Советник кивнул:
– Да. Лекарь сказал, что княжна умрет. Но есть одно средство, которое может ей помочь.
– Какое?
– Я рассказывал тебе о Погребальном шатре павшего бога. Рядом с шатром растет целебная пробуди-трава. А охраняет тот шатер чудище, которое пьет воду из родника бессмертия и не может ни сгинуть, ни помереть. Ты пойдешь в Гиблое место и принесешь мне эту траву.
Несколько секунд Глеб потратил на то, чтобы переварить слова Егры. Так вот что имела в виду Наталья, когда говорила про «единственный способ». Выходит, гадалка не обманула ее.
«Ты мне люб, – прозвучал в ушах у Глеба нежный голос княжны. – Я сделала это ради тебя. Помни об этом».
Глеб облизнул губы, угрюмо посмотрел на советника и спросил:
– Почему ты решил, что я на это гожусь?
– Мне сказали, что ты колдун. Что ты высекаешь пламя из пальцев и что твой посох плюется огнем. Так ли это?
– Так.
– Я не верю, что ты колдун. По мне, так ты обычный самозванец и вертляй. Но я знаю, что княжна тебе по нраву. Да и нет у тебя другого выхода. Либо Гиблая чащоба, либо топор Драного ката.
– Послушайте… – Глеб нечаянно дернул руками и поморщился от боли. – Вы похожи на здравомыслящего человека. Неужели вы верите во всю эту чушь с «пробуди-травой»?
– Ты пойдешь не один, – сказал Егра. – С тобой пойдут еще четверо. А до сердца Гиблого места вас доведет отряд княжьих ратников-охоронцев.
– А дальше? – спросил Глеб. – Ратники не пойдут дальше?
Егра покачал лысой головой:
– Нет.
– Почему?
– Потому что никакая сила не заставит их туда пойти. Они слишком сильно дорожат своими ничтожными душами.
Глеб мрачно усмехнулся.
– А я, по-твоему, не дорожу?
Егра устало прищурился.
– Тебе я даю выбор, чужеземец. Либо ты спасешь княжну, либо сгинешь в подземелье.
Глеб посмотрел на Егру долгим тяжелым взглядом. Потом разомкнул разбитые катом губы и проговорил:
– Ты сказал, что со мной пойдут еще четверо. Кто они – эти четверо?
– Первый – охотник Громол. Полонен за то, что устроил в кружале побоище и убил княжьего мытаря.
– Громол убил не мытаря, а оборотня, – угрюмо возразил Глеб. – Мытарь обратился! Я сам это видел.
– Это не имеет значения, – отрезал Егра. – Убитый Давило Гусь был княжий мытарь. А за убийство княжьего мытаря наказание одно – смерть.
Глеб усмехнулся.
– Хорошенькие у вас тут законы. А еще трое?
– Их мне еще предстоит выбрать, – глухо ответил Егра. Он оперся на позолоченный посох и медленно поднялся с табурета. – Когда наступит время, за тобой придут. А до тех пор тебя никто больше не тронет. Я прикажу, чтобы тебе принесли соломенный тюфяк и вареного мяса. Отдыхай.
Егра повернулся и, тяжело опираясь на посох, захромал к двери.
Вдоль клеток он прохаживался медленно и важно. Возле одной остановился, глянул на огромного косоглазого татарина в ватном халате и спросил у Драного ката:
– А это что за чудище?
– Печенежский богатырь Алатык, – ухмыляясь, объяснил кат. – Поляне взяли его во время битвы у Пучай-реки. Он сбежал и как раз попался в руки нашим. Севка Рвач хотел ему резать язык и рвать ноздри, да я не дал.
– Почему?
Драный кат прищурил на татарина жестокие глаза:
– Чтобы от боли и пустоты бескровой не сдох. Мне на нем еще гофские пыточные машины надо опробовать. Добрый кусок мяса, жалко, коли задарма пропадет.
Некоторое время советник разглядывал Алатыка, затем отвел взгляд и двинулся дальше. Мимо клеток с полуживыми, окровавленными и обессилевшими от пыток крестьянами он прошел, не останавливаясь. Остановился у клетки, в которой сидел высокий седовласый и седобородый старик.
– Кто таков? – спросил Егра.
– Осьмий, – объяснил кат. – Бродячий мудрец. Бывал в землях греческих и латинских.
– За что полонили?
– За проповеди. Говорил, что наши боги – не настоящие. А настоящий – един токмо Иисус.
Советник взглянул на старика с интересом.
– Ты правда так думаешь? – спросил он.
Старик гордо поднял голову и торжественно проговорил:
– Credo in unurn Deum, Patrem omnipotentem![1]
Егра нахмурился.
– Ты только лаять умеешь или по-человечьи тоже говоришь? – презрительно осведомился он.
– Лаять? – Старик усмехнулся. – Это латынь, невежда.
Егра слегка покраснел и отвернулся от клетки.
– Есть еще кто-нибудь? – спросил он у Драного ката.
– Подходящего матерьяла мало. Есть, правда, еще один добытчик, Васька Ольха. Но уж больно зелен да глуп.
– Добытчик? – Егра прищурился. – Нашли при нем бурую пыль?
Кат кивнул:
– Угу.
– И много нашли?
– С кулак.
– Веди!
Кат двинулся вперед, Егра за ним. Остановившись у самой дальней клетки, Драный кат показал пальцем на скорчившегося на лавке парня и сказал:
– Вот этот.
Егра остановился и с любопытством взглянул на добытчика.
– На вид крепкий.
– Крепкий, – согласился кат. – Да на голову слабоват.
– Нам его голова без надобности, – возразил Егра. – Раз добытчик, значит, бывал в Гиблом месте и знает чащобу. Приготовь мне его вместе с Громолом, татарином и стариком.
– Старика тоже? – не поверил ушам кат.
Егра усмехнулся.
– Старый лев гривой сед, да мудростью крепок. Дай им всем теплые тюфяки. И мяса дай. И еще яблок с луком, чтоб не оцинговели. Ежели кто из них к послезавтрему занеможет – я тебя самого в Гиблую чащобу отправлю. Все понял?
– Все.
– Исполняй.
Егра повернулся и, тяжело опираясь на золоченый посох, захромал к выходу.
Следующий день прошел в приготовлениях. Глебу вернули ружье и патроны. Охотнику Громолу также всучили все его вооружение, включая кинжал из белого металла, меч-скрамасакс, колчан с пучком стрел и небольшой лук.
Алатыку княжий поручик Путята самолично повесил на пояс кривую саблю. Не остался без оружия и Васька Ольха. А вот мудрец Осьмий от мечей да кинжалов отказался. Когда поручик Артамон пытался всучить ему хоть боевой топорик, Осьмий поморщился и изрек:
– Не тот силен, кто рукой тяжел, а тот, кто разумом разумеет и душой объемлет.
На том и закончили спор.
На охотника Громола Глеб поглядывал с нескрываемым уважением. Слишком жива была в его памяти картина расправы над оборотнем.
Громол был неразговорчив и держался немного особняком от прочих. Одежда на нем была та же, что и в кружале. Грубая замшевая куртка, кожаные штаны, сапоги-ичиги с высокими голенищами. Бороду он аккуратно подрезал острым кинжалом, а длинные темно-русые волосы помыл в копане с дождевой водой, а потом зачесал назад, отчего стал выглядеть чистым и опрятным.
Общее впечатление опрятной аристократичной мужественности портила дурацкая кожаная шапка, которую охотник нахлобучил себе на голову. Она была похожа на остроконечный шлем со свисающими на щеки длинными «ушами». Судя по всему, шапка эта была чрезвычайно удобна и практична, раз такой человек, как Громол, носил ее.
Пораздумав, Глеб захотел себе такую же.
Ночь полонцы переночевали в избе поручика Путяты под недремлющим оком конвоя. А утром сели на коней и выехали в дорогу. Глебу, по его просьбе, дали самую смирную кобылку. Однако и на нее Глеб первые несколько минут поглядывал с опаской.
Слава богу, ездить верхом ему приходилось и раньше. Правда, было это давно, лет этак десять назад. Тогда их всем классом вывозили «на свеклу» – помогать колхозникам убирать урожай. Днем школьники горбатились в поле, а по темноте ходили с местными пацанами в ночное, катались на лошадях и пили с ними у костра ворованную самогонку. Веселое было лето, лихое. Эх…
С полонцами и Путятой поехали пятеро отборных ратников. Все молчаливые, суровые, крепкие и при полном вооружении. Глеб с ходу окрестил их «заградотрядом». Думал, придется разъяснять, но Громол и Васька Ольха поняли без всяких разъяснений, а печенегу Алатыку и мудрецу Осьмию до слов Глеба не было никакого дела.
Проезжая по Хлынь-граду, Глеб обратил внимание на толпу, собравшуюся на площади, и вопли глашатого, который сидел на огромном коне и читал по берестяной грамоте княжий указ.
– …Подминают наше княжество со всех сторон вороги! Хазары войной грозят, хоть исправно их казну щелягами осыпаем! С запада гофские и франские вельможи вознамерились наши земли к рукам прибрать! На юге – одичалые печенеги, кои родства свого с нами не признают, чрез головы полян до нас добираются! Голядский князь – и тот на наши поля да леса зарится. Посему повелеваю: выискивать среди городского и сельского люда тех, которые слушают, чтобы ворогам затем наушничать, тайны наши пересказывать! Находить и охоронцам княжьим об них докладывать!
Глашатай перевел дух и продолжил:
– А еще повелеваю: с нынешнего дня кто бурую пыль самочинно добывать станет – того обречь гибели лютой, и прах его по ветру рассеян будет!
– Немного теперь охотников на бурую пыль найдется, – сказал Глеб. – Может, вообще самочинно добывать перестанут.
– Не перестанут, – возразил Васька Ольха. – Добудешь бурой пыли с ведерко, считай – богач. Ради этого и башку на плаху положить не жаль.
Вскоре выехали из города и поехали по широкому большаку. Вокруг качали кронами деревья, шелестели на ветру высокие травы. Громол ехал молча. Глеб время от времени поглядывал на охотника, стараясь обнаружить на его лице следы обиды – ведь арестовали Громола незаслуженно. Но лицо охотника было по-рыцарски спокойным и отрешенным.
Еще невозмутимей выглядел печенежский богатырь Алатык. Лошадь ему подыскали рослую, толстоногую, под стать самому Алатыку. Печенег ехал, глядя прямо перед собой и не вступая ни с кем в беседу. Со стороны могло показаться, что он дремлет в седле.
А вот Васька Ольха болтал почти без умолку. Видно было, что у парня неспокойно на душе и он старается отвлечься от своей тоски праздной болтовней.
Глебу тоже было тяжело и муторно. Он никак не мог определиться с тем, как ему следует относиться ко всему, что происходит вокруг? Как к бреду? Как к кошмарному сну? Но свежи еще были ссадины и синяки на его лице и крепки были воспоминания о дыбе. Слишком крепки, чтобы считать их всего лишь сном.