– Я думал, что нет, – ответил охотник, хмуря брови. – А теперь вижу, что да.
Глава шестая
Три часа без отдыха странники шагали по Гиблой чащобе, стараясь держаться ближе к реке. А когда солнце вскарабкалось к зениту, Громол объявил привал.
Глеб, Крысун, Васька и Айсарана побросали котомки и сумки на траву и уселись рядом, с наслаждением вытянув гудящие от усталости ноги.
Громол расчистил от травы площадку, взял в руку веточку и стал что-то чертить.
– Вот, зрите, – сказал он, указывая на чертеж. – Сей круг – Черный бор. А вот тут, в пятнадцати верстах от каменной межи, Гиблая чащоба. Верст через восемь, а то и меньше, будет деревня Моревка. Там прежде руду добывали. После добыч пещеры остались. В тех пещерах волколаки от света дневного хоронятся. Мы через Моревку днем пройдем. И молите Даждьбога, чтобы солнце не скрыли мороки.
Васька Ольха хмыкнул и с сомнением посмотрел на охотника.
– А откуда ты, дядька Громол, про пещеры знаешь? – поинтересовался он.
– От добытчиков и промысловиков слышал, – ответил тот спокойно.
– Но ведь оттуда никто не возвращается.
– Есть, которые возвращаются, – сказал Громол.
– А…
– Ежели хочешь по делу спросить – спрашивай, а ежели заради праздного интереса, то лучше молчи.
Васька закрыл рот и насупился.
– Верстах в трех-четырех от Моревских рудников, – продолжил охотник, – начинается Кишень-град. Вельми богатый был град, с палатами каменными. Подклеты тех палат до сих пор целы. А кое-где и стены домов остались…
– А много вокруг него упырей? – спросил дрогнувшим голосом Васька.
– Немного. Время быстротечное не токмо людей, а и злыдней не щадит. Да и зверья в лесу все меньше. Не упырей нам с вами бояться надо, а темной нелюди.
– Нелюди? – с любопытством переспросил Глеб. – А это что за чудовища?
Громол взглянул на него спокойным взглядом и ответил:
– Потомки бывших жителей Кишеня.
– Да разве они уцелели?
– Некоторые уцелели. А это их правнуки. Или праправнуки. Сказывают, в Кишене, по подполам да подклетам, этой нелюди много хоронится. Как минуем Кишень, выйдем к узкой речке Протекайке, – продолжил Громол. – А она нас до самого Пепельного озера доведет. Ну а дальше видно будет.
Громол выпрямился и швырнул веточку в траву. Васька Ольха посмотрел на него снизу вверх и сказал:
– Дядька Громол, можно тебя попросить?
– Проси.
– Ежели я помру – не сжигай меня, а закопай в землю.
Громол прищурил серые глаза.
– Так ведь в упыря обратишься.
– А ты свяжи мне руки и ноги веревками и камень на могилу навали.
Охотник нахмурился и покачал головой:
– Это еще хуже будет.
– Ничего. Не хочу дымом стать и по воздуху рассеяться. Осьмий говорил, что в конце веков будет Страшный суд, и Господь всех покойников из земли подымет. А как он меня подымет, если ты меня сожжешь? Лучше я буду в земле связанный лежать и Господа Иисуса дожидаться.
Громол вздохнул:
– Дело твое.
– Нет, ты пообещай!
– Обещаю.
– Предками своими поклянись!
– Клянусь.
Васька успокоился. А Громол посмотрел по сторонам, потом глянул на небо, перевел взгляд на своих спутников и сказал:
– Надо воздать жертву богам. Без их помощи с темными злыднями не совладаем.
– А ты знаешь, как это делается? – поинтересовался Глеб.
– Да, чужеземец, знаю.
Жертвенный костер – дело ответственное. Богам можно давать только мясо и жир зверей и птиц тайги. Громол сходил в лес и через пятнадцать минут вернулся с тремя убитыми куропатками.
Их и принесли в жертву лесным богам.
После разожгли сам костер. В полный рост, но покорно склонив головы, стояли перед жертвенным костром Громол, Глеб, Васька, Крысун и Айсарана. Лица их были сосредоточены и строги.
Глеб смотрел на огонь, и перед глазами у него проходили лица погибших товарищей. Алатык, Осьмий… Старика было особенно жалко. Алатык – воин, а для воина погибнуть на поле брани – удача и почет. Но старик Осьмий был человеком мирным и далеким от ристалищ.
И какого черта Васька поперся тогда в лес? Любви захотел, идиот. И где – на подступах к Гиблой чащобе! В месте, кишащем чудовищами!
Глеб вздохнул. Ладно, не стоит ругать Ваську. В сущности, он парень неплохой. А что Осьмий погиб, так на то была воля богов. Перун так распорядился. Или Сварог. Ну, или кто там у них еще есть?
Глеб вдруг с удивлением поймал себя на том, что начинает мыслить, как местные люди. Воля богов, Перун… Какого черта?
До сих пор трудно было поверить, что все это по-настоящему. В глубине души Глеб продолжал надеяться, что все события минувших дней – не более чем порождения его больной фантазии. Вот закроет он сейчас глаза, откроет вновь – и исчезнет страшный лес, напичканный ужасными тварями.
Но не исчезал.
Глеб вздохнул, глянул на охотника и тихо спросил:
– Как думаешь, Громол, умирать страшно?
– Смерть – лишь ступень, – спокойно ответил охотник. – Коли ступишь на нее твердой стопой, себя сохранишь. А коли испугаешься да споткнешься, себя потеряешь.
– А я ведь в людей стрелял, – сказал Глеб, глядя на огонь. – И даже попал. Как знать, может, те два газара уже умерли от потери крови или сепсиса. Если так, то я – убийца.
Громол покосился на Глеба.
– Об этом после подумаешь, когда в Хлынь с пробуди-травой воротимся. А сейчас держи ум хладным. Таперича здесь каждый от каждого зависит, и мысли тоскливые я в твою голову не допущу.
Глеб вздохнул, повернулся и отошел от жертвенного костра. Смотреть на дымящиеся птичьи трупики не было никакого удовольствия.
Перед тем как двинуться дальше, Громол учил своих спутников:
– Помните: коли в Гиблом месте помрете, упырями станете. И кусать себя ядозубым упырям да оборотням не давайте. У них слюна гнилая – отравит, в нежить обратит.
– А как насчет темных нелюдей? – поинтересовался Глеб. – Они так же опасны, как оборотни?
Громол нахмурился.
– Этих мало кто видал. Сказывают, они, как люди, но уродством обезображены. У кого четыре руки, у кого – две головы. У кого – голова шакалья, а у кого – совиная. Один промысловик рассказывал мне, что они ненавидят людей. Как бы то ни было, но думаю, что они опаснее оборотней.
– Почему? – поинтересовался Крысун.
– Потому что оборотни – звери. Упыри и того хуже. А нелюдь разумна и хитра. И оружием умеет пользоваться не хуже нас с вами.
Васька вздохнул и неуклюже перекрестился:
– Господь Иисус, обереги нас от лесной нелюди!
Крысун взглянул на него неприязненно.
– Боишься, оголец? – ехидно поинтересовался он.
– Убоялся бы, кабы в Иисуса не веровал, – спокойно ответил Васька. – А еще меня Осьмий защищает. Чего мне бояться?
Крысун хотел сказать что-то едкое, но Громол его перебил:
– Я забыл еще про одно сказать. Слышал я от промысловиков и отчаянных людей, что близ погостов кишеньских живет смерть-баба. Одни называют ее Ягой, другие – Мамелфой. Живет она в домовине надмогильной. Домовина ее стоит на двух столпах. Не знаю – правда то или нет, но сказывают, что, ежели с Мамелфой договоришься, быть тебе целу. А ежели нет – она на тебя всех упырей кладбищенских спустит.
– А как с ней договориться? – спросил Крысун.
– Нужно сердце свое живое в залог оставить. А взамен даст тебе Мамелфа-Яга мертвое. И будешь ты ходить по свету с мертвым сердцем, покуда обратно его у Мамелфы не обменяешь.
– Жуткая сказка, – улыбнулся Глеб. – Ты ведь сам ее не видел?
– Не видел.
– Ну, тогда и говорить о ней нечего. Я готов поверить в упырей и мутантов, но в то, что у человека можно вынуть сердце и вставить ему взамен мертвое… – Глеб покачал головой: – Нет, этого не бывает.
– Пусть боги сделают так, чтобы ты был прав, – сказал охотник. – Ну, все. Погребальный костер догорает, нужно собираться в дорогу.
…Берег реки все гуще затягивался камышами и рогозом. Деревья все ближе подступали к кромке воды. Путникам приходилось дальше и дальше забирать в лес.
Глеб, натерев с непривычки ноги, плелся, прихрамывая, позади всех. Айсарана шла то возле него, то прибавляла шагу и нагоняла Ваську Ольху.
Они прошли еще несколько верст, когда Айсарана решилась заговорить с Васькой.
– Слышишь, Ольха, – заговорила она смущенно.
– Ась? – откликнулся Васька.
– Я сказать тебе хочу.
– Ну, говори.
– Я тебя из жалости любила.
Несколько шагов они прошли молча. Потом Васька вздохнул и сказал:
– Я знаю.
– Но больше я тебя не жалею.
– И это знаю.
Еще несколько шагов прошли они в молчании.
– Ты меня теперь совсем не любишь? – спросил Васька.
– Я хотела бы тебя любить. Но сердце мое прикипело к Глебу. Он мне во сне снится.
– Мне тоже много всякого снится, – хмуро сказал Васька. – Ну и что с того?
– Я по нему томлюсь. И я о нем думаю. Все время. Даже когда с тобой…
– Молчи. – Васька болезненно поморщился. – Прошу тебя, не говори ничего. Мне почему-то больно. – Васька сжал кулаки. – Я на тебя злюсь, – глухо проговорил он. – Я могу тебя убить, Айсарана. И его могу убить.
Васька закусил губу. Айсарана еще немного прошла с ним, потом отстала и поравнялась с Глебом.
– Глеб, – тихо позвала она.
– Что? – отозвался Орлов, не поворачивая головы.
– Ты красивый. Зачем ты родился на свет? Не было бы тебя, я бы не мучилась.
Орлов покосился на нее с удивлением.
– Если бы меня не было, газары сожгли бы тебя на костре.
– Пусть бы лучше сожгли, – с болью в голосе сказала Айсарана. – Я смерти не боюсь. Но ты меня измучил.
– Что-то я тебя не понимаю, Айсарана. Ты ведь спишь с Васькой Ольхой. И вроде у вас все хорошо. Вы оба счастливы.
Айсарана покачала русоволосой головой.
– Я Ваську любила из жалости, – сказала она негромко. – Это не по-настоящему. А тебя… Тебя я люблю телом. Оно по тебе тоскует. Каждую ночь. – Айсарана вздохнула: – Я ничего не могу с собой поделать.