Эта дерзкая бровь, недоверчивая, ставящая под сомнение любое слово!
– В каком-то смысле мы все служанки, Мэри, разве нет? – взмолилась миссис Джонс.
Мэри оперлась о подушку и придвинулась совсем близко к хозяйке:
– Возможно, мадам. Но одних секут… а другие держат розги.
Ее горячее дыхание обжигало.
Миссис Джонс почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она ничего не видела, она слепла, и в ее сердце было черно, словно в угольной шахте.
Собравшись с силами, она протянула Мэри маленькую баночку, прикрытую бумажкой.
– Это мазь. Для твоей спины. Позволь мне намазать тебя.
На мгновение она подумала, что Мэри швырнет баночку ей в лицо, но та только молча повернулась и приподняла рубашку. Ее плечи были гладкими и молочно-белыми – ровно до первой кровавой полосы. Миссис Джонс уселась поудобнее, и подушка, что лежала между ней и Мэри, вдруг подозрительно звякнула. Мэри замерла, и скорее это, чем непонятный звук, заставило миссис Джонс насторожиться. Она приподняла подушку и увидела струящийся через узкую кровать ручеек монет.
– Что это? – изумленно выдохнула она и машинально перевернула несколько самых больших монет. – Сколько здесь?
Мэри обернулась, словно не понимая, о чем идет речь.
– Одиннадцать фунтов, три шиллинга и два с половиной пенса, – после долгой паузы сказала она.
Миссис Джонс молча пошевелила губами, повторяя. Не вполне осознавая, что делает, она положила подушку к себе на колени и прижала ее к животу. На какую-то долю секунды ей захотелось встать, и выйти из комнаты, и забыть, что она вообще сюда заходила, но миссис Джонс овладела собой.
– Мэри Сондерс?
В ее голосе слышались одновременно обвинение, угроза и мольба.
– Что?
– Откуда у тебя эти деньги?
– Они мои.
– Но как это возможно?
Мэри без всякого выражения, как кошка, уставилась на хозяйку.
– Я знаю, что ты солгала мне насчет старых долгов, – уже увереннее сказала миссис Джонс. – Но как у служанки, девушки в твоем положении, может оказаться целое состояние?
Снова вздернутая бровь.
– По-твоему, это не состояние? Одиннадцать фунтов!
Мэри упорно молчала, словно ей склеили губы.
Миссис Джонс на мгновение закрыла глаза. Необходимо быть твердой, напомнила она себе. Этот разговор должен идти в ту сторону, в какую ей нужно.
– Важно не то, сколько здесь денег, а то, как они к тебе попали, – тихо сказала она.
– Это мое дело, – огрызнулась Мэри.
Миссис Джонс приоткрыла рот. Новая жуткая мысль пришла ей в голову.
– Я не потерплю воровства в этом доме!
– Я ничего не крала.
– Этого не может быть. Должно быть, ты обокрала кого-то из наших заказчиков. Тебе просто неоткуда было взять такую сумму – ведь когда ты пришла к нам, у тебя не было ни гроша! – Смятение и страх не давали ей думать ясно. – Скажи мне, чьи они. Мисс Робертс?
Мэри покачала головой.
– Но ведь не миссис Морган?
Опять тот же жест.
Миссис Джонс застыла от ужаса.
– Наши? Неужели ты пала так низко? Неужели ты смогла украсть из дома вещи и продать их? У своей собственной семьи? Ведь мы твоя семья, ты это знаешь. Больше у тебя никого нет.
Мэри бросила на нее яростный взгляд. Ее глаза заблестели. Непонятно, слезы это или просто отражение свечи, подумала миссис Джонс.
– Я ничего не крала. Эти деньги мои, клянусь. Все до последнего пенни.
– Но откуда они у тебя?
– Какая разница? – Голос Мэри почти сорвался на визг. – Деньги всегда откуда-нибудь берутся. Вернее сказать, отовсюду. Подумайте, в скольких карманах полежали эти монеты. Главное то, что я их заработала.
– Честно?
Долгое молчание.
– Да.
– Ты лгунья, – бросила миссис Джонс, с трудом проглотив ком в горле. – И я не знаю, кто еще. И даже не хочу знать.
Мэри пожала плечами.
Неуверенным движением миссис Джонс смахнула монеты в передник. Мэри протянула руку, но хозяйка шлепнула ее по пальцам, и она спрятала руку за спину, словно обжегшись.
– Знаешь ли ты законы этой страны, Мэри Сондерс? – Миссис Джонс встала и перевела дыхание. Монеты оттягивали передник. – Если ты украдешь хотя бы носовой платок и это будет доказано, тебя вздернут на виселицу.
– Я не воровка, – сквозь зубы процедила Мэри.
Миссис Джонс подошла к двери и обернулась.
– Молись, – дрожащим голосом выговорила она.
Дверь с треском захлопнулась.
Наступило утро, такое же, как и любое другое.
Мэри надела корсет на покрытую кровоподтеками спину и затянула его так туго, что даже застонала от боли.
Весь день, работая в мастерской, она не поднимала глаз. Стояла невыносимая сентябрьская жара. Каждое ее движение кричало: Вспомните. Вспомните, что я хорошая служанка. Вспомните, что вы обещали обращаться со мной как с дочерью.
Лицо миссис Джонс было бледным, как воск. Сегодня они почти не разговаривали. Никакой обычной дружеской болтовни, только редкие просьбы передать ножницы или нитки. Вся их близость испарилась без следа. У Мэри тряслись руки, а глаза то и дело наполнялись слезами. Она мысленно заклинала: «Верьте мне. Я не могу сказать, откуда взялись деньги. Но все равно – пожалуйста, верьте мне».
В полной тишине они сделали последние стежки на декольте бархатного платья миссис Морган.
К ужину голова Мэри гудела как колокол. Она гоняла еду по тарелке, ни к чему не притрагиваясь. Мысли двигались тяжело и медленно, словно мельничные жернова. Она уже поняла, что сваляла дурака. Где-то там, за веками, зудел голос Куколки. Самое худшее, что может быть, если тебя признают шлюхой, – получишь кнута. Ну или, может быть, запрут в каталажку. Но если эта твоя хозяйка объявит тебя воровкой, тебя ждет пеньковый галстук, моя дорогуша.
Однако одного Куколка не поняла бы ни за что: как сильно Мэри хотела остаться. Здесь, в маленькой, душной, заставленной мебелью комнате в доме Джонсов на Инч-Лейн, в городе Монмуте в Англии, или в Уэльсе, или где-то между ними. Несмотря на лед в глазах миссис Джонс, несмотря на все, что произошло. До этого бесконечного дня Мэри не признавалась себе в том, что здесь был ее настоящий дом.
И как бы она смогла остаться, если бы произнесла эти слова: мужчины, и «Воронье гнездо», и шиллинг за раз? Правда была столь уродлива, что ни облагородить, ни приукрасить ее было невозможно. Как только это будет сказано вслух, все кончится. Миссис Джонс никогда не сможет ее простить. В этой семье не было места шлюхе.
В то воскресенье Мэри отправилась вместе с Джонсами в церковь, хотя от жары ее кожа покрылась красными пятнами, а в глазах плавали цветные круги. Она кротко опустилась на колени, припомнив, как это делалось в Магдалине. Преподобный Кадваладир, сжимая кафедру потными руками, призывал паству встречать неудачи с покорностью и христианским смирением.
– Если ваши замыслы провалились, если ваши надежды потерпели крушение, единственное, что может послужить вам утешением, – это вера во Всемогущего Господа.
На мгновение Мэри захотелось поверить этому человеку, несмотря на то что она, как никто другой, знала о его несравненном лицемерии. Может ли Господь Всемогущий спасти ее от обвинений в воровстве и от петли? Сможет ли он заставить миссис Джонс вернуть ей деньги и снова полюбить ее – как раньше? Сможет ли Мэри сказать хозяйке правду так, чтобы не обрушились Небеса?
– Будьте как тростник, который гнется, но не ломается, – призывал Кадваладир, – в то время как буря вырывает с корнем высокие кедры.
Мэри представила себе бурю, зубами срывающую листья с деревьев. Они рушились на землю одно за другим. Ее сердце вдруг забилось, как крыса в ловушке, к горлу подступила тошнота. Голос Кадваладира странно отдалился.
– Мэри? – прошептала миссис Джонс.
Она хотела, хотела ответить, но почему-то она была очень далеко. Закружилась голова, горло свело судорогой, и она изо всех сил сжала губы.
Мягкая рука обняла ее за плечи, прохладные, как вода, пальцы коснулись ее лица, губ. Мэри покачнулась, и ее вырвало прямо в ладонь миссис Джонс.
Мэри проснулась посреди ночи, мокрая от пота. Чья-то рука прижимала к ее груди холодное мокрое полотенце. Она стиснула ее и почувствовала слабое ответное пожатие.
– Я не буду долго болеть, – выговорила она. – Клянусь.
– Тихо, тихо, cariad.
– Не прогоняйте меня. – Горячая соленая влага потекла по ее щекам, шее и ушам.
– Успокойся, девочка. Конечно, я не прогоню тебя. Ты – член нашей семьи, я тебе говорила.
– Я буду хорошей, очень хорошей, если вы позволите мне остаться, – всхлипнула Мэри.
– Я знаю. – Голос миссис Джонс был ласковым и мягким, как перышко.
– Пожалуйста, позвольте мне остаться. Мне очень жаль. Простите меня. – Но за что? Что она сделала? Мэри совершенно об этом забыла.
– Хорошо, хорошо. Конечно.
Она вдруг вспомнила и ужаснулась.
– Я больше никогда не буду, мама. Это было… просто за ленту.
– Ш-ш-ш. – Влажное полотенце легло ей на лоб. – Нет никакой ленты.
Мэри попыталась вскочить.
– Куда она подевалась? – испуганно спросила она.
Мать мягко уложила ее обратно на подушку и поцеловала в лоб.
– Ее убрали, чтобы она не потерялась.
Мэри вяло подчинилась.
– Сначала такая была у Куколки.
– У куколки? Что за куколка?
Она уткнула горящее лицо в подушку.
– Куколка там, за замком, – пробормотала она и провалилась во тьму.
Когда Мэри снова очнулась, она увидела, что над ней склоняется человек с ножом. И она узнала его, узнала эти дьявольские брови! Она завизжала изо всех сил, так что он подпрыгнул.
– Я подержу ее, Джозеф, а ты попробуй еще раз.
Этот нежный голос… конечно, это не мать, осознала Мэри. Это миссис Джонс.
Она плюнула мужчине в лицо.
– Я знаю вас! – дико крикнула она. – С вашим большим ножом и вашими рясами. Вам это обойдется в десять гиней, сэр!
– Тихо, Мэри. Кадваладир пришел, чтобы пустить тебе кровь. Он здесь, чтобы помочь.