленные головешки – все было вычищено и выбелено. Даже уродливые колеи, что оставили колеса дилижанса Джона Ниблетта на Грайндер-стрит, превратились в сказочные сверкающие завитки.
В ту ночь миссис Джонс снова снился сон о снеге. Все дела были переделаны, в доме было тихо и спокойно. Она неслышно подняла щеколду на задней двери и выскользнула в сад. Ее башмаки остались дома; снег обжигал босые ноги, и это было невообразимое блаженство. Очень скоро ее стопы стали как будто хрустальными, и она пошла дальше. Никакой тропинки в саду не было, ее вели только снежинки, все падавшие и падавшие с неба. Она остановилась возле дерева, сорвала с ветки замерзшее яблоко, и ледяная сладость наполнила ее рот.
Потом ей захотелось спать, и она улеглась прямо под деревом. Снег был и подушкой, и одеялом, и пуховой периной; он тут же укрыл ее с головой. Она чувствовала, как тончайшие, невесомые покрывала одно за другим окутывают ее тело. Спать, спать. Ее руки и ноги отяжелели. Никогда еще она не чувствовала такой чистоты, такого спокойствия. Теперь она в безопасности. Теперь она может уснуть.
Вскоре проложенную ею тропинку занесло снегом, и во всем мире от нее не осталось ни единого следа. И сколько бы раз она ни видела этот сон, эту его часть миссис Джонс никогда не помнила утром или, может быть, не разрешала себе вспоминать. Во сне тоже было утро, и все искали ее, везде, где только возможно. Они заглянули в каждый уголок… но никто не догадался посмотреть в самом конце сада, под яблонями, где было больше всего снега и где мягкие сугробы напоминали белые груди матери-земли.
Глава 7. Наказание
Безумный майский снег растаял за одну ночь, и наступил июнь, теплый и мягкий. Говорили, что на званом вечере, устроенном Морганами в честь двадцатипятилетия короля, мороженое растаяло еще до того, как его подали гостям.
Месяц выдался жарким и безветренным. Каждый вечер Мэри Сондерс сидела дома и ждала конца.
К чему оставаться в этом несчастном городишке, спрашивала она себя. Дэффи теперь и на дух ее не выносит. Миссис Эш ненавидела с самого начала. Лицо мистера Джонса последнее время напоминало погнутый щит. Каждый божий день Мэри готовилась к тому, что он сломается и расскажет жене, что за девица на самом деле дочка Сью Рис. Она совсем издергалась и несколько раз в день собиралась пойти наверх, сложить свои вещи в сумку и сбежать прочь из этого дома.
Но сделать этого она не могла. Для начала, ей было некуда идти. Несмотря на всю абсурдность ситуации, Джонсы являлись ее самыми близкими людьми, ее единственной семьей. И потом… Мэри чувствовала, что она не может оставить миссис Джонс – после того, как нашла ее на коленях на полу спальни, над ночным горшком, где утонула в крови ее единственная надежда на будущее. Хозяйка сильно похудела, стала почти прозрачной, и нуждалась в Мэри больше чем когда бы то ни было.
Шли недели. В конце концов Мэри убедилась, что мистер Джонс ни словом не обмолвился жене о происшествии в «Вороньем гнезде» – и, скорее всего, сохранит эту тайну навсегда. Что бы ни случилось между ним и его служанкой в ту ночь, он явно намеревался об этом забыть. Что ж… это было вполне объяснимо. Многие мужчины предпочитают не помнить о подобных вещах. Как бы то ни было, Мэри испытала глубокое облегчение.
– Сидр, – напоминала она бледной миссис Джонс. – Сейчас вам необходимо что-нибудь укрепляющее, или у вас совсем не будет сил. А вы очень нужны своей семье.
Мэри бегала в «Воронье гнездо» едва ли не каждую ночь. Летом в Монмуте было полно путешественников, которые были не прочь провести четверть часа в комнате над конюшней наедине со Сьюки. Чулок под кроватью стал тяжелым, как череп.
Целый месяц она и миссис Джонс не покладая рук трудились над бархатным платьем миссис Морган, стараясь не запачкать его мокрыми от пота пальцами. На белоснежной ткани поблескивали миниатюрные серебряные яблочки и извивающиеся змейки.
– Откуда она взяла этот рисунок? – спросила как-то раз Мэри. – Я никогда не видела ничего подобного.
– О, это я его придумала, – беззаботно ответила миссис Джонс. – Миссис Морган хотела что-нибудь на тему райского сада.