Но знаю, что не могу. Потому что знаю, — злодей в моём сне — это демон, которого я должна спасти. Даже если спасать уже нечего. И всё же я пытаюсь.
Я продираюсь сквозь бетон, дерево и штукатурку и тянусь к зерну сознания. К тому маленькому кусочку его, который всё ещё должен быть там. Но потом всё погружается во тьму. Нет. Не просто во тьму. В пустоту. И всё же пустота ощутима, даже липнет. Она цепляется за меня, словно знает, что я здесь, и отступает. Я пытаюсь отступить. Но липкая чернота повсюду, она цепляется за мою силу, как дюжина пиявок.
Я в ловушке и беспомощна, полностью во власти его… в их власти. Мне остаётся лишь лежать и ждать, пока они меня освободят. Или найдут.
Начинается новый раунд криков, и я лежу и слушаю, а по моему лицу текут слёзы. Номер шесть. Я уже знаю, чей номер семь. Хуже того, я точно знаю, какая судьба меня ждёт. Потому что, оказавшись в ловушке чёрного ила, я наблюдаю за мучениями, как будто они хотят, чтобы я это видела. Они хотят, чтобы я увидела.
— Иди и посмотри, — шепчет мне на ухо голос.
И я не могу заставить себя не смотреть… не чувствовать. Я не могу заставить их остановиться.
Она всего лишь девочка, может быть, на несколько лет младше меня. Её каштановые волосы тусклые и жёсткие, будто их не мыли несколько недель. Однако её бледная кожа почти такая же белая, как и одежда. Может быть, она не чувствовала солнца на своём лице месяцами, а может, и годами. И никогда больше не почувствует. Она в ужасе смотрит, как с неё срывают рубашку, обнажая маленькие груди и светло-розовые соски. Ей нечем прикрыться; она тоже привязана к столу. Острый конец лезвия упирается ей прямо между грудей. И начинается. Он — они начинают резать.
Ярко-красная кровь стекает на твёрдый стол, пока Легион не спеша выводит каждый символ. Каждая линия и изгиб точны, когда он вырезает на её плоти символы Демоури Шеол, которые теперь запечатлены в памяти. Когда он, наконец, заканчивает, нежно вытирает её слёзы, размазывая по лицу кровь, а затем расстёгивает ремни. Он отпускает её.
Во мне начинает прорастать крошечное зёрнышко надежды. Может, я достучалась до него. Она ранена, но её можно спасти. И если я смогу просто надавить сильнее, копнуть глубже, может быть, никому больше не придётся умирать. Мы можем закончить всё прямо здесь.
Он протягивает ей нож, и надежда угасает. Что он делает? Нет. Нет! Я хотела, чтобы он остановился, а не жертвовал собой. Но быстро понимаю, что во всём ошибалась.
Потому что молодая девушка с символами Демоури Шеол, вырезанными на животе, прижимает лезвие к горлу и почти обезглавливает себя одним глубоким порезом. Кровь брызжет повсюду, окрашивая белую стерильную комнату в тёмно-красный цвет. Я прикусываю язык, чтобы не закричать.
Теперь он идёт за мной. Хотя я знаю, что это всего лишь кошмар, ничего не могу поделать с ужасом, который охватывает меня и сжимает изнутри, как тиски. Я считаю секунды до тех пор, пока не слышу, как открывается дверь. Я задерживаю дыхание, прислушиваясь к его приближающимся шагам, и мои глаза расширяются, когда он появляется в поле зрения.
Легион.
Мой сильный, мрачный, потрясающе красивый Легион.
Но это не он. Больше нет.
В его глазах не сверкает серебро, подсвеченное звёздами, мерцающими в ночном небе. Они полностью чёрные. И он не смотрит на меня так, будто я его солнце и луна. Как будто он вообще меня не видит. Его улыбка неправильная, походка неправильная, всё в нём неправильное.
Это не демон, которого я люблю. Это Многие души.
— Привет, малышка, — тянет он. Этот леденящий кровь голос… он проникает мне под кожу. Это самое пугающее, что мне доводилось слышать.
Первым моим порывом было умолять, просить. Но это ничего не даст. Это только раззадорит их. Они получают удовольствие от человеческой слабости. А я не человек.
— Отпустите его, — требую я, собирая всю свою решимость.
Они смеются, и многослойные голоса сливаются воедино, царапая позвоночник. Они обнажают клинок и прижимают его к моей груди. Затем одну за другой они расстёгивают пуговицы на моей белой рубашке, пока я не остаюсь обнажённой. Я бьюсь в оковах.
— Я убью вас, — шиплю я. — Всех вас. Каждого. Я убью вас сама.
Многие поворачивают лезвие в ладони, прежде чем опустить нож на мою кожу. Улыбаясь, они медленно проводят заострённым кончиком по моему соску. Мне приходится сглотнуть желчь, чтобы не подавиться.
— Какая хорошенькая девочка, — с отвращением размышляют они. — Наверное, внутри такая же хорошенькая, да?
Затем, без предупреждения, они царапают мою грудь краем лезвия, и я вскрикиваю. Я изо всех сил стараюсь сохранять самообладание, но вид того, как они подносят нож к своим губам — к тем губам, которые я мечтала снова поцеловать, — и пробуют на вкус мою кровь, полностью выбивает меня из колеи. Они закрывают глаза и одобрительно стонут.
— М-м-м, мы чувствуем вкус Серафима в твоей крови. Мы будем наслаждаться тобой, — бормочут они. — Каждым кусочком и каждой каплей. Не кричи. Твой возлюбленный тоже будет пировать.
Мой возлюбленный.
Он всё ещё там, ещё жив среди Многих.
У меня раскалывается голова, но я пытаюсь пробиться сквозь липкую тьму, напрягая все умственные способности. Кровь течёт из носа и попадает в рот, но я даже не чувствую металлического привкуса из-за горечи ярости на языке. Они не получат его. Не получат меня.
В темноте есть крошечное пятнышко света, но оно ускользает от меня. Оно мерцает, и сияние угасает, как умирающая звезда. Мой Легион. Я должна достучаться до него, даже если для этого потребуется вся сила. Даже если это будет последнее, что я сделаю. Если смогу просто прикоснуться к нему и дать понять, что я здесь и борюсь за него, может, этого будет достаточно, чтобы вернуть его.
Многим доставляет огромное удовольствие мучить меня… прикасаться ко мне. Они прижимают нож к моей груди и животу, достаточно сильно, чтобы проткнуть кожу и посмотреть, как стекает кровь. Они перестали слизывать её с лезвия и теперь просто наклоняются, чтобы слизать её с меня, уделяя особое внимание соскам. По коже бегут мурашки, и я чувствую, что меня вот-вот стошнит, но просто закрываю глаза, отказываясь признавать боль и унижение. Они сходят с ума от жажды крови, и я — главное блюдо. Так что они могут резать меня, пока не доберутся до костей, но я не остановлюсь. Возможно, это мой единственный шанс.
Многие переходят к штанам, и при виде моей обнажённой плоти их возбуждение даёт мне шанс приблизиться к крошечному проблеску света. Чем ближе я к нему, тем сильнее он мерцает, словно тоже изо всех сил пытается установить контакт. Я так близко… так близко, что чувствую тепло угасающего звёздного света. Боль от свежих порезов на внутренней стороне бёдер ничто по сравнению с мучительной потребностью добраться до него. Я знаю, что этот свет — Легион. Должен быть. И когда я чувствую, как испачканные кровью пальцы Многих гладят мои нежные складки, я бросаю всё в него — боль, стыд, ярость — я использую всё, чтобы вытянуться как можно дальше, превратившись в стрелу, которая вонзится прямо в сердце этого света.
Я отбрасываю боль и отдаю её ему, потому что он намного важнее моей плоти и костей. Я истекаю кровью ради него. И я отчаянно надеюсь, что моей жертвы хватит, чтобы подарить ему жизнь.
Прикосновения прекращаются. Нож со звоном падает на пол. И когда я открываю глаза, вижу Легиона. Но это не он. Не такой, каким я его помню. Не такой, каким должен быть. Его кожа пепельно-серая, щёки ввалились. Вокруг глаз, которые кажутся безжизненными, появились тёмно-фиолетовые круги. Губы сухие и потрескавшиеся, на коже видны повреждения.
Он умирает.
— Иден, — выдыхает он хрипло, будто кричал несколько часов, а может, и дней. — Иден, я… прости меня.
Он спешит развязать меня и натянуть разорванную одежду, но он так слаб и избит, что эти действия, кажется, отнимают у него все силы. Я быстро сажусь, не обращая внимания на раны, и беру его лицо в ладони.
— Что они с тобой сделали? — Мои губы дрожат, а голос срывается от рыданий. — Легион… что они сделали?
Он с трудом сглатывает.
— Я боролся. Каждый день боролся, чтобы остановить их. Я больше не могу… Пожалуйста. Просто закончи это. Закончи всё прямо сейчас.
Я яростно качаю головой.
— Нет. Нет, я не могу.
— Ты можешь. Просто… используй свой свет. Весь. Закончи всё сейчас. Я не могу… больше не могу держаться. Я не могу позволить им причинить вред кому-то ещё.
— Я не сделаю этого, — плачу я. По моему лицу текут слёзы, окрашенные засохшей кровью. — Ты должен остаться со мной. Прошу. Просто останься со мной ещё немного. Я найду тебя, клянусь. Только не сдавайся. Пожалуйста.
Я притягиваю его к себе, принимая вес, пока его тело обмякает от усталости. Он прижимается щекой к моей макушке и обнимает, держась за меня изо всех сил.
— Я долго жил, — шепчет он мне в волосы. — Всё хорошо. Всё хорошо, любовь моя. Ты справишься. Со мной всё будет хорошо.
Я рыдаю, уткнувшись ему в грудь, и чувствую кости там, где раньше были мышцы.
— Но как же я? Как же я? Я же не буду в порядке. Ты понимаешь? Если уйдёшь, я не буду в порядке.
— Будешь, — шепчет он, целуя меня в макушку. — Ты проживёшь долгую жизнь. Обретёшь счастье и любовь, которых заслуживаешь. Те, что я всегда хотел для тебя.
Я качаю головой, не желая ничего слышать.
— Это несправедливо. Я только нашла тебя. Нам нужно больше времени. Нам нужно больше времени.
Он поднимает мою голову за подбородок, чтобы я посмотрела на него, и дарит болезненную улыбку. В его глазах блестят слёзы.