в чуть не каждый день приходит ко мне домой, даже чаще, чем раньше.
Она поскорее провела меня в свою комнату за книжкой и так же спешно назад. И тут миссис Коулман вышла из дневной гостиной. Она посмотрела на нас таким затуманенным взглядом — я даже не была уверена, что она нас видит, пока Мод не сказала: «Привет, мамочка», — тихо так сказала, и миссис Коулман едва заметно кивнула.
Меня так поразил ее вид, что я даже ничего не сказала об этом Мод, и от этого мне стало грустно, потому что я думала, мы с ней делимся всем. Но я не могла заставить себя спросить у нее, почему ее мать так похудела, а в волосах у нее появились седые пряди, а кожа была как стоялая вода. Хуже того — ведь седые волосы всегда можно закрасить или повыдергивать (как это делает мама), а на потускневшую кожу — наложить тоник, — миссис Коулман уже не блещет, как прежде. Да, ее блеск временами был какой-то порочный (вот почему мама ее недолюбливает), но без него она стала совсем некрасивой.
В семье Коулманов явно что-то не так. Не только мать Мод стала сама не своя — несколько месяцев назад внезапно заболела и уехала их горничная Дженни. Может, у них одна и та же болезнь. Мод говорит, что Дженни скоро вернется. Нужно будет посмотреть, не появились ли и у нее седые волосы. Хорошо, что она возвращается, потому что временные горничные были просто ужасны. Ни одна из них не понравилась Мод, и в доме стало не так чисто, судя по тому, что я видела. Растения на площадках покрылись слоем пыли.
Я, конечно, ничего этого не сказала Мод — бедная девочка. Когда мы шли ко мне домой, вид у нее был очень подавленный. Я старалась быть с ней особенно ласковой, даже предложила сходить на официальное открытие местной публичной библиотеки. Ее все лето строили на Честер-роуд, а в четверг днем состоится церемония открытия. Я не горю желанием туда идти, — слушать все эти скучные речи, — но это может взбодрить Мод, ведь она без ума от библиотек. А еще это хороший повод уйти пораньше из школы и пропустить последний урок — математику. Не выношу ее — все эти дурацкие цифры. Вообще-то, мне никакие уроки не нравятся, кроме домашних искусств и композиции, хотя мисс Джонсон говорит, что мое воображение нужно держать в узде — комплимент, я так полагаю!
Маме придется получать разрешение уйти из школы пораньше для нас обеих, потому что мать Мод явно не способна на такие сложные действия. И я думаю, маме и Айви Мей придется пойти с нами, хотя это всего в паре минут ходьбы. Нам с Мод по одиннадцать лет, но нам все еще не разрешают никуда ходить одним, разве что вместе в школу. Мама говорит — никогда не знаешь, что может случиться, и читает всякие ужасы из газет: про младенцев, оставленных замерзать на Хите, или о людях, утонувших в прудах, или о негодяях, ищущих девочек, чтобы замучить.
Когда мы пришли ко мне, я спросила у мамы, можем ли мы все вместе пойти на церемонию открытия библиотеки. Она сказала — «да», такая лапочка. Она никогда мне не отказывает.
Потом Мод попросила о довольно странной вещи.
— Миссис Уотерхаус, — сказала она, — вы бы не могли попросить мою маму пойти с нами? Пожалуйста. Ей нездоровилось последние несколько месяцев, и было бы полезно подышать немного свежим воздухом.
Маму, конечно, эта просьба поставила в тупик (почему Мод сама не может попросить свою родную мать?!), но она пообещала ее выполнить. Я немного расстроилась, потому что не очень-то хочется, чтобы тебя видели в обществе человека, который махнул на себя рукой. Тем не менее я должна поддерживать подругу. И потом, может, маме и не удастся убедить миссис Коулман пойти с нами — все же они не близкие подруги. А если она пойдет, то я, может, как-нибудь ночью прокрадусь к их дому и оставлю бутыль с краской для волос на пороге.
Гертруда Уотерхаус
У меня не хватило духа отказать Мод. Ужасно подумать, что девочка даже не может попросить собственную мать сходить с ней куда-нибудь. Я хотела было спросить почему, но у нее был такой кроткий и грустный вид, что я просто пообещала сделать все возможное, и на этом вопрос был закрыт. Я не думала, что от меня тут будет какая-то польза, хотя и дело-то пустяковое — совместная прогулка. Я никогда не имела на Китти Коулман ни малейшего влияния, и если уж Мод не может убедить ее пойти на столь незначительное мероприятие, то вряд ли это удастся мне.
Тем не менее я зашла к Китти следующим утром, когда девочки были в школе. Как только я ее увидела — почувствовала себя ужасно виноватой: почему я не пришла к ней раньше. Выглядела она ужасно — кожа да кости, и ее прекрасные волосы больше не отливали матовым блеском. Это такой шок — видеть, что жизненные силы совершенно покинули человека, когда-то такого энергичного. Будь я более недоброжелательной, я бы, может, испытала злорадное чувство при виде этой отцветшей красоты. Но мое сердце, напротив, устремилось к ней. Я даже стиснула ее руку, чему она удивилась, однако вырывать ее не стала. Пальцы у ней были холодны как лед.
— Господи, моя дорогая, вы как ледышка, — воскликнула я.
— Правда? — с отсутствующим видом спросила она.
Я сдернула желтую шелковую шаль со спинки дивана и накинула ей на плечи.
— Мне очень жаль, что вы заболели.
— Кто-то разве говорил, что я заболела?
— Нет, но… — Я смутилась. — Мод — она говорила, что у вас некоторое время назад вроде была пневмония. — Это, по крайней мере, было правдой, или так мне казалось, хотя, когда я увидела реакцию Китти Коулман, у меня возникли сомнения.
— Мод так сказала? — спросила она.
Интересно, подумала я, Китти может когда-нибудь не отвечать вопросом на вопрос? Но потом она пожала плечами.
— Впрочем, и это вполне может сойти, — пробормотала она.
Я не поняла смысла этих слов, но выяснять не стала.
Она позвонила в колокольчик, но, когда появилась девушка (это была не их постоянная горничная), Китти посмотрела на нее, словно забыла, зачем ее позвала. Девушка молча смотрела на нее и ждала указаний.
— Может быть, чашечку чая для вашей хозяйки? — предположила я.
— Да, — пробормотала Китти. — Это было бы неплохо.
Когда девушка ушла, я спросила:
— Вы показывались врачу?
— Зачем?
— Чтобы поправиться. Может быть, он пропишет вам что-нибудь тонизирующее. Или назначит водные процедуры. — Я тщетно пыталась припомнить какие-либо средства против поразившего ее недуга, что бы это ни было. Но в памяти всплывали лишь отрывки из прочитанных романов, в которых героиня уезжает лечиться на воды в Германию или отправляется на юг Франции, к солнышку.
— Доктор сказал, что для восстановления сил мне нужно хорошо питаться и дышать свежим воздухом, — механически повторила Китти. Однако же вид у нее был такой, будто в день она съедала не больше ложки, и у меня были большие сомнения, что она вообще выходила из дома.
— Вот об этом-то я и хотела с вами поговорить. На днях я собираюсь сводить своих девочек на открытие библиотеки на Честер-роуд, вот и подумала, что, может, вы с Мод к нам присоединитесь. А потом мы могли бы прогуляться в парк Ватерлоо. — Я чувствовала себя немного глупо, потому что у меня это прозвучало так, будто я предлагала минимум экспедицию в Антарктику, а не банальную прогулку.
— Не знаю, — ответила она. — Это далековато.
— Да библиотека-то совсем рядом, — тут же сказала я, — и нам вовсе не обязательно подниматься на холм, чтобы выпить чаю, — мы можем найти место и поближе. Или вы могли бы заглянуть ко мне. — Китти никогда не была в моем доме. Мне вовсе не хотелось, чтобы она увидела мою тесную гостиную, но я чувствовала, что должна ее пригласить.
— Я не…
Я ждала, пока Китти закончит предложение, но она остановилась на полуслове. Что-то с ней произошло — она была похожа на ягненка, который заблудился и теперь бесцельно бродит по полю. Я не была в восторге от того, что мне приходится играть роль ее пастыря, но я также знала, что Господь не велел пастырю судить стадо Его. Я снова стиснула ее руку.
— Что с вами случилось, моя дорогая? Что вас так огорчило?
Китти устремила на меня взгляд. Глаза у нее были такие темные — словно в колодец смотришь.
— Я провела жизнь в ожидании чего-то, — сказала она. — А теперь я понимаю, что ничего уже не будет. А может, оно уже и было, но я в тот момент моргнула и все пропустила. И я не знаю, что хуже — пропустить случившееся или знать, что тебе и пропускать-то нечего.
Я не знала, что ей ответить, потому что не поняла, о чем она толкует. Однако что-то сказать было нужно.
— Я думаю, что на самом деле вам очень повезло, — сказала я как можно строже — насколько духу хватило. — У вас прекрасный муж и замечательная дочь. У вас чудесный дом и сад. У вас есть пища на столе и кухарка, которая ее готовит. Многие позавидовали бы такой жизни. — «Хоть и не я», — добавила я про себя.
— Да, но… — Китти снова замолчала, выискивая что-то на моем лице. По всей видимости, она не нашла того, что искала, поскольку потупила взор.
Я отпустила ее руку.
— Я вам пришлю тонизирующее, которое готовила для меня моя матушка, когда мне нездоровилось, — бренди, яичный желток и немного сахара. Уверена, что это средство быстро поставит вас на ноги. И… у вас есть бриолин? Нанесите немного на гребень, и он сотворит чудо с вашими волосами. И, моя дорогая, приходите на церемонию в четверг. — Китти открыла рот, чтобы что-то сказать, но я храбро ее перебила. — Я настаиваю. Мод будет так рада — она очень хочет, чтобы вы пошли. Вы же не станете ее разочаровывать. Она такая хорошая девочка — лучшая в классе.
— Правда?
Как это так — не знать об успехах своей дочери?!
— Мы зайдем за вами в четверг в половине третьего. Свежий воздух пойдет вам на пользу. — Прежде чем она успела возразить, я поднялась и натянула перчатки. Не став дожидаться, пока подадут чай (их девушка уж очень медлительная), я поспешила откланяться.
Впервые со времени знакомства с Китти Коулман не она, а я задавала тон в наших отношениях. Но я не наслаждалась собственной властью — я чувствовала себя просто ужасно.