В соседнем сосуде находился рот с толстым языком в окружении длинных щупалец, похожих на пальцы.
– А это что? – спросила я. – Никогда не видела такого органа.
– Это морское существо. Просто украшение, – ответил он.
Я все еще рассматривала эту диковинку, когда доктор Шивершев добавил:
– Вы, кажется, дружили с той медсестрой…
Затаив дыхание, я расправила плечи, как учил меня Томас, и, не давая ему продолжить, отрезала:
– Сестрой Барнард. Да. Мы жили в одной комнате.
– Вы были близки? – полюбопытствовал доктор Шивершев.
Странно, что он об этом спрашивает.
– Сестра Барнард была очень хорошей медсестрой. Вдвоем мы работали слаженно.
– Помнится, я видел вас вместе. Вы всегда ходили парой, прямо как близнецы, если не считать разницы в росте, конечно. Вприпрыжку носились по больнице туда-сюда, как неразлучная парочка пингвинов.
Я поняла, что нужно проявить осмотрительность. В свое время про нас сплетничали в больнице. Остается надеяться, что те кривотолки не достигли ушей Томаса. Иначе он обвинит меня еще в чем-нибудь противоестественном.
– Да, но теперь я замужем. И счастлива.
– Не сомневаюсь.
Прием был окончен, я направилась к выходу, но должна была прояснить еще один вопрос.
– Доктор Шивершев, могу я рассчитывать на то, что о содержании нашего разговора никто не узнает?
– Почему вы спрашиваете? – Было видно, что он оскорблен.
– Вы лично знакомы с Томасом, поэтому я хотела бы быть уверенной, что этот наш разговор останется между нами. Не хотелось бы мне стать предметом обсуждения между мужчинами, даже если они врачи.
Доктор Шивершев расхохотался, что меня удивило: прежде я не видела, чтобы он когда-нибудь смеялся.
– Миссис Ланкастер, пока ваш муж оплачивает счета, я плохо представляю, о чем вообще мы могли бы с ним разговаривать.
12
Айлинг начала учебу на курсах медсестер в Лондонской больнице через несколько недель после меня. Она никогда не объясняла, почему прибыла с запозданием, и вообще была не склонна рассказывать о себе, разве что в самых общих выражениях. В свойственной ей манере отделывалась шуткой, переводя разговор на другую тему. Полагаю, она думала, что никто не распознает ее уловку, но я никогда не лезла к ней в душу, ведь у каждого из нас есть свои тайны. Решила, пусть считает, что со мной ее хитрость прокатывает. Мне было известно, что отец ее не мог похвастать образованием в традиционном смысле, но имел большие связи. По социальному статусу он был землевладелец и обладал достойными уважения познаниями в области коневодства.
Лекции проводились в классной комнате, и этим больничные курсы очень напоминали школьные занятия, которые мы посещали в более юном возрасте. Прежде чем нас допустили к больным, мы должны были проштудировать массу теоретического материала, в большинстве своем общеизвестного: заправка постели, мытье пациентов, накладывание повязок и шин, предотвращение распространения инфекционных заболеваний, распознавание симптомов. На протяжении многих недель мы сидели в классе и по нескольку часов кряду писали конспекты, а после сдавали экзамен за экзаменом. Просто пытка.
Я отчетливо помню момент появления Айлинг. Мы, бестолковые стажерки, со знанием долга впитывали мудрость одной из медсестер, упивавшейся своей ролью наставницы и своим авторитетом. Уж она во всю распиналась перед своими слушателями поневоле, донося суть каждого положения в пафосных выражениях, достойных члена парламента.
– Медсестра должна быть расторопной и сообразительной, но в первую очередь ее отличительное качество – послушание. Немалое значение имеет и такая черта, как добросовестность, дабы на нее можно было положиться. Медсестра должна взять за правило быть доброжелательной и любезной; если от природы такая манера ей не свойственна, она должна воспитать ее в себе. Медсестра не устает, ей не наскучивают ее обязанности, она не теряет терпение при виде нескончаемой череды человеческих страданий, которые она должна всеми силами облегчать каждый божий день своего земного существования. Награда для нее – сознание того, что она служит высокой цели в тесном единстве с другими медсестрами, ее соратницами.
От скуки я начала засыпать, вот-вот ударюсь лбом об стол. Вдруг скрипнула дверь, и в класс вошла худенькая девушка с ярко-рыжими волосами, выглядывавшими из-под чепца. Входя в любую комнату, Айлинг будто озаряла ее своим появлением. Не то что я. Мне всегда приходилось давить в себе инстинктивный порыв извиниться перед дверью за то, что я ее потревожила. Айлинг остановилась у входа и, когда наши взгляды встретились, улыбнулась мне. А я из робости постеснялась ответить ей улыбкой. Отвернулась и тотчас же пожалела, что выказала недружелюбие.
– Стажерки должны воздерживаться от пустой болтовни, – продолжала наша наставница. – Старайтесь не подпирать собой мебель или не задерживаться без дела у коек пациентов, будто вы встретили старых друзей. Ничто не производит более сильного впечатления безалаберности, как панибратское общение с пациентами или коллегами. Мы – профессиональные медсестры и находимся при исполнении своего долга. Я понятно объяснила?
Девушки хором подтвердили, что им все ясно, и Айлинг предложили пройти в класс и сесть. Свободных мест было несколько, но она опустилась на стул рядом со мной. Не смея поднять на нее глаза, я чуть сдвинулась в сторону.
Мы просидели рядом, на тех же самых местах, три недели, прежде чем я собралась с духом сказать ей что-то, помимо обязательного приветствия. Хотя мы почти не общались, я с радостным нетерпением ждала тех занятий, надеясь, что Айлинг заговорит со мной или взглянет на меня с той пленительной улыбкой, от которой меня пробирала сладостная дрожь. Сама я не могла придумать, как завязать с ней беседу: мысли в голове путались, подходящие слова не шли на ум. Но потом однажды, когда нас оставили дописывать конспект, Айлинг неожиданно обратилась ко мне.
– Можно узнать, как тебя зовут? – шепотом спросила она.
Я опешила, ни слова не поняла из того, что она сказала. Лишь смотрела зачарованно на ее розовые губы. Они казались неописуемо мягкими; уголки желобка в центре образовывали дерзкий изгиб, приподнимающийся к носу.
– Что?
– Звать тебя как? – шепотом повторила она свой вопрос. Подаваясь вперед всем телом, удивленно вскинула брови, словно испугалась, что перед ней сидит слабоумная. – Я могу спасти тебя, окликнув по имени, если вдруг увижу, что ты вот-вот угодишь под колеса экипажа на Уайтчепел-роуд.
– Сестра Чапмэн, – ответила я, улыбнувшись во весь рот.
Она как-то странно посмотрела на меня и тоже представилась:
– А я Айлинг.
– О! – сообразила я. – Сюзанна.
– Обожаю это имя.
– Спасибо.
– В детстве у меня была лошадь, ее звали Сюзанна.
– О.
– Сюзанна, откуда ты родом?
– Прости, что ты спросила?
– Откуда ты?
– Я… откуда-то, наверно.
– Понятно, – она снова углубилась в свои записи, словно кладя конец разговору.
А мне отчаянно хотелось продолжить нашу беседу и больше не выставлять себя дурой. Поскольку ничего толкового придумать я не могла, то ляпнула первое, что пришло в голову:
– Я родилась в здешних местах. Жила с родителями, пока они не умерли от скарлатины.
– Что?! Оба? Какой ужас! А братья и сестры у тебя есть?
– Нет, никого. Да. То есть братьев и сестер у меня нет, а родители, да, оба умерли. Но мне очень повезло. Меня взяли к себе дедушка с бабушкой. Они меня и вырастили, в Рединге. Там я жила до приезда сюда.
– Выходит, ты у нас из Рединга.
– Вроде так. А ты ирландка.
– Знаю.
– Я знаю, что ты знаешь. Просто это отметила.
– Понятно. А ты – англичанка.
– Да, но мы ведь в Лондоне, так что в этом нет ничего необычного, так ведь?
– По-моему, ирландцы составляют половину населения Лондона, или скоро будут составлять, такими-то темпами. Готова поспорить, теперь в любом уголке света, куда ни плюнь, непременно в ирландца попадешь. Не сидится нам на месте, неугомонный мы народ.
– Это из-за картошки[12], да? – спросила я.
– Что-о?! – Айлинг произнесла это не с вопросительной интонацией, даже со свистом втянула в себя воздух. Я все испортила.
После мы не общались недели три, наверно, может, месяц. Расписание занятий у нас было плотное, возможность отдохнуть выпадала редко. Поболтать о том о сем можно было разве что в сестринской да в дортуаре, но мы все так уставили, дай бог до постели добраться. К тому же близких подруг у меня никогда не было, и я понятия не имела, как их заводить. Между другими дружба возникала сама собой, без всяких усилий с их стороны, взрастала как сорняки, а я лишь смотрела на них и завидовала. Потом однажды Айлинг снова обратилась ко мне с вопросом, продолжив с того, на чем мы тогда остановились:
– А твои дедушка с бабушкой?
– Прости, ты о чем?
– О дедушке с бабушкой. Родители твои умерли от скарлатины, и тебя вырастили в Рединге дедушка с бабушкой. Они гордятся тобой? Тем, что ты стала сестрой милосердия?
– Ой, нет. Бабушка вообще считала, что это отвратительная затея! Даже слышать о ней не хотела. Они умерли.
– Кто?
– Дедушка с бабушкой.
– Боже! Родители умерли, дедушка с бабушкой тоже, братьев и сестер нет! А двоюродные?
– Нет, никого.
– Кошмар! А у меня их миллион. Потому я и здесь. Могу поделиться, если хочешь.
– Миллион? В самом деле?
– Нет. Это я лишнего хватила, конечно.
– О. – Я не знала, что на это сказать, и потому промолчала.
– Я пыталась пошутить, – объяснила Айлинг. – Спросила про родственников только для того, чтобы получше тебя узнать. Но о ком ни спрошу, все уже умерли, вот и решила поднять тебе настроение.
– О. А я не поняла. Извини.
– Да нет, это я должна извиняться. Мои-то все живы.
– А ты откуда родом?
– Из Килдэра. Это в Ирландии. Впрочем, что я тебе объясняю? Ты у нас умная, сама это знаешь.