– Привет, Сань, – он кивнул в сторону «Айсберга», – тухловато тут у вас, как я погляжу.
– Спасибо, что согласился помочь, – Александру понадобилось некоторое усилие, чтобы сделать шаг навстречу и пожать протянутую руку.
– За последние часы диспозиция не изменилась? – Эдуард сразу дал понять, что всецело сосредоточен на стоящей перед ним задаче и не намерен отвлекаться на обсуждение старых претензий и сведение счетов. Пока, по крайней мере.
– Все по-прежнему, если не считать нового видеоролика, выложенного ими в Сеть буквально несколько минут назад. Нам пришлось его заблокировать, даже несмотря на возможные риски.
– Волочин будет недоволен.
– Я понимаю, что тем самым ставлю Юлю под удар, но выпустить такой материал в открытый эфир я просто не могу. Это уже за гранью.
– Что же там такого? – требовалась весьма веская причина, чтобы заставить Александра рискнуть здоровьем и даже жизнью родной дочери.
– Эм-м-м, если без подробностей, то видеоряд достаточно шокирующий, чтобы вызвать «отскок» у тех, кто с ним ознакомится. У нас уже после первого ролика были прецеденты, а новый бьет по психике на порядок сильней. И тогда – конец всему. Полный хаос. Такого я допустить не могу ни в коем случае.
– Ясно, – Эдуард вскинул руку и посмотрел на часы, – выходит, времени у нас в обрез. Очень скоро Волочин выяснит, что его агитку зажали, и…
– Именно так, – вздохнул Александр, – мы рассчитывали, что у нас будет возможность как следует проработать и согласовать все детали операции, но обстоятельства вынуждают нас действовать немедленно. Придется импровизировать, хотя меня такая перспектива и не воодушевляет.
– Что ж, тогда не будем медлить, – Эдуард кивнул брату, и они зашагали к подъезду, – сориентируемся на месте. Группа готова?
– Да. Двадцать человек, включая медиков и специалистов по минно-взрывному делу, электронике и связи. Только добровольцы. Я предупредил их, что…
– Что? – в голосе Эдуарда послышалась усмешка.
– Ну… особо глубоко в детали я не вдавался. Сказал им, что ты – человек непростой, и работая рядом с тобой, они подвергаются определенному риску и все, – Александр смущенно почесал нос, – в общем, верни их обратно нормальными людьми, ладно?
– Ой, да брось! – Эдуард рассмеялся и хлопнул брата по плечу, – я уже давно не тот неуравновешенный юнец, каким был прежде.
– Хотелось бы верить, – Александр остановился перед стеклянными дверьми, за которыми, в холле, виднелись ожидавшие их вооруженные бойцы, – а то в противном случае получится, что для борьбы с одним психом я пригласил другого, еще хлеще.
– Саш, я не надеюсь, что мы с тобой сразу же наладим полное взаимопонимание, и ты не обязан верить каждому моему слову, но здесь и сейчас я все же хотел бы расставить некоторые точки над i, и чтобы потом нам больше к этому вопросу не возвращаться.
– Хорошо, я слушаю.
– Я прекрасно помню, как в первый день моего изгнания ты заметил, что когда-нибудь я еще поблагодарю тебя за это. И знаешь, что? Все именно так и случилось!
Да, поначалу меня, естественно, переполняла злость. Я буквально дышал жаждой мести, с утра до вечера обдумывая изощренные планы ее осуществления и смакуя всевозможные истязания и кары, что я изобретал для тебя и других членов Совета. Но реализация моих замыслов требовала тщательной подготовки, требовала изучения огромного количества информации, требовала освоения новых знаний и навыков.
И я занялся работой над собой, над своим телом, своим духом и своими способностями, совершенствуя и тренируя себя во всех возможных аспектах.
– Да, я был в курсе твоих… занятий, – признал Александр, – и, признаться, твоя одержимость иногда меня даже пугала.
– Любовь и ненависть – два самых сильных чувства, способных преобразить человека до неузнаваемости. Как в лучшую, так и в худшую сторону.
– А в какую изменился ты?
– Я не стал лучше или хуже как человек. Я просто стал… другим. Более сдержанным, рассудительным, осторожным, но, одновременно, и более циничным, жестким, целеустремленным, – Эдуард развел руками, – но, чем больше я узнавал, чем шире раздвигались границы моего кругозора, тем лучше я понимал тебя и мотивы твоих поступков. Ко мне пришло понимание причин, побудивших тебя организовать мою ссылку, и я не мог не признать, что дал тебе более чем достаточно оснований для такого непростого решения. Я понял, что ты был прав.
– Не может быть! – не удержался Александр от саркастического замечания.
– Ты мне не веришь, но я постараюсь делом доказать тебе свою искренность. Ты ставил мне в пример Эдмона Дантеса, и твои слова оказались воистину пророческими! Я сумел переродиться так же, как и он. Но, в отличие от графа Монте-Кристо, я не жажду мести. Более того, я действительно тебе благодарен.
– Отрадно слышать. Но, как мне кажется, потребуется еще некоторое время, чтобы теперь изменился и я.
– Разумеется. Не все сразу. Сперва давай разберемся с насущными проблемами.
– Да, приступайте. Все Корректоры и экстренные службы будут наготове и займутся приведением здания и его жильцов в порядок сразу же, как только ты сообщишь об успешном завершении операции. Нам предстоит еще очень много работы.
– Хорошо, – Эдуард шагнул к дверям, которые послушно скользнули в стороны при его приближении, – а потом, когда все закончится, мы вместе с тобой сделаем этот мир… лучше.
Считается, что можно бесконечно долго смотреть на огонь, воду и то, как другой работает. Но я обнаружил, что почти столь же долго способен любоваться тем, как баба мутузит посягнувшего на ее честь мужика.
Сначала, когда Кира дубасила его ногами, тот еще пытался вяло отбиваться, но вскоре сдался, а моя жена только-только начала входить во вкус, охаживая его и так и эдак. Вскоре наш сексуально озабоченный проводник уже превратился в беспомощную окровавленную тушу, колышущуюся от каждого удара, а она и не собиралась останавливаться.
Мне, разумеется, тоже хотелось внести посильную лепту, но тесная каморка не позволяла развернуться двоим, и мне оставалось только наблюдать за тем, как хрупкая девушка, в прошлой жизни увлекавшаяся классической музыкой и не обидевшая даже мухи, избивала насильника с такой слепой и безудержной яростью, какой я от нее совершенно не ожидал.
Кира утерла со лба пот и подобрала с пола брошенный мною табурет.
– Мне кажется, он уже понял, что был неправ, – заметил я осторожно.
– Зато я еще не все ему высказала, – она с размаху опустила табурет, целясь в область ниже пояса.
– Я понимаю, но, боюсь, он тебя уже не слышит.
– Думаешь? – Кира по инерции еще несколько раз врезала несчастному, которого мне уже было немного жаль. Совсем чуть-чуть, самую малость, – предлагаешь подождать, пока он очухается, и потом продолжить?
– Если он вообще теперь хоть когда-нибудь очухается, конечно.
Мужик уже не шевелился, и даже кровавые пузыри на его губах перестали надуваться. Я констатировал данный факт с холодным равнодушием ученого, наблюдающего за гибелью бактериальной культуры. Занятно. Еще два дня назад чья-то смерть полностью выбивала меня из колеи, заставляя непрестанно рефлексировать и мучиться кошмарами, а сейчас я совершенно спокойно смотрел на потенциальный труп, автором которого являлись мы с Кирой. На семейном подряде, так сказать. Ни растерянности, ни испуга, ни раскаяния. Обстоятельства так сложились, только и всего.
Жена поставила табурет и села на него, тяжело дыша.
– Экая жалость! Теперь придется ждать до встречи на том свете, чтобы закончить.
– Не кручинься так, – я провел ладонью по ее волосам, – вполне возможно, ждать нам осталось не так уж и долго.
– Почему ты так считаешь?
– Если мы останемся тут, то через несколько дней отдадим концы от голода и жажды. А если попробуем спуститься по коллектору, то…
– То что?
– Ну, тут всего два варианта: либо мы спасемся из этого многоэтажного ада, либо найдем свой конец. Будем надеяться, что быстрый.
Мы посмотрели на открытый люк, ведущий в шахту, ведущий в неизвестность.
– Я голосую за то, чтобы попробовать спуститься, – заявила Кира, – как говорится, лучше принять смерть среди приличного общества, чем жить в окружении идиотов.
– Тогда я, по традиции, пойду первым, а ты спускайся следом. По крайней мере, если вдруг сорвешься, то хоть приземлишься мягко.
– Умеешь же ты мыслить позитивно!
– А что еще тут остается? Надо же хоть как-то скрашивать окружающий нас ужас, – зажав фонарик в зубах, я перекинул ногу через край люка, нащупывая первую ступеньку, – в любом случае, двум смертям не бывать…
От фонаря, кстати, толку оказалось крайне мало. Он освещал крохотный пятачок стены перед самым моим носом и все. Шахта оказалась настолько узкой, что, наклонив голову, я не мог ни черта рассмотреть внизу, любуясь на свои ноги, которые загораживали весь обзор, а при попытке посмотреть вверх я упирался затылком в стену позади. Приходилось просто перебирать ступеньки, оказавшиеся вполне крепкими, несмотря на хлипкий внешний вид, в надежде, что рано или поздно они все же должны закончиться.
Несмотря на то, что я с нетерпением ожидал окончания спуска, дно шахты ударило меня по пяткам довольно резко. Я вынул фонарик изо рта и, немного осмотревшись, обнаружил у себя за спиной еще один люк, аналогичный тому, через который я забрался в коллектор.
Сверху послышались чертыхания спускающейся следом Киры.
– Я уже внизу! – крикнул я ей, чтобы приободрить.
Люк не был заперт, и я без особых проблем выбрался наружу, но в следующую же секунду оказался прижат к стене, чувствуя неприятный металлический холод на своем затылке.
– Только пискни – и будешь любоваться на собственные мозги, разбрызганные по окрестностям! – процедил мне в ухо чей-то хриплый голос, – руки за спину!
У меня забрали фонарик, и на моих сведенных сзади запястьях с коротким хрустом затянулась пластиковая удавка.